Элиф Шафак - Ученик архитектора
Джахан в ужасе взглянул на нее:
– И ты согласилась?
– Все, что я показала ему, – несколько заурядных проектов. Томмазо думает, будто они принадлежат мастеру Синану. На самом деле чертежи сделала я сама.
Губы Джахана тронула улыбка. Он почувствовал, что отныне их объединила истинная дружба, глубокая привязанность, которую, не окажись Юсуф женщиной, вполне можно было бы назвать братской. Тогда он не ведал, что Санча скрывает в своем сердце еще одну тайну, о которой в тот день она сочла за благо умолчать. Понадобились годы, чтобы Джахан проник в этот секрет, придающий слабой женщине сил и мужества. В одинокие ночи, обливая слезами свою подушку, Санча утешалась лишь тем, что единственный человек, которого она любит, спит с ней под одной крышей. Да, он рядом с ней, и тем не менее расстояние между ними непреодолимо. Но он заботится о ней, пусть как отец, а не как любящий мужчина. Мысль об этом согревала бедной женщине душу.
Она была его ученицей и его рабыней. По возрасту она годилась ему в дочери. И все же Негриз-Юсуф, урожденная Санча Гарсия де Эррера, хрупкая женщина, получившая за свою жизнь слишком много имен, всем сердцем любила зодчего Синана.
Больше им с Джаханом не представилось возможности поговорить столь же доверительно. В тот день произошла очередная трагедия. Каменная плита соскользнула с опоры, причинив тяжкие увечья двум галерным рабам и убив любимого десятника Синана Снежного Габриэля.
Печальное происшествие было отнесено к разряду несчастных случаев, однако нельзя было не заметить, что подобные случайности повторяются слишком уж часто и настойчиво.
* * *
– Железо, пребывающее в праздности, покрывается ржавчиной; человек, пребывающий в праздности, впадает в грех, – часто повторял учитель Синан. – Работа – вот единственный способ не свернуть с пути спасения.
Следуя наставлениям мастера, его ученики трудились столь усердно, словно завтра должен был наступить Судный день, на котором им предстояло держать ответ за все содеянное. Они строили мечети, медресе, мосты, бани, больницы, зернохранилища, приюты для бедных и караван-сараи для путешественников, прибывших со всех концов света. Некоторые из этих зданий они возводили по приказу самого султана, другие – по повелению валиде, матери правителя, его жен, дочерей и визирей.
Однако далеко не всегда архитектор Синан работал по заказу сильных мира сего. Порой ему случалось возводить гробницы святых на свои собственные средства. В таких случаях ученики помогали мастеру с особым рвением. А единственной причиной, заставлявшей зодчего взять на себя тяжкий труд, зачастую являлся вещий сон, в котором перед кем-либо из жителей империи представал давно почивший святой. Синан, будучи главным придворным строителем, видел свой долг не только в том, чтобы делать города прекраснее; он воплощал в реальность пророческие видения.
Любой простолюдин – будь то солдат, трактирщик, повар или даже нищий – мог прийти к зодчему и поведать о подобном видении. Почтительно, но настойчиво люди стучались в его дверь. Лица их светились от гордости, ведь они удостоились послания небес. Войдя в дом придворного архитектора, они спешили рассказать ему о своих вещих снах. Как правило, в этих снах им являлся тот или иной святой мученик (или же мудрец) и сетовал, что могила его пребывает в запустении. Порой мученики, лишенные погребального обряда, показывали, где лежат их останки, и просили, чтобы их похоронили должным образом. Иногда героями снов оказывались бродячие проповедники, казненные за ересь и похороненные их тайными последователями.
Так или иначе, мертвые вели себя до крайности настойчиво и нетерпеливо. Те, кого они удостоили своим доверием, – сновидцы, как назвал их Джахан, – заражались их требовательностью. Они не сомневались, что зодчий и его ученики должны бросить все свои дела – даже если они строили мечеть – и выполнить наказ святого. Некоторые даже пытались угрожать.
– Это очень могущественный святой, – говорили они. – Если ты не послушаешься его, на тебя падет проклятие.
Каждую неделю одному из учеников вменялось в обязанность принимать и выслушивать сновидцев. То было нелегкой задачей: определить, кто из них честен, а кто кривит душой, делясь досужими выдумками. В тот четверг был черед Джахана общаться с посланниками святых. Сидя на табуретке, он внимал очередному посетителю, а писец, находившийся в той же комнате, без устали скрипел пером. Все сны, даже откровенно лживые и наполненные несусветной чепухой, непременно записывались. Прежде чем гости приступали к своим рассказам, Синан выходил к ним, радушно приветствовал и сообщал, что его ученик, облеченный особым доверием мастера, внимательно их выслушает. После этого, незаметно подмигнув дежурному ученику, зодчий уходил по своим делам.
Встречи со сновидцами казались Джахану наиболее тягостной из всех лежащих на нем обязанностей. Под пристальными взглядами десятков глаз он чувствовал себя так неуютно, что покрывался испариной. Комната, до отказа набитая посетителями, их непомерными претензиями и ожиданиями, казалась ему тесной и душной.
Странники прибывали отовсюду: из шумных портовых городов и затерянных в горах крохотных деревушек. В большинстве своем то были мужчины самого различного возраста. Иногда приходили даже мальчики, сопровождаемые отцами. Представительницы слабого пола среди сновидцев встречались редко. Если какой-нибудь святой избирал своей посредницей женщину, она смиренно ждала у дверей, пока отец или брат передаст содержание ее сна придворному архитектору.
В тот день Джахану довелось выслушать нескольких крестьян, явившихся с просьбой починить фонтан, который снабжал их деревню водой еще со времен Византийской империи. Кади, к которому они обращались прежде, не счел нужным помочь их беде. Но недавно одному из жителей деревни, меднику, явился во сне некий могущественный святой, пребывающий в великом гневе. Он поведал, что в земле под фонтаном лежат останки дервишей-суфиев. Пока фонтан работал, души дервишей пребывали в мире. Но теперь, когда вода иссякла, они не знают покоя. Поэтому фонтан необходимо починить как можно скорее.
Вечером, когда Джахан излагал учителю все, что услышал за день, Синан обратил на эту историю особое внимание.
– Но, учитель, можем ли мы быть уверены, что они говорят правду? – возразил Джахан.
– Людям необходима вода: это истина, не подлежащая сомнению, – последовал ответ. – Все остальное не так уж важно.
Они восстановили фонтан, прочистив протоки, по которым вода поступала из горных источников. Радость селян не знала пределов, да и Синан тоже был доволен.
Вскоре после этого в его дом явился некий мельник. Он сообщил, что, перемалывая зерно на своей мельнице, слышит пение. Поет женский голос, пленительный и благозвучный. Испугавшись, что это происки джиннов, он оставил мельницу и отправился в холмы. Но на следующее утро его разбудил все тот же нежный голос, хотя перед тем, как лечь спать, мельник бросил через левое плечо щепотку соли и трижды плюнул в огонь. Деревенский старейшина посоветовал ему читать перед сном Коран. Он так и сделал. Ночью ему явилась женщина, лицо которой испускало такое яркое сияние, словно под кожей у нее скрывался светильник. Роскошные белокурые волосы рассыпались по плечам. Она не открыла своего имени, однако поведала, что по приказу валиде, матери султана, ее задушили, а тело бросили в море, привязав к ногам камень. С тех пор неприкаянная душа ее бродит по земле в поисках тела. Не так давно в сети бедному рыбаку попался черепаховый гребень, выпавший из ее прически, сказала утопленница. Не зная, как поступить с этой безделушкой, рыбак положил гребень в шкатулку и забыл про свою находку. Несчастная женщина попросила мельника отыскать гребень и похоронить его вместо ее останков. Когда у нее появится могила, она обретет успокоение.
– Почему же утопленница не обратилась напрямую к рыбаку? – недоверчиво спросил Джахан.
– Откуда мне знать, – пожал плечами мельник. – Я знаю только, что рыбак этот живет в Румелии, неподалеку от крепости. Дом у него голубой, как яйца малиновки.
– Значит, ты был у него?
– Конечно нет, эфенди. Все это рассказала мне она, та женщина. Я человек бедный, жена болеет, сыновей нет, так что заменить меня на мельнице некому. Сам я не могу отправиться в такую даль.
– Я тоже, – покачал головой Джахан. – У меня много работы здесь.
Разочарованный взгляд мельника пронзил собеседника насквозь, подобно пылающей стреле. Но на этом дело не кончилось. Когда Джахан изложил историю мастеру, тот, к великому удивлению ученика, приказал ему отправиться в дом рыбака и выяснить, что к чему. И вот на следующее утро Джахан двинулся в путь – по обыкновению, верхом на слоне.
Найти дом рыбака не составило труда, а вот вступить с ним в разговор оказалось невозможно. Стоило взглянуть на его сжатые губы, давно не знавшие улыбки, в его настороженно посверкивающие глаза, как становилось ясно: душа этого человека зачерствела и покрылась жестким панцирем. На то, что рыбак сам отдаст гостю гребень, рассчитывать было нечего. В голове у Джахана созрел иной план. Удалившись от дома рыбака на достаточное расстояние и оказавшись среди холмов, он приказал Чоте остановиться, спрыгнул, а слона привязал к стволу ивы, которую тот при желании мог без особых усилий вырвать с корнем.
