А. Сахаров (редактор) - Александр III
«Да, Артур Львович, без сомнения, пользуется полным доверием Министерства финансов, а тем паче его руководителя, – подумалось императору. – Ведь с помощью Рафаловича, члена правления «Русского для внешней торговли банка», ему удалось свалить с поста такого конкурента, как председатель департамента экономии Государственного совета Александр Аггеевич Абаза!»
Год назад, уезжая в Туркестан, предыдущий глава финансового ведомства Вышнеградский поручил товарищу министра Тернеру покупку золота. Однако, не доверяя его способностям, сам расписал, в какие дни эту операцию производить, а главное – заранее посоветоваться насчёт продажи золота с Абазой. Тернер буквально исполнил приказание. Узнав расчёты Вышнеградского, Александр Аггеевич тотчас телеграфировал в Одессу Рафаловичу купить ему золота, чтобы выиграть при перепродаже. А Рафалович, появившись в Питере, натурально показал эту депешу Витте и объяснил, что таким путём, с его помощью, Абаза нагрел казну на семьсот тысяч. Это-то и стало главным обвинением Витте против Александра Аггеевича. В результате Абаза должен был подать в отставку и уехать навсегда за границу.
– Что ж, я согласен, Сергей Юльевич, – сказал государь.
– Но ваше величество! Еврейские банкиры финансируют не только революционеров, но и контрреволюционеров, – молвил на прощание Витте.
– Не может быть! – ахнул император.
– Вы знаете, государь, в молодости я был одним из основателей Священной дружины…
– Как же, как же! Наслышаны… – подмигнул Витте развеселившийся от неожиданного сообщения Александр III.
– Так вот, она получала немалые суммы от банкира и барона Гинсбурга…
– У которого вкладчицей состояла великая княгиня Мария Павловна, – вставил царь.
– Совершенно верно, ваше величество… Священная дружина финансировалась не только Гинсбургом, но и банкиром Поляковым. А в Киеве, где я тогда обретался, деньги давал сахарозаводчик Зайцев, тоже иудей…
– Чудны дела Твои, Господи! – шутливо перекрестился император.
Рафалович был послан в Париж. Прошло несколько месяцев, прежде чем он смог доложить Витте, что в результате долгой дипломатической подготовки ему удалось наконец иметь откровенный, с глазу на глаз, разговор с Ротшильдом. Финансовый король отнёсся к сказанному скорее сочувственно, однако пояснил, что в Париже ничего сделать нельзя. Он порекомендовал поговорить об этом в Лондоне, куда и отправился Рафалович. Но начатый на эту тему разговор с Натаниелем Ротшильдом привёл к тому же нулевому результату. Русскому представителю было прямо и определённо указано обратиться на сей раз в Нью-Йорк, к банкиру Шифу.
Какая-то бесконечная сказочка про белого бычка…
В очередном докладе царю Витте сообщил, что для переговоров в Нью-Йорке в распоряжении Министерства финансов имеется весьма подходящий человек – некий чиновник Виленкин, женатый на мадам Зелигман, родственнице Шифа. Виленкин был немедленно назначен агентом Министерства финансов в США с поручением вступить с Шифом в переговоры.
Благодаря своим родственным связям Виленкину не было надобности готовить почву для разговора, и таковой состоялся очень скоро после его прибытия в Америку.
Оказалось, что информация лондонских Ротшильдов была верной. Шиф признал, что через него поступают значительные средства для революционного движения в России. Но на предложение Виленкина пойти на соглашение с русским правительством по еврейскому вопросу и, в случае успеха переговоров, прекратить денежную поддержку революции Шиф отослал его снова к парижским Ротшильдам.
Заколдованный круг.
Чтобы разомкнуть его, Витте направил в Париж очаровательную княгиню Витгенштейн, которая выполняла некоторые сугубо секретные поручения министра финансов.
На одном балу княгиня танцевала белый танец с Морисом Ротшильдом и завела с ним разговор на ту же тему.
Банкир, очевидно уже получивший инструкции из Нью-Йорка, твёрдо и недвусмысленно ответил:
– Trop tard, madame, et jamais avec les Romanoff[173].
16
He было ли в этих словах некоего зловещего пророчества? Не ощущался ли глухой намёк на начало конца: «Слишком поздно… и никогда с Романовыми»!
Как бы то ни было, подземные толчки уже сотрясали семейное благополучие Дома Романовых. Мария Фёдоровна, по слухам, сделалась очень нервна и, одеваясь, колола горничных булавками за нерасторопность и сердилась на них. Царю даже приходилось одаривать прислугу, чтобы она терпела августейшие капризы. Императрица нервничала не зря. От сына великого князя Владимира Александровича, тринадцатилетнего Андрея, смышлёного мальчика, который состоял при ней как бы в должности сплетника, она узнавала всё новые подробности романа её Ники с Кшесинской, о чём судачили в городе.
Теперь императрица торопилась женить своего первенца.
Когда наследник ещё пребывал в Копенгагене, говорили про его возможный союз с дочерью герцога Орлеанского графиней Еленой Парижской. Но датская королева давно уже лелеяла мысль устроить свадьбу цесаревича с принцессой Алисой-Викторией-Бригиттой-Луизой-Беатрисой Гессен-Дармштадтской, о том же мечтала и её бабушка, королева Великобритании.
Сам Ники как-то принёс Кшесинской свой дневник и прочитал ей отрывки, где описывал своё отношение к Мале: «Положительно Кшесинская меня очень занимает»; «Кшесинская положительно очень нравится», но утаил от неё другие, пространные, относящиеся к Алисе: «Моя мечта – когда-либо жениться на Аликс Г. Я давно её люблю, но ещё глубже и сильнее с 1889 г., когда она провела шесть недель в Петербурге! Я долго противился моему чувству, стараясь обмануть себя невозможностью осуществления моей заветной мечты. Но когда Eddy оставил или был отказан, единственное препятствие или пропасть между нею и мною – это вопрос религии! Кроме этой преграды, нет другой; я почти уверен, что наши чувства взаимны! Всё в воле Божией. Уповая на Его милосердие, я спокойно и покорно смотрю в будущее».
Чувство цесаревича вспыхнуло с самой первой встречи, когда двенадцатилетняя Алиса вместе с семьёй приехала в 1884 году в Петербург на свадьбу своей сестры принцессы Елизаветы Гессенской с великим князем Сергеем Александровичем. Тогда, в Малахитовой зале Зимнего дворца, на пышном придворном балу, он будто бы сказал ей роковое:
– Я вас никогда не забуду…
Алиса была тогда очень мила, с распущенными волосами, робкими и сдержанными манерами и красивым холодным лицом, принимавшим по временам недетское мрачное и патетическое выражение. Итак, шестнадцатилетний наследник влюбился с первого взгляда? Правда, всезнающие придворные передавали и иные, прямо противоположные впечатления. Хотя и говорили, что это невеста для цесаревича, а её сестру Ирену, которая позднее вышла замуж за Генриха Прусского, прочили в жёны великому князю Михаилу Михайловичу, казалось, будто русские принцы сторонились обеих сестёр, не желали и смотреть на них, не танцевали с ними. И только ли заблуждением можно объяснить выводы этих не просто паркетных шаркунов, но тонких физиономистов и тёртых психологов?
Видимо, многое объяснялось характером Николая Александровича. Натура наследника была отмечена непостоянством, переменчивостью, нерешительностью и даже робостью, покорностью судьбе – вместе с ранним опытом в интимной жизни. С того уже далёкого 1884 года цесаревичу казалось, что он увлечён, и увлечён серьёзно, многими особами, вплоть до сестры Аликс – великой княгини Елизаветы Фёдоровны. А досуг заполнялся под цыганское пение, балалайку и шампанское, с приглашаемыми для развлечения девушками, которых в дневнике он шифрованно именовал «картофель».
Бороться же за своё счастье наследник не умел и не мог. Достаточно было царице Марии Фёдоровне только намекнуть, что она желает видеть для сына невесту в лице принцессы Елены Парижской, как Николай Александрович с растерянностью исповедуется в дневнике: «Это меня ставит на перепутье двух дорог: самому хочется идти в другую сторону, а, по-видимому, мамá желает, чтобы я следовал по этой! Что будет?» А ведь цесаревичу идёт уже двадцать четвёртый год…
Цесаревич знал, что принцесса Алиса Дармштадтская решительно не нравится его родителям.
Ещё в 1889 году она приезжала в Россию к своей сестре Елизавете Фёдоровне, супруге великого князя Сергея Александровича, но на самом деле это было не столько свидание с сестрой, сколько смотрины: великому князю искали невесту. Кажется, что чувство Николая Александровича растёт, что Алиса становится ему всё дороже. Когда королева Великобритании со своей внучкой останавливается в подмосковном имении великого князя Сергея Александровича, наследник заносит в дневник: «Боже! Как мне хочется поехать в Ильинское, теперь там гостит Виктория с Аликс; иначе если я не увижу теперь, то ещё придётся ждать целый год, а это тяжело!!!» И через неделю: «Много думал о том, позволят ли мне съездить в Ильинское или нет после манёвров». Родители не позволили.
