Курт Давид - Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка
— Никаких резервов он в бой не вводит! Никаких!
— Да, он придерживает их, — откликнулся тот из порученцев, который намекнул, что Чингисхан введет их в бой, только когда можно будет ударить Као Хи в тыл.
— Пусть левое крыло с пятью тысячами воинов переходит через реку, — приказал главнокомандующий. — На всякий случай, — добавил он.
Порученец улыбнулся, как бы говоря: «Значит, все-таки…»
Солнце скрылось за горами, и они сразу потемнели. Ху Шаху встал и посмотрел в сторону левого крыла. Там уже завязался жаркий бой. Его воины добрались, правда, до середины реки, но монголы не остались на своем берегу, а пошли на них в атаку прямо на лошадях и начали теснить. Добившись своего, вернулись на правый берег. Течение уносило трупы и тонущих раненых.
— Терпение, терпение, — говорил Ху Шаху, поглядывая на горы. — Као Хи должен вот-вот появиться!
Черные тени начали, подобно длинным стрелам, надвигаться на реку, а совершившее обходной маневр китайское войско все не появлялось.
— Он их придерживает, — снова сказал порученец главнокомандующего.
Монголы стояли на прежних позициях, внешне сохраняя полное спокойствие. Китайцы тоже прекратили всякие перемещения. Можно было подумать, что обе стороны ждут чего-то сверхъестественного. Однако ничего не происходило ни на той стороне реки, ни на этой. Лишь день угасал, забирая свой свет за горы.
Ху Шаху молчал. Время от времени постукивал палкой по колесу кресла, покашливал, пытался приподняться в кресле. Но горные ущелья были уже темными как ночь, и ничего нельзя было разглядеть: ни дерева, ни куста, ни перевала.
— Као Хи не придет! — с уверенностью в голосе проговорил тот же порученец.
А Ху Шаху по-прежнему хранил молчание.
— Может быть, подтянем все же метательные машины и начнем обстрел правого берега?
— Нет!
Они провели в тревожном ожидании еще некоторое время, и, когда оба берега стали уже неразличимы, Ху Шаху негромко сказал:
— Отвезите меня назад! Као Хи не придет. А если даже придет, в бой не вступит: кто способен в ночи разобраться, где свои, а где враги? Я прикажу казнить Као Хи. Он похитил у нас окончательную победу.
— Может быть, его задержала буря, — предположил главный порученец.
— Буря? Она была нашим союзником! А для Као Хи, значит, врагом?
На последнем холме перед северными воротами Ху Шаху сделал телохранителям знак остановиться. Он решил провести ночь здесь.
— Я велю казнить его, отрублю голову и пошлю ее Чингисхану, чтобы тот знал, кому обязан жизнью! — сказал он и снова уставился в сторону реки. Там не горел ни один костер, и ни одного звука оттуда не доносилось. Тишина стояла такая, словно после этой битвы не осталось в живых ни одного воина.
А потом главнокомандующего сморил сон, и, когда один из телохранителей приблизился к нему и доложил о прибытии Као Хи, он ничего не ответил. Тем временем миновала полночь и преданный телохранитель решился все-таки разбудить Ху Шаху.
— Главнокомандующий! — прошептал он. — Главнокомандующий! Он здесь!
— Кто здесь? — Ху Шаху испуганно вздрогнул и сбросил на землю меховое одеяло, укрывавшее ноги.
— Као Хи!
— Као Хи? — Маршал, опираясь на палку, огляделся вокруг. Все черным-черно, от Йенпина до самых гор. — Где?
— На другом берегу реки!
— Где, я спрашиваю! — главнокомандующий возвысил голос до крика.
— Я же сказал: на другом берегу!
— А монголы, они где? — сразу понизив голос до шепота, спросил Ху Шаху.
— Исчезли!
— Ага! — Он, тяжело ступая по рыхлой земле, сделал несколько шагов вперед и остановился, опираясь на палку. — Я жду его с первым лучом солнца в императорском дворце!
— Слушаюсь! В императорском дворце! — И телохранитель исчез.
Теперь со стороны реки доносился шум. Это Као Хи со своим войском переходил реку.
Когда кресло на колесиках с главнокомандующим прокатили уже через северные ворота, Ху Шаху спросил у своего помощника:
— А где же резервы, о которых ты столько раз упоминал?
— Зачем ему было вводить их в бой? Близилась ночь!
— Глупости! Никаких резервов у него не осталось! О этот Као Хи, из-за него мы потеряли все! История проклянет его!
Полководец Као Хи появился в императорском дворце точь-в-точь в назначенное время.
При его появлении Ху Шаху не произнес ни слова, а молча указал рукой на покои Хсуа Суна. Повелитель поспешил им навстречу с вытянутыми как для объятий руками. Такой прием был необычным и противоречил принятой церемонии. А он лишь улыбался и повторял:
— Победители! Победители!
Он действительно хотел обнять их, и широкие рукава его халата подрагивали на залетавшем в высокое окно ветерке как полотнища золотистого цвета знамен.
— Отступи назад, — посоветовал императору Ху Шаху. — Или ты готов заключить повинующегося в одни объятия с неповинующимся?
Император не замедлил отступить на несколько шагов, и теперь его руки безвольно повисли.
— Кто же из вас неповинующийся?
— Он, Као Хи! — сказал Ху Шаху.
— Мне доложили о великой победе. И ни словом не упомянули о неповиновении полководца Као Хи.
Главнокомандующий объяснил ему, что Као Хи не появился в назначенное время в нужном месте.
— Не случись этого, мы не только выиграли бы сражение, но и навсегда покончили бы с «варваром с севера»!
— Каким будет твой ответ, Као Хи? — спросил император.
— Буря, ураган…
— Буря! Мне буря помогла перейти в наступление, а тебе…
— Воины отказывались идти вперед. Мы дошли уже до гор и…
— У него нет воли! Если его воины отказывались, почему он не приказал казнить десятерых? Десять казненных вызывают прилив сил у тысячи живых, а сто казненных поднимут боевой дух всего войска! — С этими словами Ху Шаху отступил в сторону. — Я требую его смерти!
Император опустился на подушки. Рядом с ним стояла юная служанка, обмахивавшая его опахалом из павлиньих перьев.
— Смерти?
— Да, смерти!
Хсуа Суну захотелось орешков, и ему мгновенно подали их на серебряном блюде. Он бросал орешки в рот, переводя внимательный взгляд с Ху Шаху на Као Хи.
— Кто спешит, часто спотыкается и падает, — сказал император. — Кстати, как твоя нога, Ху Шаху?
— Совсем скоро я забуду о ране, — ответил тот, недовольный столь незначительным вопросом.
Као Хи вдруг встрепенулся, словно почуяв близкую удачу.
— Я прошу смерти!
От удовольствия император даже захлопал в ладоши:
— Молодец, Као Хи, молодец! Однако мудро ли казнить полководцев, в которых я так нуждаюсь?
Ху Шаху едко заметил, что мертвый полководец лучше строптивого полководца.
— Не желаешь ли сесть, мой верный главнокомандующий? Я вижу, рана доставляет тебе страдания!
— Нет!
Император отдал слуге пустой поднос и пожелал горячего молока.
Ху Шаху внимательно наблюдал, как император маленькими глотками отпивает горячее молоко из фарфоровой чашечки, как смакует его и какое наслаждение при этом испытывает — можно было подумать, что в эти мгновения ничего, кроме молока, в мире не существовало, а они двое, главнокомандующий и его полководец, пришли для того лишь, чтобы убедиться в том, как это молоко ему, императору, нравится.
Но вот император бросил на них поверх изящной и почти невесомой чашечки такой взгляд, словно отгадал мысли Ху Шаху и теперь думал вот о чем: «Один из них цареубийца и сам себе присвоил звание главнокомандующего, а другой трус и лицемер, который умоляет лишить его жизни, рассчитывая тем самым ее сохранить». А вслух Хсуа Сун сказал:
— Слушайте и повинуйтесь! Као Хи нападет на войско Чингисхана. Если он одержит победу, мы подарим ему жизнь. А если потерпит поражение, я позволю тебе, Ху Шаху, казнить его! Ты согласен? — И добавил: — Мой верный главнокомандующий.
— Да, — ответил Ху Шаху, — согласен! А мне что делать?
— Залечивать ногу, залечивать ногу!
По лицу Као Хи скользнула ехидная улыбка.
Вскоре оба оставили императорские покои. Ху Шаху, поддерживаемый двумя помощниками, хромая спустился по широкой мраморной лестнице к своему креслу на колесиках и велел доставить себя в собственный дворец.
— И каждый час оповещайте меня о развитии событий, — сказал он им, отходя ко сну. У двери спальни стояли два телохранителя с обнаженными мечами в руках, а несколько других прогуливались туда-сюда по аллеям сада мимо цветущих персиковых деревьев. Широкое окно в спальне оставалось открытым.
Хотя главнокомандующий возненавидел Као Хи за то, что тот лишил его лавров великого героя, он желал ему полной победы: Ху Шаху любил свою страну и не мог себе представить, что ее завоюет человек, не умеющий ни читать, ни писать, из подданных которого не вышло ни ученых, ни земледельцев, ни ремесленников, ни художников, ни купцов.
