Маргарет Джордж - Тайная история Марии Магдалины
— А ты можешь себе это позволить? — резко спросил другой гость, по виду из мытарей. — А что скажет твоя жена? — Он обвел взглядом богато разукрашенный зал, подняв брови.
— Что чувствует облегчение оттого, что мы больше не будем изгоями, какими делало нас мое занятие, — прямо ответил Матфей. — Трудно радоваться достатку, когда люди считают, что каждый медяк, которого ты коснулся, запятнан. Такое богатство не лучше бедности. А порой и хуже.
— Нет ничего хуже, чем быть бедным.
— А, Иуда! Хоть ты ему скажи. — Мытарь кивнул в сторону Матфея.
Иуда взмахнул рукой, приветствуя всех.
— Значит, это твой прощальный пир, Левий! Или теперь тебя нужно называть Матфей? Замечательно придумано, честно тебе скажу. — Он заговорщически наклонился к нему. — А что, твоя жена действительно так считает?
Не успел Матфей ответить, как его брат Иаков обернулся и бросил гневный взгляд на группу веселящихся торговцев. Это были известные жулики, которых не раз штрафовали за использование фальшивых гирь.
— Что за бесстыдство! — воскликнул он. — Эти-то как посмели сюда явиться?
— Эх, если б они одни, — промолвил один из мытарей. — Ты туда посмотри.
Трое самых известных в городе пьяниц, заполучив в свое распоряжение целый бочонок, пили вино прямо из него, не удосужившись перелить в чаши. Компанию пропойцам составляли городские шлюхи в обычных для их профессии ярких нарядах, с обнаженными руками и множеством побрякушек. Тут же вовсю развлекались их закадычные приятели, воры, срезавшие кошельки на рынках.
Старейшины синагоги тоже заметили этих нечестивцев и тут же, шурша жесткими одеяниями, направились к хозяину дома. Подойдя, они вызывающе уставились на Иисуса, но обратились не к нему, а к Матфею.
— Значит, Левий, этот твой гость и есть тот самый человек, который объявляет себя учителем и пророком?
— Он самый, — подтвердил Матфей, — Если бы вы слышали, как он проповедует…
— О его учении мы слышали. Поэтому и пришли сюда — разобраться, что к чему. Но прежде ответь: зачем ты пригласил к себе в дом этих грешников? Ты что, с ума сошел?
При этом они лицемерно умолчали об очевидном факте: мытари считались, пожалуй, не меньшими грешниками, только другого рода.
— Это я пригласил их, — вступил в разговор Иисус, — Сказал, что6ы приходили. — Он посмотрел на Матфея. — Ты пригласил своих друзей, а я своих.
Старейшины уставились на него в хмуром недоумении.
— Зачем? Скажи нам, раз ты учитель, зачем тебе связываться с такими отбросами? Ты ведь знаешь, что грязь пятнает всех, кто с ней соприкасается. Этот принцип лежит в основе наших обрядов, всего, что касается купания и еды. И ты, конечно, не можешь не понимать, что это подрывает доверие к твоим… проповедям, что бы ты ни прооведовал.
— Я пригласил их сюда потому, что проповеди куда нужнее грешникам, чем праведникам. В лекаре нуждаются больные, а не здоровые.
Эти слова вызвали еще большее неодобрение.
— Похоже, — заявил один из старейшин, — это ты больше всех нуждаешься в лекаре. В лечении Торой. Законом!
Подошел римлянин, центурион, который вел дела с Матфеем и считался его другом. Благочестивые старейшины, подобрав полы, поспешили бочком удалиться, наградив Матфея и Иисуса злобными взглядами и досадуя, что их упреки не достигли цели.
— Как же таможня будет теперь обходиться без тебя… и тебя? — спросил римлянин у Матфея и Иакова.
— Ну, на наши места желающие найдутся, — ответил Матфей. — Обычно должности мытарей продают с публичных торгов.
— Тебя никто не сможет заменить, — посетовал римлянин.
— Ты всем так говоришь, Клавдий, — прямо, но без сарказма сказал Матфей, — Ну а я буду скучать по тебе — особенно по твоим комплиментам.
— Ты приобретаешь умного человека, — сказал Клавдий Иисусу. — Он усердный, у него прекрасная память, отлично разбирается в деталях… не знаю, правда, что ты ему собираешься поручить. Что у тебя за… организация?
— У меня нет никакой организации, — ответил Иисус.
— Значит, будет. Левий прямо-таки создан для того, чтобы все организовывать, это его стихия, — Он снова обратился к Матфею: — На таможне тебе не хватало размаха, вот в чем проблема. А вот взявшись за что-то новое, ты действительно сможешь двигаться вперед. Таким, как ты, нужно то, во что можно вонзить зубы.
— Знаешь, что мне казалось более чем курьезным? — спросил Матфей Иисуса, — Мне, как мытарю, запрещалось посещать синагогу, а Клавдию, римлянину, вообще не еврею, разрешалось.
— Это принцип лежит в основе наших обрядов, всего, что касается купания и еды, — повторил Иисус слова старейшины, — Принцип, может, и правильный, да только у этих святош все выворачивается наизнанку. Клавдий — язычник — прошу прощения! — значит, неподсуден нашему Закону, и оснований не пускать его в синагогу нет. А ты, мытарь, хоть и сын Израиля, а получается. что Закон тебе это запрещает. Глупость, конечно: кому действительно нужно быть ближе к вере, святости и учению, так это именно грешнику. Праведник и сам по себе хорош.
— Я тоже прошу прощения, — вмешался Клавдий. — Как мне кажется, эти ваши святоши делают такого рода заявления, не имея на это права. Правда, с вашими учеными и законниками трудно в чем-то разобраться, это закрытая каста, и чужаков они сторонятся. — Он рассмеялся, — Пожалуй, в каком-то смысле это и сблизило нас с Левием, для них мы оба чужаки.
Люди вокруг них напирали со всех сторон. В результате Марию и Иоанну оттеснили в сторону и конца разговора они таки не услышали.
— Должно быть, ты присутствовала на многих подобных сборищах, — сказала Мария Иоанне. Ирод Антипа постоянно устраивал пиры и прочие увеселения. — А скажи, ты видела, как происходило бракосочетание?
Антина не отказался от намеченного брака с Иродиадой, несмотря на предупреждения и обличения Крестителя.
— Нет. То есть я хочу сказать — я там была, но видеть ничего не видела.
Что имела в виду Иоанна, Мария поняла сразу: демоны не позволили ей увидеть церемонию.
— Может быть, в данном случае оно и к лучшему.
Мария машинально подумала о том, попробовали ли Антипа его невеста ее семейный гарум и понравился ли он им? Обратили ли они внимание на особую печать на амфорах?
«Надо же, когда-то все это казалось мне жизненно важным, — промелькнула у нее мысль. — А теперь все, что осталось в памяти и на сердце от прежней жизни, — это моя дочь. О Элишеба!»
Само это имя ранило ее как нож, и в этот момент Мария отдала бы все на свете, лишь бы только подержать дочь на руках.
Мария настолько погрузилась в свои мысли, что даже не заметила внезапного, стремительного движения рядом с собой, и встрепенулась, лишь услышав шум неожиданно разразившейся схватки. Трое мужчин в капюшонах, якобы направляясь к Матфею, обогнули Клавдия, а потом неожиданно набросились на римлянина и сильным толчком сбили его на пол. Клавдий тяжело упал на спину, а трое нападавших одновременно выхватили из-под одежды зловеще сверкнувшие, изогнутые клинки.
Наемные убийцы!
Весь зал разразился криками, женщины визжали, кто-то порывался присоединиться к стычке, другие устремились к выходу. На мгновение все смешалось, Мария видела лишь клубок рук и ног, наносивших беспорядочные удары, а потом поняла, что Клавдий, чья солдатская выучка не подвела, хоть его и застигли врасплох, сумел вскочить на ноги, лишив своих врагов первоначального преимущества. Теперь они наседали втроем на одного, однако их превосходство было уже не столь очевидным.
— Смерть! Смерть! — орал один из нападавших. — Убейте его сейчас!
Когда Клавдий поднялся, один из противников бросился ему на спину, словно наездник, вздумавший обуздать дикого жеребца, тогда как другой попытался ударить римлянина ножом в грудь. Клавдий искусно отразил удар, ногой выбив нож из рук убийцы. резко развернулся и через спину швырнул повисшего на нем врага с такой силой, что тот, шмякнувшись о стену, упал без сознания. Он распростерся, рука его разжалась и выпустила нож. Клавдий ударил обутой ногой по его запястью, и Мария услышала треск костей, ломавшихся, как гнилые щепки.
Однако третий из нападавших бросился на Клавдия сзади, намереваясь нанести колющий удар в спину. Кинжал не достиг цели, запутавшись в складках тяжелого плаща. Капюшон убийцы откинулся, открыв заостренное, как у хорька, лицо, которое Мария видела раньше.
Человек, который ворвался в дом Сильвана, Симон. Так его звали. Симон!
— Симон! — словно со стороны услышала Мария собственный голос. — Симон! Остановись! Остановись!
Симон был настолько поражен, услышав свое имя, что на мгновение замешкался. Но Клавдию хватило этой секунды, чтобы поймать руку нападавшего, разжать мертвую хватку на своей шее и, продолжая выкручивающее движение, сломать эту руку. Послышался треск, не столь резкий, как в предыдущем случае, но тоже неприятный для слуха. А затем вопль Симона — отчаянный и какой-то обиженный, будто это на него внезапно напали.
