Чабуа Амирэджиби - Дата Туташхиа

Положение, создавшееся вокруг «Киликии», и события после того, как Дата Туташхиа вторично ушел в абраги, могут служить великолепной иллюстрацией и к деятельности людей посредственного ума, и к типу поведения умного, но для меня эти события важны больше всего тем влиянием, какое они оказали на мои собственные взгляды, деятельность и судьбу.

Однако прежде, чем приступить к рассказу, хочу поделиться еще одной мыслью. В зрелом возрасте люди, как я наблюдал не раз, свои отношения с другими строят по стереотипу, сложившемуся годами. Формирование стереотипа начинается с момента рождения и завершается к двадцати — двадцати пяти годам. В последующие годы сложившийся стереотип лишь совершенствуется, рафинируется либо же расчленяется на подстереотипы, и этот завершающий процесс длится на протяжении всей остальной жизни. Мною усвоен, допустим, такой стереотип — я непременно должен подавать нищему. Но какому нищему: в каких обстоятельствах подавать, а в каких нет? и если подавать, то сколько? — все это уже расчленение первоначального стереотипа. Еще в юности в моем сознании сложился стереотип — одеваться должно так, чтобы моя внешность не задевала внимания окружающих. Позже я вооружился подстереотипами, отвечающими вкусам разных кругов общества, и стал варьировать свой туалет. По мере того как в моем сознании расчленялись различные стереотипы и подстереотипы, развивался мой характер, менялась моя психология. Расчленение стереотипов моего поведения и поступков началось в годы учения за границей и на первых шагах секретной службы и продолжается до сих пор. Говоря фигурально, сколько раз встречались мне нищие, столько раз обогащался новыми разновидностями стереотип моего отношения к ним. Сколько светских и деловых визитов было в моей жизни, столько раз соответствующий стереотип заставлял меня обдумывать тонкости моего туалета и тем самым вырабатывать новый подстереотип своего поведения. Но основа — сочтем ее стимулом, импульсом, потребностью — оставалась неизменной: я должен подать нищему и не должен тревожить своим туалетом посторонних. Стереотип — это, прежде всего, плод взаимодействия врожденных свойств и среды. Совокупность стереотипов определяет отношения человека и со средой, и с собственным внутренним миром. Таким образом, если стереотип — это предварительно выработанный способ взаимоотношений с одним явлением жизни, то принцип общения с целым миром обнаруживает истинное отношение человека ко всему на свете и истинное его душеустройство. Я говорю несколько упрощенно, но цель моя разобрать и понять последствия возникшей ситуации, а не саму эту ситуацию в прихотливой логике ее событий, последствия и результаты которых остается лишь констатировать. Поэтому ограничусь тем, что сказал, и перейду к повествованию.

Полковник Сахнов, как и большинство его коллег по борьбе за преуспеяние и власть, отсиживался в крепости, взятой другим. Этот другой был — его высочество великий князь. Сахнов же прочно сидел в дарованном ему однажды кресле, и комичность положения заключалась в том, что он, вдобавок, состоял членом чрезвычайного совета министерства. Всякий шаг против Сахнова расценивался как действие против августейшей семьи, и неприкосновенность полковника Сахнова считалась гарантированной, несмотря на то, что и министерство внутренних дел, и шеф жандармов относились к своему подчиненному весьма сдержанно. Сахнов отлично понимал, с каким удовольствием с ним распрощались бы, и отвечал своему начальству зрелой неприязнью. Но так как лучший вид обороны — нападение, то Сахнов не только грезил о портфеле командира жандармского корпуса, но и предпринимал энергичные шаги к его получению.

К тому времени, когда Дата Туташхиа снова ушел в абраги, нам удалось замирить пять банд, насчитывающих двух или более человек; у четырех банд осталось по одному человеку; четырнадцать человек из числа замиренных мы завербовали и их руками уже уничтожили восемь непокорившихся абрагов; оставшиеся абраги — их было не более четырех-пяти — стояли у порога уничтожения; было обнаружено около двухсот укрывателей разбойников и абрагов, не менее четверти из них дали подписку о тайном сотрудничестве с нами. Помимо всего, мы обладали прекрасно разветвленной и хорошо законспирированной сетью распространения и сбора слухов. Расходы по проведению операции не превышали восьми-десяти тысяч, суммы ничтожно малой. Дорожные, почтовые и телеграфные расходы, содержание агентуры — все входило в эту сумму. Благодаря настойчивости и влиянию полковника Сахнова наш опыт очень скоро стал практиковаться во всей империи. Согласно замыслу, он призван был обслуживать разнообразнейшие интересы державы и престола. Для того времени это было грандиознейшим новшеством. Насколько мне известно, тайные полиции европейских держав не располагали тогда подобными службами особого назначения. Единственным создателем «Киликии»— ее теоретических начал и практического их претворения — ив министерстве, и при дворе считался Сахнов. Он ходил в победителях, и излишне говорить о возможностях, открывшихся его честолюбию.

Несмотря на то, что самовольная попытка переманить Дату Туташхиа окончилась плачевно, Сахнов остался куратором «Киликии» и неизменно получал от нас регулярные рапорты о ходе дел. Столь же регулярно мы получали от него ответные инструкции, однако все они дублировали уже осуществленные нами операции. И крупицы нового нельзя было обнаружить в них. Однажды, когда я находился в Петербурге, мне довелось выяснить, как составлялись эти инструкции. Получив очередной рапорт об успешном завершении какого-либо дела, Сахнов немедля составлял письмо на наше имя с предписанием безотлагательно решить то самое дело, о завершении которого мы только что доложили. Это письмо он давал прочитать товарищу министра или самому министру, если представлялся к тому случай, и запечатанный пакет отправлялся в Тифлис. Убедился я и в том, что полковник, по мере возможности, порочил служебную репутацию мою и Зарандиа. Находясь в Петербурге, я ни с кем не поделился своим открытием, но по возвращении в Тифлис рассказал все Мушни.

— Что вы об этом думаете, Мушни?

— Этого следовало ожидать, ваше сиятельство.

— Пока вы и я находимся на своих местах, Сахнов живет под угрозой нашего протеста. Заяви мы претензию на авторство «Киликии», и ему придется доказывать, спорить, оправдываться. Его заслуги окажутся под сомнением. Он не намерен отказываться от чести быть автором «Киликии» и сделает все возможное, чтобы использовать ее успех в своих интересах. Он пойдет на все, сомневаться в этом не приходится.

Я и по сей день не думаю, что борьба полковника с нами была продуманной и планомерной. Скорее им руководил инстинкт самосохранения — он присвоил плоды чужих трудов, и страх разоблачения и осмеяния постоянно жил в нем. Поэтому мне пришло в голову, что недурно было бы уверить его в том, что мы и не думаем устанавливать, кто истинный автор «Киликии». Я сказал об этом Зарандиа.

— Полковник ждет разоблачения, граф, — улыбнулся Зарандиа. — Это стало его навязчивой идеей, даже психиатр был бы здесь бессилен. Под каким бы соусом ни преподнесли мы ему эту мысль, он все равно заподозрит коварство.

— Как же быть?

— В настоящее время я не вижу такого хода, который не был бы расценен как покушение на его реноме!.. Но не надо забывать, что мы имеем дело с Сахновым, а от него, как вы изволили однажды заметить, можно ожидать всего — глупости, между прочим, тоже.

— Мне остается кунктаторство — к этому сводится ваш совет?

— Да, ваше сиятельство.

— Пусть так, — сказал я, поняв, что Зарандиа решил выжидать, пока яблоко само созреет. Другого пути и в самом деле не было видно. — Об этом нужно еще подумать. И прошу вас не предпринимать ничего без моего согласия.

— Слово честного человека!

Разговор закончился, но Мушни Зарандиа все не уходил и, казалось, погрузился в размышления. Прошло довольно много времени, прежде чем он поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза:

— Вы изволили сказать, что об этом нужно еще подумать. Я был хотел ясности, — в каком направлении следует думать: только ли в том, чтобы не дать Сахнову возможности предпринять против нас что-либо серьезное, или и в том, чтобы полковнику доверили, скажем, надзор за государственными мельницами или публичными домами?

— У нас еще и выбор есть? — Я рассмеялся, так как вопрос Зарандиа выходил далеко за рамки наших возможностей и компетенции.

— Смотря по тому, как сложатся обстоятельства, ваше сиятельство.

— Но из чего мы исходим?

— Единственно из интересов империи и престола. Как всегда! Дать Сахнову возможность стать шефом жандармов было бы ошибкой, могущей обернуться трагедией для империи. Это была бы акция, направленная на подрыв государственных интересов. Я убежден в этом, и отвечаю за свои слова только я.