Елизавета Дворецкая - Две жены для Святослава
– Все богатства хазарские твоими будут! – засмеялся в ответ Святослав, обхватил ее за плечи и поцеловал.
Они сидели в выемке под склоном кургана, где в ту давнюю осень по приказу Сверкера раскапывали землю и поднимали доски, чтобы сначала положить в могилу Рагноры тело девочки, а потом вынуть его. Прислоняясь спиной к траве, Прияна лишь мельком отметила, что устроилась под самыми воротами Нави, которые уже когда-то открывались перед ней. Но она ничуть не боялась Кощея: ему наконец-то нашелся достойный соперник.
* * *К приходу вести о возвращении Святослава у Эльги еще ничего не было решено. Теперь Ригор часто приходил на Святую гору побеседовать с ней и с Горяной; узнав, что и сама княгиня желает креститься, Горяна едва не взревновала. Она понимала, какое великое благо для дела Христова выйдет, если за Господом последует сама киевская княгиня, но ей казалось, что они стали соперницами в любви к Богу. И не ошибалась: чтобы одна из них могла войти в церковь, второй надлежало остаться перед идолами Святой горы. Ригор постоянно молился, прося наставить его, но пока лишь отвечал: «Будем ждать, Господь устроит».
Волнение Эльги возрастало в ожидании: она и жаждала поскорее увидеть сына, и боялась этой встречи. Ведь придется сказать ему, что древлянскую невесту хочет отнять греческий бог! Уж своего сына, наследника Олега и Ингвара, она знала хорошо: ничего подобного он не потерпит. А помня его склонность решать сложные дела простым путем, она ожидала худшего: свистнет дружину и разнесет по бревнам всю церковь Святого Ильи. Допустить этого Эльга решительно не желала. Но что делать – позволить некрещеным жителям Киева столкнуться с крещеными? Новый погром, как двадцать лет назад? Чтобы Олег Предславич разделил участь своего отца, а Горяна была за косу притащена на Святославов двор уже в качестве пленницы? Нет, нет!
Все эти дела Эльга старалась хранить в тайне, но слухи поползли: и с Киевой горы, и из церкви. Христианская община возрадовалась, ожидая такого знатного прибавления: будущая жена князя, а то и сама его мать! Но понимали и угрозу. Киев тайком готовился к потрясениям, иные закапывали шеляги в горшке. И хотя городу было не привыкать, Эльга в большом смятении ждала раздоров, которые почти неизбежно вызовет ее стремление к миру. Порой ее среди ночи будили дурные сны: взбешенная толпа, отчаянные вопли, драки под воротами, пламя над крышами…
Вот с севера приехал гонец, на княжьем дворе в дружинных домах закипела суета: производилась уборка, пекли хлеб, везли припасы. Ута так волновалась, ожидая увидеть невестку, будто замуж выходить предстояло ей самой. Наготовила жене сына целую укладку даров, горячо желая обрести в ней новую любимую дочь взамен отданных зятьям.
И вот лодьи причалили, дружина высадилась. Стоял ясный день, светило нежаркое солнце осени, но в зеленых косах земли-матушки еще не желтела седина – предвестница листопада. Эльга с приближенными ждала сына в святилище, перед своими воротами. Идолы были украшены огромными венками из колосьев, перевитых поздними цветами и яркими лентами: пришла пора назначать Рожаничные трапезы, ждали только князя. Вокруг нее толпились родичи, главы лучших боярских родов. В сторонке среди Остроглядовых дочерей пряталась Горяна.
Вот зазвучал вдали ликующий звук рога. Докатился гул, на дороге показалась толпа. Отроки раздвигали киевлян, над головами реял стяг-сокол, и Эльга вдруг ощутила слезы на глазах. Сколько раз она в своей жизни переживала такие же мгновения! Сперва с мужем, потом с сыном… Дадут боги, и доживет до того, что будет внуков встречать. Сейчас, в ожидании свадьбы в доме, мысль о внуках, будущих князьях русских, была ей близка.
Вон они. В ворота Святой горы вошел Святослав с ближней дружиной. Рядом с ним мелькали знакомые лица. Коротко вскрикнула Ута: увидела Улеба и… молодую женщину с белым убрусом на голове!
– Она! Она! – кричала Ута, охваченная счастьем. – Добыли! Привезли!
Святослав с приближенными подошел к матери на три шага. В глаза Эльге бросилось, что на плечевой перевязи у него висит какой-то новый, незнакомый ей меч, весь в серебре, – судя по виду, хорошей свейской работы. Вместо того чтобы принять рог, который она ему протягивала, Святослав почему-то взял за руку молодую женщину и вместе с ней поклонился.
– Будь цела, матушка! Вот жена моя, Прияслава Свирьковна, смолянка. Принимай невестку, благословения твоего просим.
Эльга онемела. Приближенные вокруг нее тоже застыли, каждый думал, что ослышался, и не верил своим глазам.
– Чья жена? – слабым голосом спросила Ута и воззрилась на собственного сына.
Улеб опустил глаза. Ехали за его невестой, а жену привез брат-князь…
– Моя жена! – внятно повторил Святослав. Ему казалось, что они изумлены лишь потому, что этого не ожидали; обо всех замыслах при отъезде дружины из Киева он, честно говоря, уже забыл. – Прияслава, Сверкера смолянского дочь. Невеста моя, что восемь лет меня дожидалась. Спасибо тебе, матушка, и отцу спасибо – нашли вы мне жену, какой и за морями нет! И собой хороша, и родом высока, и хитростью умудрена, ведунья и вещунья.
Он подвел Прияну к матери, первый обнял Эльгу.
– Дочь Сверкера? – Эльга все в том же изумлении придвинулась ближе, будто хотела потрогать Прияну и убедиться, что это не морок. – Та самая? Но ведь мы думали… – Она перевела взгляд на Улеба.
– Уж больно хороша девица! – Улеб улыбнулся, пусть и не очень весело. – Не по руке мне. Такой только княгиней русской быть.
– Вижу, свадьбу справили? – заметил Мистина, от разочарования казавшийся очень веселым.
– Справили. Осталось в дом ввести молодую.
Эльга обернулась и нашла взглядом Горяну. Та смотрела, вытаращив глаза, не поняв еще, горевать ей или ликовать. А Эльге пришли на ум те беспокойства, что томили еще утром, и стало ясно: не будет Святослав громить церковь Ригорову. Не до того ему ныне.
От облегчения словно что-то рухнуло внутри – как говорят, камень с сердца упал. Зажмурившись на миг, будто желая прояснить взор, Эльга сунула рог в руки онемевшей Уте и обняла Прияну…
* * *– Сей год – борода! А на новый – друга!
Громкое пение сотни женских голосов растекалось над Святой горой и достигало даже Подола. Площадка святилища полыхала красным и сияла белым: сюда собрались боярыни и Киева, и всех десяти полянских городков, и большухи всех ближних сел. До того дошло, что пришлось пропускать в святилище только по одной женщине от каждого рода или села – иначе не хватило бы места.
Как водится, вся земля Полянская уже знала: князь Святослав привез себе жену – дивной красоты девицу, кою отбил в Подземье у самого Кощея. Насчет Кощея иные сомневались, но что молодая княгиня была и ростом высока, и лицом хороша, и на руку ловка, и на речь бойка – это несомненно. Она стояла посреди площадки перед огромным снопом – она сама и связала его из тех колосьев, что принесла каждая баба по горсти, и теперь перед ней красовался бог урожая всех полянских нив. В нарядном уборе молодухи, в красной плахте, вышитой завеске, с огромным венком из колосьев и красных лент поверх белого убруса, высокая, с поднятыми руками она казалась истинной богиней. Лицо ее пылало, в глазах горел огонь, и хотелось поклониться до земли, будто источаемая ею сила сама собой пригибала людей.
Перун, приходи!И коней приводи!И наших коней корми!И овечку корми!И корову корми!
Дородные большухи стояли широким кругом, хлопая в ладоши и повторяя за старшей жрицей слова благословения.
– Родись и водись, на тот год не переводись! Уродись на тот год – вот такой! – Княгиня Прияслава наклонялась, потом выпрямляясь, с серпом в каждой руке, и тянулась на цыпочки как могла выше. Все бабы делали то же, но все же смотрели на ее рослую, гибкую фигуру снизу вверх. Солнце играло серебром и золотом на чищеных лезвиях серпов.
Отсюда, с киевской Святой горы, Прияна легко доставала до неба. Как и мечтала когда-то…
Эльга, в ее белом вдовьем уборе, стояла у края площадки. Прошлой осенью эти обряды проводила она: расстилала на земле солому, заматывала в нее священный серп, доставшийся от старых княгинь, чтобы так он хранился до будущего года; потом брала серпы у большух и по очереди метала себе за спину. Чей серп дальше улетит – та дольше проживет. В молодых руках Святославовой избранницы серпы обещали всем весьма долгую жизнь. А если чей и втыкался в землю острым концом, обещая смерть, то баба лишь восклицала весело: «Ой, да никак мне помереть суждено?» – «Ох, подруга, да бессмертных мы не видали пока!» – отвечали ей, и над площадкой гремел общий хохот.
Прав Святослав – лучше не найти. Прав и Улеб – такая только князю по руке. Молодая невестка была красива и ловка, но Эльга видела в ней и еще кое-что. Прияслава происходила из тех потомственных жриц, что одним шагом вступают на незримую тропу, где ходят боги. Это передается по наследству, это отчасти воспитывается, но главное – это получается как дар. Эльга сразу сказала, что уже в этот год уступит обряд молодухе – и так она, вдова, слишком долго делала то, что ей не пристало. Дескать, и погляжу, способна ли.
