Семен Скляренко - Святослав
— Я не забываю, — поднимаясь, ответил Никифор, — и я никогда не забуду тебя, Феофано. Но сейчас мне трудно, тяжелые мысли не покидают меня ни на минуту, я не сплю по ночам… Это началось с тех пор, как мы были с тобой на Ипподроме, когда они бросали в меня камнями…
— Император, — перебила его Феофано, — разве впервые императорам ромеев приходится видеть, как в них бросают камни? Тех, кто бросал камни, нет уже в живых, а если кто из них и остался, то сидит и будет сидеть на Проте… Забудь об этом, император.
— Ты говоришь, — продолжал Никифор, — что все они погибли либо сидят на Проте. Но кто же тогда пророчит и хочет моей смерти?
Император показал Феофано записку, которую дал ему монах в соборе. Феофано очень внимательно прочла до конца, и на ее лице выступил румянец. Однако она сдержалась и как только могла спокойно, словно шутя, сказала:
— Мой император! Василевс мой! Разве можно так страдать из-за каждой глупой записки? «…в третий месяц переселишься из сей жизни…» Ничтожный червь! Недаром он так и подписал эту записку. Но кто, скажи мне, может знать, когда человек уйдет из этой жизни? Бог? Но ведь Бог этого не скажет, потому что, когда приходит срок, он зовет; если же судьба судила жить, человек побеждает даже смерть. У нас с тобой, император, есть враги — и здесь, в Большом дворце, и в Константинополе, и в империи. Но, василевс, мы не были бы императорами, если бы их не имели. А разве у них не было врагов?
Она указала на стены опочивальни, украшенные мозаичными изображениями императора Константина, Юстиниана, Михаила и Василия Македонянина… Как живые, шли и шли они, высоко подняв руки. За ними, с молитвенниками в руках, следовали их жены, дети…
— Это правда, — вырвалось у императора Никифора. — Македонянин, — он указал пальцем на одного из них, — убил этого самого… Михаила Мефисоса, а тот — этого…
— Да, — подтвердила Феофано и громко рассмеялась. — Они убивали даже друг друга. Чего же ты испугался? Ничтожный червяк пророчит тебе смерть, и ты ему веришь?! Подумай, император! У тебя надежная этерия, от тебя не отходит твой паракимомен Василий, ты построил — и хорошо сделал — этот дворец Буколеон, куда не проползут ни мышь, ни червяк, наконец, подле тебя и я — твоя радость, твоя опора.
— Это правда, — согласился император Никифор. — Здесь, в Буколеоне, возле тебя, я в безопасности… Но врагов много, они там, за стенами Буколеона…
— Кто же они?
— Оттон немецкий.
— Вряд ли Оттон пойдет против Византии, — возразила Феофано. — Он сейчас в Италии, успокоился и далее не двинется…
— Но и вся Азия в огне, Феофано!
— О, — Феофано засмеялась, — после того как ты сам, а потом Вард Склир прошли по Азии, там не посмеет даже ветер дохнуть…
— А Болгария?
— Болгария — в самом деле ненадежная земля, и не так она, как Русь.
Феофано на минутку задумалась и продолжала:
— Когда-то… это было давно… еще при жизни императора Константина, я видела в Большом дворце киевскую княгиню Ольгу… Это страшная, опасная женщина. Я до сих пор не могу забыть ее глаз, лица, губ. Таков, верно, и ее сын Святослав. Но почему ты не идешь против него, император?
— Видишь ли, — задумчиво ответил Никифор, — я сам позвал князя Святослава и даже заплатил ему, чтобы он громил непокорных болгар…
— Он громит их, об этом говорит весь Константинополь. Но Константинополь боится, что Святослав может явиться и сюда…
— О нет, — уверенно сказал император, — болгары не допустят его сюда…
— Кто не допустит? — с презрительной улыбкой спросила Феофано. — Их косноязычный кесарь Петр, этот монах с Афонской горы?
— У него есть сын Борис… наш родственник, Феофано.
— Так почему же ты держишь его здесь, при дворе?
— Он завтра уезжает в Преславу, — сказал Никифор. — Правда, на Петра полагаться далее нельзя. Но, Феофано, я и не рассчитывал на него. Уже давно, еще в то время, когда Святослав вторгся в Болгарию, я послал епископа Феофила своим василиком к печенегам, дал ему золото, чтобы они напали на Киев.
— Паракимомен Василий не говорил мне об этом…
— Об этом до сих пор знали только я да он, а теперь будешь знать и ты, Феофано.
— Это очень хорошо, — согласилась Феофано. — Но на Святослава должен идти и ты.
— Как только ударят печенеги, двинусь и я. А потом, ты знаешь, было неспокойно в Азии. Сейчас я готов и пойду, пойду…
— О, теперь я вижу, что ты действительно мудр! — горячо, воскликнула Феофано. — Иди, иди на них!.. Помнишь, — задумчиво сказала она, — как ты когда-то, сразу же после нашей свадьбы, уехал в Азию… и взял меня с собой? Я жила в твоем шатре. Как ты был тогда прекрасен, император! Я помню тебя на коне, в позолоченных доспехах, в шлеме, с мечом…
— Да, — согласился он, — это было чудесное время. Но разве я сейчас уж так стар? Феофано, я еще сяду на коня и поведу войско на Русь… И тебя я тоже возьму с собою…
— Но покуда ты молишься, а не готовишься к войне.
— Я перебрасываю войска из Азии, мои легионы уже стоят во Фракии и Македонии, скоро будет готов и мой флот…
— Нет, ты не готовишься, — решительно промолвила Феофано, — потому что не думаешь о своих полководцах. Почему ты пренебрегаешь мужем, который прославился подвигами и не раз спасал тебе жизнь, помог стать императором?
— О ком ты говоришь?
— Об Иоанне Цимисхии, твоем двоюродном брате, которого ты безо всякой вины отрешил от должности доместика схол и заставляешь уезжать в Армению. Зачем ему, человеку знаменитого рода, сидеть в глуши в то время, когда он должен стоять во главе войска, вести его? Кроме того, у Цимисхия большое горе — только что умерла его жена… Никифор, пусть он останется в Константинополе и женится на дочери благородного патрикия… Сделай это для меня…
— Разве только ради тебя, — промолвил император. — Но я не хочу видеть его здесь, во дворце. Пусть он живет в городе, пусть женится, но не показывается мне на глаза.
— Спасибо, — поблагодарила Феофано. — Сейчас ты поступил как император. За это тебя любила и любит Феофано…
Император Никифор последовал совету Феофано и на другой день пригласил для беседы своего нового родственника, кесаревича Бориса.
Император выбрал удобное место и подходящее время для беседы. Он сидел в большой палате, окна которой были завешены. Через раскрытую дверь виднелись отливающие бирюзою воды Пропонтиды и длинная цепочка кораблей, уплывающих куда-то вдаль…
Величественное зрелище! Спокойное море искрилось под ослепительными солнечными лучами. И тем грознее казались на нем тяжелые боевые корабли: дромоны, по сторонам которых плыли по два разведывательных судна — усии, за ними памфилы — тоже боевые корабли, только поменьше, потом длинные, веретенообразные — кумварии[206] и более короткие — хеландии, на которых обычно перевозили легионеров, лошадей, оружие.
До ушей кесаревича Бориса доносился перестук весел, — на одних только дромонах сидело по сто-двести гребцов с каждого борта. Кесаревич видел, как серебристые брызги летят из-под тысячи весел, как за кораблями тянется длинный пенящийся след.
— Большая сила в твоих руках, Василевс! — вырвалось восторженное восклицание у кесаревича Бориса.
— Я повелел этой силе выйти из Золотого Рога и направиться за Босфор, к Дунаю, — сказал император Никифор.
— Значит, они идут на помощь Болгарии?
— Да, кесаревич, Византия идет на помощь болгарам.
— Спасибо, василевс! Если эти корабли станут на Дунае, тесно будет князю Святославу в Родопах…
— Да, кесаревич! — сурово промолвил император Никифор. — Настал час поднять меч над обнаглевшими тавроскифами и их князем. Как только наши корабли станут на Дунае, из Фракии и Македонии в Родопы двинутся и наши легионы. Однако, насколько я знаю, да и ты, кесаревич, мне говорил, кесарь Петр болен. Лучше было бы тебе сразу же выехать в Преславу.
— Великий василевс! Я давно об этом мечтаю и сразу после женитьбы просил отпустить меня.
— Ехать тебе в Преславу в то время было еще рано, а теперь пора, час настал. — Я готов, василевс!
Император Никифор с минуту помолчал и, как показалось кесаревичу, сказал от чистого сердца, по-отцовски:
— Слушай, Борис! Я надеюсь, что ты поддержишь сейчас своего отца, а если на то будет Божья воля, то и сам сумеешь защитить Преславу и города Болгарии. Помни, что падение Преславы будет твоей гибелью, закатом славы всех болгарских каганов… В твоих руках будут все сокровища каганов Омартога, Крума, Симеона, — император Никифор тяжело вздохнул, вспомнив об этих богатствах, — в твоих руках будет и главное сокровище — корона болгарских кесарей. Помни: завоюет Святослав Болгарию — все погибнет, погибнут все сокровища, корона твоя будет повержена в прах. Ты должен бороться с ними до конца!