Иван Фирсов - Головнин. Дважды плененный
Когда пришли в Портсмут, глядя на позеленевшее от непрерывной качки лицо Матюшкина, командир сказал:
— Поедете со мной в Лондон, немного на суше развеетесь, гардемарин Лутковский вам компанию составит.
У командира были дела, но в первый воскресный день он уступил просьбам и знакомил спутников-гардемаринов с памятными местами. Первым делом Головнин направился с ними в собор Святого Павла. Много интересного увидели здесь гардемарины, а в конце осмотра сняли шляпы у мраморной гробницы героя Трафальгара адмирала Нельсона. Минуту-другую помолчали, а Головнин вдруг вспомнил:
— Адмирал Горацио Нельсон плохо переносил качку, как и вы, Федор Федорович, однако стал великим моряком…
Впечатлительный Матюшкин ходит по Лондону, присматривается к жизни, вечером командир ведет гардемаринов в театр. На обратном пути коллежский секретарь цепко вглядывается в жизнь деревенских обитателей. Кругом тщательно возделанные поля, аккуратные постройки. Вспоминает обездоленных российских крестьян, виденных им во время поездки в Москву и обратно. С грустью отмечает в журнале: «Рабство сему причиною, не имея верной собственности, будучи подвержен угнетениям сильнейших, русский крестьянин живет в бедности». — Немало российских мореплавателей побывало до Матюшкина в Англии. Многие из них делились впечатлениями, отзывались о нравах и порядках англичан. Но еще никто, в том числе и Головнин, не делали таких примечательных заключений…
Через два дня уже Атлантика принялась терзать Матюшкина. Шквалы, мертвая зыбь сменяли друг друга, и он, забыв все наставления, часами валялся на койке, изредка появляясь в кают-компании, чтобы выпить чаю с лимоном. На исходе второй недели штурман Григорий Никифоров, подружившийся с Матюшкиным, предупредил за ужином:
— Завтра поутру, Федор Федорович, откроются Канарские острова. Командир хотел зайти на Тенериф, купить вина, но раздумал. Ветер у нас редкий, попутный, жаль упускать такое благо. А вы поднимитесь на палубу, проветритесь и красоту Канар полюбопытствуете.
Всю ночь ворочался Матюшкин, а на рассвете появился в каюте Никифорова.
— В аккурат появились, — обрадовался Никифоров, указывая циркулем на карту.
Матюшкин каждый день подолгу проводил время в каюте штурмана, у компаса, получил первые навыки обращения с хронометром и секстаном. Помогал штурману в математических расчетах.
— Как светило взойдет, — поучал штурман, — берите подзорную трубу, слева один из лучших островов на видимости откроется, по прозванию Пальма.
И в самом деле, красоты тропических островов очаровали Матюшкина. Но не одни прелести природы влекут Федора. «Все, все было прекрасно, — писал он. — Натура сделала остров Пальму одним из счастливых, а людей несчастливейшими. Жестокосердные и надменные испанцы владеют его долинами, негры, похищенные коварством из своего отечества, разлученные со своими семействами, влачат здесь жизнь свою в бедности и одиночестве. Будучи лишены всех прав человеческих, они носят иго жестокосердных испанцев, своих владетелей».
Ухоженные виноградники, маслиновые и померанцевые рощи на склонах холмов радуют взор, но на душе тоскливо. Матюшкин знает истинную цену райской жизни на скрывающихся за кормой островах. Откуда? Видимо, бывший лицеист в прошлом перелопатил не одно описание этих мест путешествующими мореходами. Скоро он сам увидел подноготную благополучия европейцев…
Ровно месяц спустя, 5 ноября, «Камчатка» салютовала крепости при входе в бухту Рио-Жанейро, столице Бразилии.
Десять лет назад Головнин на «Диане» побывал в этих местах. С тех пор все изменилось. Бежавшая от Наполеона королевская семья обосновалась в Рио-Жанейро. Два года назад регент Жуан объявил Бразилию королевством, а себя провозгласил королем…
Не успела «Камчатка» стать на якорь, как на борт поднялись португальские офицеры:
— По здешнему закону вы обязаны салютовать королю двадцать одним выстрелом, — объявил адъютант короля.
Командир «Камчатки» знал морские каноны:
— Надеюсь, его величество ответствует русскому флоту таким же салютом?
— Да, конечно…
Солнце коснулось дальней гряды гор, окружающих живописную бухту, когда раздалась команда:
— Отдать правый якорь!
Многопудовая громада якоря бултыхнулась в воду, увлекая с грохотом якорный канат.
Над бухтой через равные промежутки загремели пушечные раскаты салюта…
Современник, читатель и почитатель командира «Камчатки», Иван Александрович Гончаров, после плавания на «Палладе», заметил: «Вглядывание в общий вид нового берега или всякой новой местности, освоение глаз с нею, изучение подробностей — это привилегия путешественника, награда его трудов и такое наслаждение, перед которым бледнеет наслаждение, испытываемое перед картиной самого великого мастера».
Гончаров путешествовал по морям и океанам пассажиром. В первые кругосветные плавания экипаж корабля составлялся тоже на добровольных началах. Сомневающихся отставляли.
А вояжи эти манили к себе россиян, разных по характеру, но схожих в одном — страстном желании побывать в дальних странах и землях, увидеть людей, там обитающих…
На другой день вместе с командиром сошли на бразильский берег Врангель, Литке и Матюшкин.
За время плавания эта небольшая компания часто в свободные часы собиралась в одной каюте. Рассуждали о службе, о порядках в европейских странах, спорили. Литке неплохо знал французских энциклопедистов, читал Вольтера, Врангель придерживался христианской морали, Матюшкин еще не преуспел в морском деле, но в гуманитарных науках смыслил намного больше своих товарищей. Сейчас они впервые оказались все вместе на берегу.
Офицеров «Камчатки» пригласил в гости российский консул Григорий Лангсдорф. Отдыхали и развлекались до поздней ночи в его уютной усадьбе за городом. За обедом и ужином слушали витиеватую речь консула:
— Шестой годик я в этих благословенных местах. Порядки здесь при короле Жуане изменились к лучшему. Прежде ни один иностранец не смел без солдат ходить свободно по городу, а теперь вы вольны бывать в любом месте Бразилии.
Офицеров удивили огромные кофейные плантации.
— Здесь это основная статья дохода и процветания, — пояснил словоохотливый Лангсдорф. — Местные плантаторы разводят тысяч по пятьдесят деревьев.
— Кто же за ними ухаживает? — перебил удивленный Матюшкин. Головнин снисходительно улыбнулся, вслед за консулом, который, как ни в чем не бывало, пояснил:
— В Рио каждый год привозят до двадцати тысяч негров из Африки. Один молодой негр стоит всего полторы сотни пиастров и ухаживает за тысячей деревьев. Сие весьма выгодно, — консул снисходительно окинул взглядом собеседников. — Нынче и я плантацию завел, тысячу дерев, кофе посадил, негров прикупил…
Спустя два дня русские моряки побывали на невольничьем рынке. В складчину наняли несколько колясок, и консул повез их осматривать достопримечательности города, раскинувшегося на десяток километров вдоль побережья бухты. Вдоль вымощенных булыжником узких улочек тянулись каменные постройки. Кирпичные двухэтажные дома пестрели причудливыми мезонинами и бельведерами. Около пристани высился трехэтажный дворец, походивший на обычный дом. Внушительно выглядели построенные в городе крепости, но в них иностранцев не допускали.
На взгорье тянулась улица с однообразными, похожими на сараи постройками.
— Сие есть волонга, рынок невольников, — ухмыльнулся Лангсдорф.
Офицеры гурьбой направились осматривать диковинную торговлю. Головнин ожидал их, прогуливаясь с консулом.
— Бывши в Западной Индии, мне уже пришлось смотреть на такие заведения, — пояснил он Лангсдорфу, а вечером сделал пометку в своих записях: «Меня нимало не изумил так называемый рынок негров, но товарищам моим показался крайне удивительным: это одна длинная улица, называемая „волонга“, где в каждом доме внизу есть лавка, в которой нет никаких товаров, кроме негров на продажу. Они все сидят кругом на лавочках, и тут приходят покупатели, осматривают их, щупают, узнают, здоровы ли они, торгуют и покупают, как какой-нибудь домашний скот».
В тот же вечер в своей каюте об увиденном, не без содрогания, делился впечатлениями Федор Матюшкин. «Ряды, в коих продаются негры, состоят из одного строения, разделенного на многие амбары, в коих негры и негритянки почти совершенно нагие содержатся, и в каждом амбаре находится для присмотру один европеец, который поступает с ними зверски. Когда мы вошли в одну из сих лавок, то хозяин, думавший, что мы пришли покупать, велел всем невольникам встать; тех, кто не тотчас исполнил его приказание, бил он по обнаженному телу тростью, и они не смели показать ни малейшего неудовольствия. Он их заставлял смеяться, прыгать, быть веселыми, но видно было, сколь труда было им притворяться. Слезы показывались на глазах у них, кои они украдкой стирали. Когда мы показали на одного негра, у него был шнурок на шее, то торговец думал, что мы намерены купить его, объявил нам, что он уже продан, и купивший наложил на него ошейник».
