Облака на коне - Всеволод Шахов
Николай часто посматривал на часы.
– Есть ещё несколько минут… Голова только и забита вопросами, в каких количествах всё брать на девятнадцать человек. Помимо провизии, одежда, медикаменты, инструменты, ружья, сигнальные ракеты, приборы, запчасти. А нам всего полторы тонны можно взять.
Лена чувствовала в Николае какой–то особый азарт, заглядывая в его светлые глаза. Солнечные лучи, рассекаемые прутьями ограды, весело мельтешили, пока они шли вдоль корпусов института.
– Коля, а навигация в Арктике…? Нам рассказывали… ведь там магнитные компасы перестают работать… радиоволны при магнитных бурях… неопределённость.
– Ленка, на тебя хорошо влияет твой геологический! Мозгами шурупишь… – Николай рассмеялся, – нам штурмана опытного дают. А после совещания у Сталина, – Николай засиял, – знаешь, в три часа ночи вызывал… меня, Слепнёва, Хорькова, Широкого.
Лена покачала головой: – Сколько ты уже не спишь?
– Высплюсь… когда–нибудь… Теперь все дороги открыты, «Эн–Кэ–Вэ–Дэ» подключился. Распоряжения по ведомству: «Обеспечить!» и нам выдали радиополукомпас и коротковолновую радиостанцию.., таких в стране единицы… Всё лучшее нам!
– Хорошо, если бы Нобиле вас ещё консультировал… у него опыт полярных экспедиций… но он уехал…
– Да что вы все Нобиле вспоминаете? Да он бы нам позавидовал, у нас всё подготовлено на высшем уровне… Ну, всё, времени нет, – Николай торопливо поцеловал Лену и пошагал в сторону ворот института.
…И теперь, пока Лена спешила на Лётное поле, всё больше её затягивали тревожные мысли. Как же резко погода за один день изменилась!
На подходе к эллингу, мальчишки в вислоухих ушанках бойко переговаривались. Один из них направил руку на едва различимый в воздухе силуэт дирижабля.
– Вон он! Круг сделает и пойдёт на Мурманск!
– А ты откуда знаешь?
– Сашка говорил…
– А–а! А потом…
Лена сбавила ход, Опоздала!
Но дирижабль шёл в её сторону – по периметру обходил Лётное поле. Луч прожектора с земли высветил надпись на оболочке – «СССР В–6 Осоавиахим», скользнул ниже, засветил гондолу. Дирижабль вздрагивал, – проверяли систему управления, – поднимал и опускал нос, поблёскивая стеклами иллюминаторов.
Надо же, над самой головой!
Лена отшатнулась от внезапного оглушительного свиста рядом стоявшего мальчишки. Залп пурги и порыв ветра заставил Лену опустить голову. Переждав, она посмотрела на освещённое место стартовой площадки. Группа людей неспешно разбредалась. Под пятном мощного фонаря неподвижно стояла только одна маленькая фигурка.
– Томка!
Лена поспешила к ней.
– А Коля тебя спрашивал… – Томка, уворачиваясь от ветра, то задирала голову в сторону уходящего дирижабля, то поглядывала на Лену, – да, знаю, наверное, в институте была… И так уж, старт откладывали… и совещание собирали…
Томка начала тараторить.
– …а я внутри, в гондоле была… меня погреться дядя Иван пустил… я у них всё слышала… Там пришёл начальник и говорит: «Что решаешь, командир, погода невесёлая. Сложно…» А наш Коля посмотрел строго… лицо такое… «Надо лететь!» – отвечает. И дядя Дёмин, и дядя Паньков тоже смотрят на большого начальника и кивают: «Надо лететь!» А этот начальник развёл руками, улыбается: «Ну, как тут можно отговаривать? Знаю вас, ребята, вас не остановить. Что ж, решили, так решили. Так и буду докладывать товарищу Сталину»… Все вытянулись в струнку… смотрят, как бы в никуда… в никуда – это как–бы вдаль…
Мимо Лены с Томкой проходили люди. Кто–то хрипло проговорил: – За орденами полетели… командиры…
Другой голос недовольно осадил: – А что, разве не заслужили?
Хриплый парировал: – А что, скажи, я не прав? Дёмин – командир «Вэ–девять», Устинович – командир «Вэ–десять», Лянгузов – командир «Вэ–восемь»… И как они в полёте функции делить будут?
Рядом зашумели: – Разберутся, тебя не спросили… они друг друга знают уже столько лет!
Томка молчала, под напором встречного ветра и мокрого снега, смотрела на север, куда ушёл «Вэ–шесть». Потом прикрыла глаза и вкрадчиво прошептала:
– Лена, а ведь, правда, они героями вернутся?
Лена переждала обжигающий порыв ветра, сглотнула комок в горле и произнесла:
– Конечно, Томка, конечно!
14
Пока следователь перекладывал папки с делами и делал какие–то записи, Борис разглядывал пятна от чернил на той части стола, которая не была завалена бумагами. Сине–чёрные кляксы причудливых форм. Борис, играя воображением, превращал их, то в кошку, навострившую уши, то в птенца, раззявившего клюв с требованием корма, то в нелепый несимметричный, поникший от старости цветок.
Борис искал ответ, почему дело так и не передают в суд. У следствия ведь есть подписанные им признания. Правда, Борис несколько раз пытался от них отказываться, но методы допроса и очные ставки с запуганными людьми приводили только к новым свидетельским показаниям. Все эти люди пытались спастись, связывая называемые следователем фамилии с «лицами, занимавшимися вредительской деятельностью».
Начавшийся допрос взбудоражил Бориса не только поведением нового следователя, но и его методами общения.
– Гражданин Гарф, вы, наверное, удивитесь, но я попрошу вас изложить на бумаге всё, что хотите сказать по вопросу вашей деятельности на Дирижаблестрое.
– Опять? – Борис поднял глаза, – но сколько можно?
– Хм, странное поведение, у вас шанс появился рассказать всю правду, а вы вот так реагируете.
– Я уже столько писал об этой деятельности и дошёл до того, что мне по ночам всякие нелепые формулировки и снятся.
– Я с делом ознакомился. Вы, то признаётесь во всём, то отрицаете. А вы знаете, что в вашем деле появились свидетели, которые о вас хорошо отзываются?
Борис, от неожиданности, выпрямил спину, в упор посмотрел на следователя. Тот улыбнулся. – Хотите зачитаю ряд показаний? Борис мелко закивал.
– Вот, уже лучше. Так, Петр Семёнович Лимарь, знаете такого? – следователь не удосужился получить ответа от Бориса, стал читать: «Несмотря на то, что я за Гарфа получил по партлинии выговор за то, что дал ему партийную рекомендацию на предмет поступления на оборонный объект, я всё же Гарфа считаю вполне советским человеком, ибо у меня нет ни одного факта, говорящего о том, что он антисоветская личность. В Институте он пользовался громадным авторитетом. Но необходимо отметить, что в Институте у Гарфа были враги, прежде всего, Харабковский, который Гарфу всегда старался что–либо напакостить и подбирал себе сообщников».
Не дав Борису опомниться, следователь взял следующий лист из дела, зачитал:
«…– Какие взаимоотношения были между Гарфом и Рютиным?
– На это ответить можно будет так, что взаимоотношения у Гарфа с Рютиным были, что и с Харабковским, ибо Харабковский и Рютин – это одно целое. Они всегда составляли одну группу».
Борис вздрогнул, в голове проскочило: «Как же так, я даже не замечал тогда, а Лимарь увидел».
Следователь скользнул
