Огненный поток - Амитав Гош
Однажды капитан Ми, вернувшись с Гонконга, рассказал о молодом купце-парсе, только что прибывшем из Манилы на собственном корабле, в команде которого имелся ласкар, слывший опытным борцом. Купец, большой поклонник спорта, горел желанием, чтобы тот показал себя на арене.
Как раз подоспел праздник Нага Панчами, и Кесри решил отметить это знаменательное событие турниром с участием только самых опытных борцов. Через капитана Ми упомянутый ласкар получил приглашение испытать свою удачу.
Состязание было в полном разгаре, когда к берегу подгреб двенадцативесельный бот. Из лодки вышел молодой мужчина, широкоплечий, с тяжелым подбородком, и поздоровался с капитаном Ми. В европейской одежде он выглядел англичанином до кончиков ногтей, но Кесри смекнул, что это тот самый судовладелец-парс, чей ласкар приглашен на турнир. Звали купца Диньяр Фердун-джи.
Он приветствовал Кесри и, кивнув на бот, сказал, что один из гребцов и есть его борец. Уточнять, кто именно, было излишне, поскольку тот человек, даже сидя, возвышался над всеми остальными, а его медленный переход в стоячее положение напоминал подъем раздвижной лестницы. Но вот он выпрямился, и стало видно, что плечи его почти в ширину лодки, весло же в его руках выглядело лучиной. В отличие от других ласкаров, одетых на индийский манер, он был в серых штанах и белой рубахе, оттенявшей его темную кожу. Огромная голова его была под стать массивному телу, однако лицо, будто сглаживая устрашающее впечатление от размеров фигуры, несло выражение бесконечного терпения и мягкости. Глядя на неуклюжую походку гиганта, Кесри решил, что тот, видимо, вообще медлителен и потому в схватке его вес и размеры можно использовать против него.
Но когда ласкар разделся до подштанников, поведение его резко изменилось. Кесри внимательно следил, как великан похлопывает себя по груди и плечам, расслабляя мышцы, и с впечатляющей ловкостью выполняет разминочные упражнения данд-тхонк, потягивания и отжимания. Потом он вышел на арену и принял идеальную стойку: вес распределен равномерно, голова точно над выставленной вперед ногой, подбородок на одной линии с коленом.
Противником ласкара был крепкий молодой сипай, один из лучших учеников Кесри. Он с ходу попытался провести недавно освоенный прием сакхи: подсечка и бросок.
Но ласкар легко блокировал ногу соперника и плавно перешел в атаку, применив захват, в котором Кесри распознал безупречно выполненный дхак. Через секунду сипай был на лопатках и схватка завершилась.
Затем на арену вышел мощный моряк, коронным приемом которого был каладжанх: нырок под руки противника и захват ноги. Кесри понял, что ласкара этим не удивишь, он владеет контрприемом печ. Так оно и вышло: руки моряка схватили воздух, и через мгновенье он оказался на земле, безуспешно попытавшись не дать перевернуть себя на спину.
Удивительно, что ласкар как будто не радовался своим викториям, он не делал традиционных победных жестов, но стоял понуро, словно в смущении. Это подзадорило еще двоих борцов попытать удачу, но финал был тот же: ласкар пришпилил обоих к земле, продемонстрировав мастерское владением сложными приемами бхакури и багал дабба.
И тогда взгляды солдат обратились к Кесри, словно вопрошая, готов ли хавильдар постоять за честь роты. Он не мог их разочаровать, и, кроме того, ему самому было интересно сразиться с ласкаром. Шепотом помолившись Хануману, Кесри вышел на схватку.
Пару минут оба кружили по арене, изучая друг друга и обманными движениями провоцируя на необдуманный выпад. Затем с помощью мултани Кесри перешел в атаку: совершил разворот, чтобы оказаться за спиной соперника. Но ласкар был проворнее и сам очутился позади противника, вынудив его встать в партер.
Случалось, Кесри обращал эту позицию в свое преимущество – применял дхоби пат, бросок через плечо в манере прачки, что колотит белье. Но и тут у ласкара нашелся контрприем, который перевернул Кесри на спину.
Чувствуя близость победы, ласкар уперся плечом в грудь соперника, изготовившись всем своим весом припечатать его к земле. Лицо его было почти вплотную к лицу Кесри, и они случайно встретились взглядами. И вот тогда произошло нечто странное: вместо финальной атаки ласкар вдруг ослабил захват, словно увидел что-то невероятное. Он как будто мешкал, тиски его рук разжались. Кесри воспользовался своим шансом, и в следующую секунду соперник был повержен.
Переменчивость удачи была столь необъяснимой, что Кесри проникся странной благодарностью к ласкару, избавившему его от позорного проигрыша на глазах у солдат. И все же он понимал, что в искусстве борьбы тот его превосходит, и потому, улучив момент наедине, спросил на хиндустани:
– Кья хуа, что это было?
Ласкар же ответил на его родном языке:
– Хамаар саанс рук гоэл, да просто сбилось дыхание.
– Ту бходжпури каха се сикхала, ты говоришь на бходжпури? – изумился Кесри. – Откуда ты родом?
Ласкар сказал, что воспитывался в христианском приюте в Гхазипуре и свое имя Маддоу Колвер получил в честь двух тамошних священников.
– Гхазипур? – переспросил Кесри. Для него это место было неразрывно связано с Дити. – Город, где опийная фабрика?
– Он самый.
Кесри смолк, охваченный удивительным чувством родства с этим человеком: оба борцы, встретились на празднике Наг Панчами, у обоих связи с Гхазипуром – все это очень похоже на переплетение судеб.
И тут кое-что пришло на ум.
– Послушай, нам требуются силачи в орудийные расчеты, – сказал он. – Не желаешь стать пушкарем? Хотя бы на время, что мы здесь. Жалованье хорошее.
Колвер медлил с ответом, глядя на море и задумчиво почесывая голову, потом наконец кивнул:
– Ладно. Если сможешь это устроить и хозяин мой не будет против, я согласен.
Захарий вернулся на “Ибис” точно в родной дом.
Из Балтимора он, салага, вышел на этой шхуне в должности корабельного плотника. И вот три года спустя он вновь ступил на ее борт, но уже шкипером! Столь разительная перемена произошла не иначе как по вмешательству потусторонних сил. Теперь опытный моряк, Захарий знал, что отдельные корабли обладают разумом и даже душой, и ничуть не сомневался, что “Ибис” тайно поучаствовал в его превращении.
Он вовсе не удивился тому, что шхуна его как будто узнала, приветственно покивав бушпритом. Но вот в команде не встретилось ни единого знакомого лица. Прежние ласкары все сгинули, новые матросы, набранные в Сингапуре, были в основном малайцы и филиппинцы. Помощники тоже были незнакомые – долговязый немногословный финн и угрюмый голландец. Общаться они могли только на темы управления судном, что оказалось во благо: не обладая словарным запасом для перебранок, помощники отлично ладили.
Захарий получил приказ отплыть на север вместе с парой груженных опием судов, барком и бригантиной. Оба корабля принадлежали сторонникам свободной торговли, старшим из которых был шотландец по имени Филип Фрейзер. Моложавый, сладкоречивый, всегда с иголочки одетый, он походил больше на врача, нежели на морехода. Оказалось, мистер Фрейзер и впрямь в Эдинбурге изучал медицину, но потом перебрался на Восток, где его дядюшка был заметной фигурой в торговле с Китаем. Как самый опытный из трех капитанов, он, по молчаливому согласию двух других, стал флагманом маленького конвоя. Фрейзер проводил воскресные богослужения, и он же обучил коллег особому шифру, которым пользовались китайские торговцы опием, дабы одурачить таможенников, изъявших бухгалтерские книги.
Поначалу троица кораблей шла в кильватере
