Павел Федоров - Синий шихан
– Можете пользоваться! – Василий открыл книжный шкаф. – Простите… могу узнать ваше отчество?
– Отчество?.. Ах, господи! – она спохватилась и покраснела. При свете керосиновой лампы Василий увидел, как нервный румянец разлился по ее бледному, строгому лицу. Продолговатые, темные глаза казались утомленными, как будто они все время чего-то ждали, чего-то боялись. Запахнув тоненькое, ветхое городское пальто, виновато улыбнувшись, Устя добавила: – Отвыкла, даже забыла, что у меня был отец и звали его Игнатий!
– Значит, Игнатьевна? А что, его уже нет?.. Простите! Случайно вырвалось. Бывает, – отрывисто проговорил Василий.
– Что же тут прощать?.. Наоборот, мне приятно его вспомнить. Он был необыкновенный человек – сильный, честный. Я им горжусь… Он умер в этом году семидесяти пяти лет… Перед смертью, последние годы, милостыню собирал… этот бывший офицер царской гвардии, – со злой и едкой иронией закончила она, наблюдая, какое впечатление произведут ее слова на хозяина.
– Игнатий Яранов, говорите? Ссыльный гвардейский офицер? Я много слышал о нем. Он вызвал на дуэль командира полка за избиение солдат, а тот отказался. Тогда ваш отец публично назвал его подлецом, был судим, разжалован и сослан на каторгу, где тоже подвергался разным издевательствам…
– Откуда вы все это знаете? – порывисто спросила она, резко откидываясь на спинку стула.
– От тех товарищей, которые вместе с ним отбывали каторгу.
– Но это было очень давно?
– Не очень. Друзья вашего отца вышли потом на поселение. Ваш отец тысячи километров прошел до Вилюйска, чтобы только на Чернышевского взглянуть…
– Вы и это знаете? Боже мой! – Устя закрыла лицо руками.
– Знаю, как видите. Такими людьми нельзя не интересоваться. Его многие знают…
– Простите, но вы сами-то кто такой? – уронив на колени руки, спросила Устя, пытливо посматривая на Василия.
– Бухгалтер прииска. У новых миллионеров рубли подсчитываю, – улыбнулся Кондрашов.
– Это не имеет значения. Я не об этом спрашиваю. О вас говорят…
– Что же обо мне говорят?
– Очень хорошее… Иначе бы я не пришла.
– Спасибо.
– За что меня благодарить? Вот вам я действительно благодарна, что вы так о моем отце вспоминаете. Это самое для меня дорогое! Я понимаю и чувствую: в России большие события назревают…
– Вы хотите сказать, что возможен политический переворот?
– Да. Революция… С вами, я вижу, можно откровенно разговаривать… В Сибири, на каторге, я кое-что слышала, но там мне мало приходилось сталкиваться с политическими. Я же уголовная, «варначка». Нас старались от политических изолировать… Если можете, помогите мне разобраться, что же все-таки происходит? Я ведь такого насмотрелась! Только к детям осталось чувство доверия. Жалко этих маленьких, школы здесь нет, никто о них не думает. Я бы их даром стала учить, просто за кусок хлеба.
Василий осторожно попросил подробнее рассказать о себе. Грустная и тяжелая повесть была коротка. Окончила гимназию. По протекции какого-то либерала, деятеля губернской управы, ее устроили воспитательницей детей в дом сластолюбивого чиновника-вдовца. Очень скоро случилось все остальное.
– Мне нужен помощник – счетовод; если хотите, поработайте, а там и насчет школы подумаем, – выслушав ее, сказал Василий.
– Но ведь я ничего в счетоводстве не смыслю, Василий Михайлович! – призналась она.
– Грамотному человеку это не трудно. Берусь вас подготовить… Организуем и политический кружок под видом изучения русской словесности, привлечем рабочих. Дела здесь непочатый край!
– А нам это позволят?
– Думаю, что да. А то и без позволения обойдемся… Хорошо, что вы к нам попали. Прииск тут новый, притеснений меньше, чем на других, да и управляющий справедливый человек.
– А полицейский урядник? – в упор спросила Устя.
Она ожидала, что Василий заговорит о сегодняшнем происшествии, но тот до сих пор не обмолвился о нем ни одним словом, как будто событие не имело значения.
– Что же вы хотите, голубушка моя! Полиция как полиция, она везде одинакова. Наша только еще начинает безобразничать. Отлично будет, если рабочие дадут отпор. Давайте-ка лучше молочка попьем. Угощать больше нечем… Молоко зато превосходное.
Василий искренне был рад новому знакомству.
Сели за стол, выпили по стакану молока, закусили черствым пшеничным хлебом. Василий подробно изложил, как следует формулировать требования рабочих. Потом, подумав, заявил, что он сам все напишет.
– У меня есть некоторый опыт в этом, – скромно объяснил он.
Во время дальнейшего разговора выяснилось, что оба они страстные поклонники Чернышевского. Устя знала все опубликованные его труды. Это сблизило их еще больше. Наверное, они проговорили бы до рассвета, если бы в комнату не постучали. Василий встал и открыл.
В наброшенном на плечи пиджаке, с лохматой, растрепанной головой вошел Суханов. Увидев молодую женщину, выразительно дернул себя за ус и нахмурился.
Устя поняла его мысли, вспыхнула и, поклонившись, быстро вышла. Василий и не пытался ее удерживать. Все получилось очень нелепо. Старик чувствовал себя тоже неловко, но все же присел.
– Ты уж, конешно, меня извини, тово… – оправдывался Тарас Маркелович. – Я понимаю, дело молодое, м-да…
– Напрасно вы так думаете. Смешно, разумеется, что среди ночи и вдруг в гостях молодая женщина, – улыбаясь, без тени смущения проговорил Василий. – Со стороны можно все подумать.
– Да я не сужу! – разводя руками, сказал старик.
– Чтобы осуждать, Тарас Маркелович, надо знать человека. Может, кому и смешно, а ей грустно. Наверное, ночь сегодня не будет спать… Вы ведь почти не знаете эту женщину.
– Видел на шахте… С виду ничего себе, не из простых…
– Вот именно, не из простых.
Василий рассказал Суханову, кто такая Устинья Игнатьевна Яранова.
– Кого только бог не посылает в наши места, – после некоторого раздумья проговорил Суханов. – Насчет школы подумать надо, дело правильное… В контору хочешь пристроить, тоже не перечу; ежели из нее толк будет, значит, бери. Грамотных-то людей у нас – раз и обчелся… Я к тебе вот зачем: посоветоваться надо… От хозяина сейчас посыльный был, всех зачинщиков велит завтра же рассчитать и с прииска выслать… Шпак ему все доложил, и урядник там был. Кутят… вместе… Что ты на это скажешь?..
– Если хотите знать мое мнение, – начал Василий, – урядника Хаустова убрать надо, заменить другим. Здесь, Тарас Маркелович, не глухая тайга. Рабочие не допустят издевательств. А если объявите увольнение, то работы наполовину завтра же прекратятся…
– Этого допустить нельзя. У нас и так с деньгами туго, а тогда совсем труба, – сказал Суханов, поглаживая бороду. – А ты твердо знаешь, что прекратятся работы?
– По-моему, вы сами опытный человек, должны понять… У Буланова артель дружная, товарища в обиду не дадут.
– Что же делать? Я ведь не в силах отменить распоряжение хозяина.
– Мой совет – поехать к нему и убедить.
– Он каждый день пьян. А с хмельным какой разговор!
– Скажите жене, пусть запрет и протрезвит. Объясните, что дело важное!
– Пожалуй, так и сделаю… А как быть с урядником?
– Если бы хозяин был тверд и самостоятелен, то Шпака бы давно раскусил и урядника в три шеи наладил, – как бы про себя сказал Кондрашов. – В таком щекотливом деле трудно что-либо посоветовать. Над урядником есть начальство, которое тоже уважение любит, подарки… Все зависит от хозяина.
– Это верно… Не вовремя канитель заварили, не вовремя… Ну ладно, спасибо за совет. Я еще сам поразмыслю. Извини, что побеспокоил и девицу напрасно обидел… Ты скажи ей, чтобы не сердилась… Прощай!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Рано утром в окно Василия Кондрашова постучали. Кондрашов встал и отдернул занавеску. Прижавшись к ставне, за окном стояла Устя. Движением головы она подала знак, чтобы он открыл. Несколько удивленный ее неожиданным визитом, Василий быстро оделся и впустил Яранову в комнату.
– Я от Архипа Гордеевича, – часто дыша, забыв поздороваться, заговорила Устя. Видно было, что она шибко бежала и запыхалась. – Он просил предупредить, чтобы вы не ходили в балку, там стражники… Рабочие с Заовражной шахты пришли выпивши и дразнят их.
– Провокаторы! – заявил Василий. – Скажите Буланову, пусть выделит пикеты… чтобы не было ни одного пьяного. Понимаете?.. На стражников лучше не обращать внимания, не трогать их, а сделать свое дело и разойтись… Передайте вот эту бумагу Архипу Гордеевичу, пусть он ее зачитает перед рабочими. Старшим делегации советую выбрать Якова Фарскова – это старик трезвый и всеми уважаемый. Сами же идите к конторе. Сегодня, может быть, удастся оформить вас на новую работу.
– А как же забастовка?
– Служащие пока бастовать не намерены, – улыбнувшись, сказал Василий.
– Значит, управляющий согласен принять меня в контору?
