Андрей Серба - Полтавское сражение. И грянул бой
Вот это «старый зловредный скаженный пес Костка» и всплыло сразу в памяти, едва старшины рассказали Константину о нанесенном оскорблении и обвинили в подстрекательстве дворецкого против них Мазепу. Не удосужившись разобраться в справедливости этого обвинения, он тут же поверил ему и встал на сторону старшин. Неужели гетман, сам некогда сечевик, не знает, что обычай забирать у высокотитулованных хозяев после званого застолья дорогую пиршественную посуду принесли с собой на Сечь еще ордынские казаки? А переняли они его от своих бывших союзников и побратимов крымских татар, которые вели себя подобным образом после застолий их посланников с московскими царями и польскими королями. И если те смотрели на такое поведение гостей сквозь пальцы, то почему ему воспротивился малороссийский гетман? Считает себя по достоинству выше царя и короля? Вряд ли. Значит, пожелал оскорбить лучших представителей славного сечевого товарищества, в первую очередь его, кошевого атамана!
— Эх, кабы мы не были в гостях да на каждого не приходилось по десятку мазепинцев, — зло прошипел Константин, снимая ладонь с эфеса сабли. — Изрубили бы пройдысвита [68] гетмана и его гоношистых челядинцев в капусту, а измываться над своими стародавними обычаями не дозволили бы. Но ничего, мы и без сабель расквитаемся с клятой вражиной! — угрожающим тоном произнес он. — Мазепа хочет показать королю Карлу свою силу и держать нас под своей булавой? Дулю ему под нос с перцем! Нехай таскается за королем, как собака на привязи, а мы станем гулять сами по себе. На коней, браты, и будь проклят гетман и его пир!
Старшины принялись седлать лошадей, однако выпитое давало о себе знать, и дело шло медленно. Это позволило Мазепе, извещенному об инциденте с посудой и угрозе Гордиенко, появиться на конюшне прежде, чем запорожцы успели покинуть дворец. На его вопрос о происходящем Константин, не ограничивая себя в выражениях, выложил все, что счел нужным. Мазепа, побелев лицом и закусив губу, выслушал его до конца и, не промолвив ни слова в защиту дворецкого, извинился за случившееся и пообещал, что подобное никогда не повторится. Начавший трезветь Гордиенко был намерен этим ограничиться, однако старшинам лишь извинения показалось мало, и они потребовали выдать им обидчика на расправу, заодно пожелав узнать, не является ли гетман его подстрекателем.
Мазепа отмел их подозрение, но дворецкого, уступил требованию не желающих слушать от него объяснений старшин, ему пришлось вызвать на допрос. Перепуганный дворецкий ответил, что замечание им было сделано по собственному разумению, ни о каких запорожских обычаях он, простой польский шляхтич, слухом не слыхивал, а вот принятие мер к сбережению достатка его ясновельможности гетмана входит в его обязанности. Обвинение с Мазепы было снято, но дворецкого ему отстоять не удалось, и запорожцы без промедления свершили над ним суд и привели в исполнение приговор, отделав вначале его кулаками и ногами, а затем прикончив ударом кинжала.
Сейчас, на трезвую голову, Гордиенко понимал, что к поступку своего дворецкого гетман действительно не мог иметь отношения. Зачем ему оскорблять запорожцев, дружба с которыми нынче нужна ему как воздух, тем более превращать их во врагов? Да и пожелай он их оскорбить или причинить какое-либо иное зло, он мог бы сделать это умнее и болезненнее для них. Ну какое это оскорбление, выразить неудовольствие тем, что сами запорожцы считали в порядке вещей, о чем прекрасно знали их друзья и враги и воспринимали такие действия как должное? По всей видимости, дворецкий позволил себе замечание спьяну либо, будучи шляхтичем-поляком и вряд ли питая симпатию к сечевикам, не смог удержать языка, видя, как те, по его понятиям, грабят хозяйское добро.
Хотя финал происшествия устроил и Мазепу, и старшин: первый сохранил видимость дружбы с запорожцами, вторые наказали своего обидчика — Гордиенко позже долго клял себя. Какого дьявола он напился до чертиков и потерял способность здраво мыслить, из-за пустяка поставив под угрозу заключение необходимого Сечи союза со шведским королем и Мазепой? Чтобы похожего инцидента не повторилось на пиру у шведского короля, где спиртного и дорогой посуды будет не меньше, чем во дворце у Мазепы, Константин имел по этому поводу длительную беседу со старшинами, а сейчас не пил вволю сам и наблюдал за поведением подчиненных, готовый каждый миг принять меры к улаживанию могущего возникнуть с их участием недоразумения.
Возможно, благодаря этому на пиру у короля все прошло благочинно, и Гордиенко с Мазепой и своими писарями смогли в тот же день составить договор о дружбе и совместных действиях против России украинского казачества и Запорожской Сечи. На верность этому договору Гордиенко со старшинами присягнули 28-го марта перед главным алтарем Будищанской церкви, а Мазепа, сославшись на нездоровье, принес клятву на Евангелии и на распятии с вложенными в него частицами святых мощей в своих покоях. Вместе с гетманом присягнул его Генеральный писарь Филипп Орлик.
Помимо договора между собой, Мазепа и Гордиенко составили «Особую статью» о взаимоотношениях Украины и Запорожья со Швецией и отправили ее на утверждение королю Карлу. «Особые статьи» состояли из четырех пунктов, и король подписал все. Швеция обязывалась взять гетмана Украины и кошевого атамана Запорожья с их войсками под свое покровительство, не заключать мира с Россией до тех пор, покуда Сечь и Украина «не будут изъяты совершенно от власти москалей», обещала, что «украинские и запорожские казаки несомненно будут пользоваться теми правами, какими они пользовались с древнейших времен».
В свою очередь, гетман и кошевой должны были принять меры к возвращению жителей Украины в места своего проживания, не допускать проявления ими вражды к шведским войскам и взять на себя снабжение их продовольствием и фуражом. Шведское командование брало обязательство размещать свои войска так, чтобы они «занятием квартир не причиняли обывателям вреда», а в случае грабежа и насилия над украинцами «король обещает производить строгий над солдатами суд и виноватых без снисхождения казнить».
После подписания королем «Особой статьи» Гордиенко высказал желание соединиться своими главными силами со шведской армией и поскорее навязать генеральное сражение царским войскам. Карл ответил, что военные операции зависят не только от собственных стремлений, но от времени и намерений противника, отчего заранее невозможно определить ни место, ни время будущих сражений, тем более генеральной битвы. Поэтому король приказал кошевому сосредоточить свои силы южнее Полтавы в районе Новых Санжар и взять под контроль дороги вдоль Ворсклы и Днепра к Запорожью, через которое вскоре должна двинуться на помощь шведской армии союзная ей крымская орда.
Гордиенко со старшинами пробыли в шведском лагере до 30-го марта и, будучи снова допущены к целованию королевской руки и приглашены к королевскому обеду «на два стола», отправились к месту расположения своего нового стана к Новым Санжарам. Их сопровождал почетный шведский конный эскорт и Мазепа с тремя сотнями конвойцев. Одна из них должна была стать охраной шведскому офицеру Сандулу, волоху по происхождению, в пути к Переволочне, откуда сечевики Гордиенко обещали доставить его к крымскому сераскиру [69]. Сандул вез письма от короля Карла и Мазепы к хану, в которых те убеждали его, что наступил самый удобный момент для вступления в войну против России. Напутствуя своего посланца, Карл изрек: «Турки ослепли: не видят случая воротить себе отнятые у них московитами провинции».
Сводная казацко-шведская колонна оказалась весьма внушительной, и когда проезжала мимо Полтавы, гарнизон которой впервые увидел вблизи своих стен противника, на вал высыпали русские солдаты и открыли огонь по колонне из пяти орудий. Шведы в темно-синих мундирах и запорожцы в живописных нарядах представляли собой заметную мишень, и осколки бомб вскоре стали находить свои жертвы. Но, не желая показаться перед союзниками трусами, казаки и шведы продолжали как ни в чем не бывало ехать мимо крепости по накатанной дороге, не сворачивая на заболоченную почву по бокам от нее.
Так продолжалось до тех пор, покуда разорвавшаяся на дороге бомба не свалила наземь троих сердюков-конвойцев и не ранила в плечо одного из старшин Гордиенко, донского атамана Сидорова. Осколками были задеты и несколько шведских кирасир, в том числе офицер, и командовавший эскортом полковник не выдержал.
— Господин гетман, — обратился он к Мазепе, — мы поступаем очень неразумно, помогая русским обучать своих канониров прицельной стрельбе по живым мишеням и платя за науку кровью наших же солдат. Не лучше ли отъехать от крепости на безопасное расстояние и продолжить путь без напрасных потерь.
