Джулиан Рэтбоун - Последний английский король
Эрика остановилась на самой вершине и вновь обняла Уолта, поцеловала его долгим, неторопливым поцелуем, потом, чуть отодвинувшись от мужа, стала медленно его поворачивать, чтобы он мог посмотреть сперва на север, через долину в сторону Шефтсбери, затем вниз, на поле, где горел огромный костер и разлетались искры, когда большой сук проваливался внутрь, в пещеру жара, менявшую свой цвет, игравшую всеми оттенками оранжевого и красного в зависимости от легчайшего дуновения воздуха. Издали доносились приглушенные звуки музыки, смеха, пения, гремели барабаны.
Она повернула его лицом к западу, еще хранившему на горизонте теплый отсвет солнца. Планета любви взошла и горела, точно зеленая искра, над ломаной линией гор; она повернула его лицом к югу, где река Стаур извивалась серебряной змеей, пронизывая тьму леса, обхватив своей петлей квадратный Ход-Хилл, некогда римский лагерь. И все это было залито светом гигантской луны, сиявшей на востоке. Теперь, когда она выкатилась на ясное небо, луна из оранжевой сделалась серебряной, и власть ее над ночью казалась еще могущественнее, чем власть солнца над днем. Держа Уолта за руку, Эрика смущенно присела, поклонилась Луне, и Уолт, едва сознавая, что делает, тоже склонил перед ней голову, чувствуя, как все его существо – и сердце, и разум, и душу, и тело от макушки, на которой волосы поднялись дыбом, до кончиков нетерпеливо шевелившихся на ногах пальцев – пронизала древняя Радость.
Эрика заставила его снять одежду, через голову стянула с себя платье. Уолт хотел обнять ее, уложить на землю, но Эрика, обеими руками взяв мужа за руки, мягко понудила его опуститься на колени, потом откинуться на спину. Она оседлала Уолта, упершись коленями в землю по обе стороны от его бедер, наклонилась вперед, стала медленно гладить его шею, плечи, руки, грудь, а он, приподняв руки, обхватил ладонями ее груди, стал ощупывать бока и бедра. Эрика все ниже склонялась к нему, и Уолт смог коснуться ее ягодиц. Наконец, немного подвигавшись взад-вперед, не стесняясь помочь ему и поощряя Уолта пальцами нащупывать путь, она приняла его в себя. Потом они затихли на миг без движения, лицо Эрики почти касалось его лица. Она прошептала:
– Вот видишь, почти не больно.
И начала раскачиваться на нем, словно наездница, взад-вперед, вверх и вниз, все быстрее, и просила его держаться, и он держался, терпел, кусая губы так, что они начали кровоточить, цепляясь за землю ногтями, припоминая, чему учил его Даффид, считая чертовыми дюжинами до трехсот тридцати восьми и обратно, пока, высоко запрокинув голову, Эрика не испустила низкий, протяжный крик.
Ему показалось даже, что он не имеет никакого отношения к ее торжеству, но тут она опустилась, клубочком свернулась на нем, и принялась ласкать возлюбленного, и смех ее перемежался со вздохами и стонами, и так продолжалось, пока луна не побледнела, достигнув другого края небосвода, пока не посветлел горизонт на востоке и солнце не разогнало предрассветную прохладу. Запели жаворонки, стрижи снова замелькали над кочками и кротовинами, невдалеке залаял пастушеский пес. Они натянули на себя одежду, поцеловались и вдруг...
– Поймай меня, если сумеешь! – Она помчалась вниз и белою ланью мелькнула вдали, перескакивая через рвы у старинного вала.
Глава пятьдесят вторая
Упорный ветер, ночью поднявший волну, пришел с запада, а потому юнга с облюбованного Квинтом корабля, маленький арапчонок, с кожей цвета корицы, босой и почти голый, если не считать длинной желтой фуфайки да узкой головной повязки, спозаранку начал дубасить кулаками в дверь виллы и выкликать пассажиров. Как выяснилось, капитан уже закончил все дела в городе и не желал упускать попутный ветер, а стало быть, если Квинт и все прочие, кто купил себе места на палубе судна, не явятся в течение часа, якорь поднимут без них.
Квинт и Уолт путешествовали налегке, в отличие от Тайлефера и его детей. Конь и мул менестреля все еще стояли в конюшне примерно в полумиле от дома Амаранты. За ними послали служанок: хотя Тайлефер не собирался брать животных с собой, он хотел навьючить на них чемоданы и сумки со всеми принадлежностями фокусника, арфу и прочие пожитки, иначе пришлось бы прибегнуть к услугам носильщиков, а те, почуяв спешку, запросили бы вдвое против обычной цены.
Через полчаса коня и осла привели, еще пятнадцать минут ушло на то, чтобы взвалить им на спину добро Тайлефера и более-менее надежно его приторочить, после чего все чуть ли не бегом пустились по мощеным улочкам, разметая во все стороны очистки от овощей, которыми была усыпана дорога, и примчались в гавань с запасом по меньшей мере в пять минут. Поспели все, в том числе и Амаранта в сопровождении двух служанок.
Ветер и впрямь разыгрался, он дергал за плащи и юбки, раздувал хлопавший, не закрепленный еще парус, и корабль даже здесь, в гавани, ощутимо раскачивался. Чайки кружили, опускались на борт, прежде чем умчаться на другую сторону гавани, поискать объедков у рыбачьего причала, где женщины уже потрошили и чистили рыбу после ночного лова. На корабле, отплывавшем в Святую Землю, и на нескольких соседних матросы изо всех сил тянули канаты, подымая паруса. За оконечностью мыса море, по контрасту с мчавшимися по нему белыми барашками, казалось почти черным.
Тайлефер проследил за тем, как его скарб с помощью маленькой лебедки перегружают на палубу, и обратился к Амаранте:
– Хочешь купить хорошую вьючную лошадь и мула?
– Папочка! – хватая отца за руку, воскликнула Аделиза. – Ты мог бы и подарить их нашей милой хозяйке за ее гостеприимство.
Амаранта улыбнулась.
– Выставь их на аукцион, – предложила она, оглядев небольшую группу торговцев, разносчиков, грузчиков и просто зевак.
Тайлефер послушался, и Амаранта, перебив все ставки, вручила ему три золотые монеты, которые вынула из особого кошелька ее старая служанка.
– Это справедливая цена, – сказала она. – Хотя, конечно, я смогу получить кое-какую прибыль, если продам их на ярмарке.
Наступил тот неловкий момент, который неизменно наступает при прощании: все слова уже сказаны, и непонятно, когда же отплывет корабль или двинется в путь караван. Тяжело было на сердце у Уолта, его точили сомнения, он бесцельно бродил по набережной, сам с собою рассуждая о предстоящем путешествии. Его томил не только страх перед морской могилой, но и внезапно нахлынувшая тоска по дому, по родному очагу.
Услышав английскую речь, он обернулся к морю и увидел внизу маленькое суденышко с открытой палубой, скорее даже ладью, разве что посредине кораблик был немного шире, чем знакомые Уолту длинные боевые суда, да корма и нос немного повыше. Но все равно он был впятеро меньше арабской галеры, на которой друзья собирались плыть в Иоппию, меньше, чем тот корабль, который в 1065 году перевез Гарольда из Бошема в Сен-Валери, – не было даже капитанской каюты. Как и арабская галера, это суденышко тоже загружалось мешками с хлопком, а под ними Уолт разглядел ящики соленой рыбы и копченой свинины. На корме вверх дном лежал маленький гребной челнок, точь-в-точь рыбацкая лодчонка.
– Нам потребуется еще одна пара рук, – вот какие слова он разобрал.
– Еще одна пара рук и перемена ветра, – подхватил второй голос.
Моряки говорили на диалекте Уэссекса, судя по акценту, они были родом из средней части графства, из Саутгемптона. Типичные англичане с виду: крепкий толстячок со слегка выпученными глазами, в холщовой одежде, изрядно потрепанной и засалившейся, и его товарищ, пониже ростом, поуже в плечах, с рыжими волосами и меланхолической складкой губ.
Уолт перегнулся через ограждение набережной, сердце у него сильно забилось, во рту пересохло.
– У меня только одна рука, – сказал он, – но я берусь отработать проезд до Англии...
Оба подняли головы.
– Тебе случалось плавать на таком корабле? – спросил старший.
– Конечно, – солгал Уолт. – Как, по-твоему, я попал сюда?
Они быстро договорились: Уолту причиталась десятая доля всей прибыли, какую они получат на пути от Сиды до Саутгемптона. С легким сердцем он вернулся к прежним товарищам, голова его шла кругом. Квинт уже терял терпение.
– Через пять минут мы отплываем! – крикнул он.
– Без меня. Хватит с меня странствий. Я нашел английское судно. Вернусь домой либо утону.
Они быстро обменялись прощальными восклицаниями, словами сожаления, словами благодарности. Особенно Уолт благодарил своих спутников – Аделизу, вернувшую жизнь его культе, Алена и даже самого Тайлефера за удивительные фокусы и таинственное воздействие их музыки, но более всех он благодарил Квинта, присматривавшего за ним, когда он был беспомощен, Квинта, который разговаривал с ним, и слушал, и помог... тут он запнулся.
– Помог тебе понять? – подсказал Квинт. – Надеюсь, ты убедишься: это был целительный опыт.
