Зигфрид Обермайер - Под знаком змеи.Клеопатра

По дороге я поделился своими сомнениями.

— Стоит нам сказать о цели нашего приезда, как все самое ценное немедленно будет спрятано, так что мне останется стоять с моим списком и выслушивать объяснения, что той или иной книги, к сожалению, нет.

Это сделало разговорчивым обычно молчаливого центуриона.

— Как раз поэтому я кое-что придумал. Сначала ты придешь в библиотеку один, представишься любителем поэзии и спросишь о нужных книгах. Таким образом ты узнаешь, какие из них имеются. А через несколько дней я предъявлю распоряжение- императора. Тогда им ничего не останется, как выдать нам все требуемые свитки.

Сегодня мне стыдно, что мы пустились на такую хитрость и я даже похвалил центуриона за его идею. Но тогда ничего подобного мне и в голову не приходило, ведь Марк Антоний олицетворял власть и любая его воля была законом. Может быть, это звучит несколько упрощенно, но именно так и было. Как историк, я не могу не признать, что подобная точка зрения императора была одной из самых больших его ошибок. С тех пор как Антоний стал управлять на Востоке, он, как и все цари, сразу стал считать, что любое имущество — не важно, принадлежит оно городу или государству, является его личной собственностью и он вправе им распоряжаться.

Октавий Август избежал подобной ошибки и даже во время военных походов никогда не лишал город или страну их сокровищ. Антоний же запросто распоряжался ими, дарил и передавал, и это дало повод для возникновения легенды, будто он подарил Клеопатре все свитки Пергамской библиотеки. На самом деле он просто позволил ей распоряжаться ими; список Николая содержал около трех сотен наименований — три сотни, а не двести тысяч. У царицы были в то время иные заботы, чем разграбление библиотеки. Историкам, которые распространяют подобную ложь, я посоветовал бы самим отправиться в Пергам и выяснить все на месте. То, что я тогда взял, давно уже возмещено, однако я не знаю, может, там до сих пор верят легенде об ограблении библиотеки.

Я решил задержаться здесь на десять — двенадцать дней, пока не прибудет посыльный из Эфеса. По понятным причинам я хотел произвести изъятие книг — чтобы не сказать грабеж — в конце моего пребывания здесь. Иначе по всему городу обо мне стали бы говорить не иначе как о человеке, бесстыдно ограбившем старинную библиотеку. Так, ненависть, насмешки и презрение всегда обрушиваются на того, кто исполняет, а не на того, кто ему это поручил.

Самые знаменитые храмы и святилища Асклепия находятся в Эпидавре, на острове Кос и в Пергаме. Я не видел ни одного из них и хотел воспользоваться случаем, который привел меня сюда.

Каждому врачу известны случаи чудесного исцеления, которые происходили в этих местах поклонения и паломничества. Однако нередко мои коллеги относятся к ним с недоверием и считают, что в этих священных местах устраиваются сборища мошенников, шарлатанов и лжемагов.

Мне захотелось самому посмотреть, что здесь происходит и каким образом исцеляются больные. Я решил, что лучше, если при этом я предстану не врачом, а жаждущим исцеления больным. После парфянского похода меня и в самом деле время от времени мучили кратковременные, но сильные приступы головной боли.

Ниже Акрополя широкая, украшенная колоннами улица длиной в пять стадий вела к чему-то вроде сборной площади, на которой с праздничной торжественностью паломников встречали жрецы в белых одеяниях, каждый — с жезлом Асклепия. В центре площади возвышалась мраморная колонна, которая со всех сторон была украшена резьбой, посвященной одному и тому же сюжету: две змеи пьют из одной плоской чаши. Согласно легенде, однажды некий неизлечимый больной не смог получить здесь исцеления и ни с чем отправился домой. По дороге он увидел двух змей, которые выпустили свой яд в какую-то чашу. Желая прекратить свои страдания, человек в отчаянии выпил этот яд, однако случилось чудо — он выздоровел.

Это было ново и непривычно для меня: оказаться в очереди паломников, сидящих перед доброжелательным жрецом. Тот отдельно расспрашивал каждого больного. Здесь я был не какой-то выдающейся персоной, а одним из многих, и перед лицом божества все мы были равны.

В этом священном месте я решил, насколько это возможно, придерживаться правды. На вопрос о моем занятии я ответил: «Учитель в мусейоне в Александрии».

— Что привело тебя сюда, Олимп? Только болезнь?

— Нет, досточтимый. Я хотел бы использовать возможность позаниматься в этой прославленной библиотеке.

На его гладком спокойном лице отразилось что-то вроде неудовольствия.

— Библиотека есть и в Асклепийоне, а там, наверху, — это прозвучало несколько презрительно, — гораздо меньше трудов по медицине, чем у нас. И вообще, тебе стоит знать, что Акрополь, с его пышными театрами, храмами и лавками, вовсе не был бы таким процветающим, если бы не толпы наших паломников, которые покупают там в лавках, приносят жертвы в храмах и посещают театры…

Он сам почти испугался своих слов.

— Забудь, что я сказал, Олимп. Я должен быть доволен уже тем, что могу служить Асклепию, светлейшему сыну Аполлона и Корониды[65]. На воротах при входе в Асклепийон ты можешь прочесть: «По повелению богов смерть не может вступать сюда». Итак, не бойся, Олимп, здесь тебе будет хорошо, боги облегчат твои страдания и, может быть, даже избавят тебя от них.

Затем жрец наказал мне в последующие два дня вместо вина пить воду из святого источника, а на третий день снова явиться сюда спустя час после восхода солнца.

Воду из святого источника в красивых кувшинах послушники продавали при входе в Асклепийон за три драхмы. Если потом ты возвращал кувшин, то получал две драхмы обратно.

На большом постоялом дворе для паломников я занял отдельную комнату, съел, как наказывал жрец, только горсть сушеных фиг и выпил половину святой воды. Я боялся, что от голода не смогу уснуть, однако великолепно проспал до утра.

Как врач, я понимал, что фиги и вода нужны были для того, чтобы очистить организм от вредных веществ.

На третий день утром я вместе со многими другими вновь пришел на сборную площадь. Под руководством жреца мы образовали что-то вроде процессии и вступили внутрь Асклепийона. Мы подошли к святому источнику и выпили несколько глотков воды, омыли руки, лицо и ноги, затем по короткой, но очень широкой лестнице поднялись в храм Асклепия. Он представлял собой не очень большой купол с нишами, в которых были установлены статуи Зевса, Аполлона, Телесфора, Диониса и Гигиен. Напротив входа находилась громадная статуя Асклепия, жезл которого обвивала змея, у ног его лежала собака. Его бородатое лицо излучало спокойствие и мягкость, верхняя часть тела была обнажена и лишь слегка прикрыта развевающимся плащом.

Здесь каждый принес пожертвования в соответствии со своими возможностями: овец, телят, кур, виноград или благовония, которые были куплены заранее по цене, в десять раз выше, чем на рынке. Церемония пожертвования проходила медленно и торжественно, жрец повторял ее для каждого отдельно. Повсюду курились столбы благовоний, поднимаясь к осеннему небу. Потом принесли маленькие скамеечки и установили по кругу храма. Мы сели, и невидимый хор запел священные песни.

Я погрузился в какое-то полусонное состояние, глаза мои были закрыты, но я отчетливо слышал прекрасные гимны в честь Аполлона, Асклепия и его детей Гигиеи и Телесфора, божеств здоровья и исцеления.

Вскоре время для меня как бы остановилось и минуты сравнялись с часами, так что под конец я уже не знал, то ли минуты стали длиннее, то ли часы короче. Я охотно признаю, что ощущал близость божества, чувствовал, как оно пронизывает меня и овладевает моим телом. При этом я понимал каждое слово гимна, но не смог удержать в памяти ни единой строки.

После полудня жрец дал нам по стакану молока с медом и велел пройти по священной улице туда-обратно не меньше шести, а лучше двенадцати раз, побеседовать друг с другом и после захода солнца вновь собраться у священного источника.

Я чувствовал себя так легко и свободно — да, почти окрыленно, — как будто выпил кубок вина, Я перестал быть врачом, оценивающим все с позиций знания и опыта, и с готовностью принял ситуацию: следовал указаниям жреца и чувствовал себя свободным от всякой ответственности и необходимости каких-либо действий.

Когда солнце в окружении розовых облаков отправилось в свое ночное странствие, нас разбили в группы по трое и повели по высокому и узкому проходу, который слабо освещался сквозь четырехугольные отверстия в потолке. Я чувствовал необычайную усталость и заметил, что остальные тоже идут пошатываясь, то и дело зевают и прикрывают глаза.

Поэтому я едва осознавал, что меня привели в какую-то комнату и дали в руки какой-то кубок. Я послушно выпил горьковатый, чуть подслащенный медом напиток, опустился на ложе и моментально уснул.