Катарина - Кристина Вуд
Офицер и солдаты молча вели нас по городу. Прохожие местные жители пускали молчаливые любопытные взгляды исподлобья. Они были словно из другого мира: шляпы с перьями и кожаными штанами у мужчин, дети в красивых пиджачках и штанишках, женщины в дорогих платьях до колен, подчеркивающие утонченные фигуры, а также с элегантными шляпками и кожаными сумочками в руках.
Но на одной из вырастающих от железнодорожного вокзала улиц нас встретили сердобольные немецкие женщины. Они провожали нас со слезами на глазах, громко плакали навзрыд, что-то выкрикивали, кто-то даже осмелился кинуть в нашу сторону одежду и еду в пакетах. Несколько молодых девчонок подобрали вещи и еще с минуту благодарили сострадательных немок.
От подобного зрелища у меня образовался ком в горле.
Они знали, что нас ожидало. Немки все знали, глубоко жалели и сочувствовали нам. Их было всего около пятнадцати человек, они утирали слезы белоснежными платочками и выкрикивали какие-то слова. Хоть они и не проявляли никакой враждебности по отношению к нам, не презирали и не бросали в нас камни, мне вдруг стало жутко. От страха на голове зашевелились волосы, а из потных ладоней то и дело норовился выскочить чемодан.
Что же нас ожидало, если даже чопорные немецкие женщины вдруг страшно сострадали нам?
Испуганные, голодные, продрогшие от холода и неизвестности, мы даже не подозревали в какой город нас привезли. Я мельком оглядела местность — судя по старинным пятиэтажным постройкам, это был полноценный крупный город. По красоте я бы сравнила его с Ленинградом, где однажды удалось побывать Аньке. Лишь благодаря привезенным ею фотокарточкам я смогла увидеть Ленинград.
На идеальных дорогах не было ни единой соринки, ни одной лишней травинки, которая посмела бы без спроса прорасти на немецкой земле. Под ногами вовсе не было привычной серой городской пыли или остатков ленивого весеннего снега, как в нашей деревне. Вокруг не бегали бездомные животные, надеясь на лишнюю кость или миску парного молока. Создалось неизгладимое впечатление, словно все живое там ходило по часам или по чьей-либо указке. Вокруг все казалось до подозрения идеальным, вылизанным и ненастоящим, словно мы были не в городе вовсе, а на очередной красивой фотокарточке, которую шлют в письмах в качестве открытки.
Нас привели в трехэтажное белокаменное здание с табличкой «Krankenhaus München». Главного офицера с холодными синими глазами поприветствовал седовласый старик в белоснежном халате. Они обменялись парочкой фраз, затем нас разделили на пары и повели в один из корпусов белокаменной больницы в сопровождении солдат с овчарками. Старший офицер проводил нас внимательным и строгим взглядом и сел в машину в сопровождении личного шофера.
Следующие несколько часов нас тщательно осматривали на предмет различных заболеваний, несколько докторов оценивали наше здоровье по шкале от нуля до десяти. После санитарки и сестры милосердия раздели нас до гола, подвергли унизительной дезинфекции, тщательно обработали всю одежду и каждому поставили парочку неизвестных прививок. Вся процессия напоминала мне осмотр товара перед продажей: кого-то продадут подороже за широкие плечи и крепкие руки, а кого-то спихнут по уценке из-за низкорослости и вшивости. Парочку девочек во время осмотра увели в неизвестном направлении. Одна из них была бледна как мел и едва стояла на ногах, а вторая была на первый взгляд совершенно здорова. Но тогда я еще не подозревала, что этих девчонок мы больше не увидим.
На каждом пункте осмотра и регистрации мы отстаивали не малые очереди, так как было нас около сорока человек, а осмотры у дотошных немецких докторов проходили отнюдь не быстро. После завершения унизительного осмотра, где меня оценили как восемь из десяти из-за низкого роста и худощавого телосложения, каждому раздали прямоугольные синие нашивки на одежду с белой окантовкой. На них была вышита предупреждающая белая надпись «OST», которая издалека оповещала, что мы работники с Востока и, само собой разумеется, понижала в правах. Нам приказали пришить нашивки на верхнюю одежду, чтобы не затеряться в толпе, и любой немец мог распознать в нас пленного советского гражданина.
Через несколько часов приступили делать наши личные фотокарточки. Мою тут же прикрепили к толстому листу желтой бумаги. Затем сняли отпечатки пальцев, которые внесли в мой документ, удостоверяющий личность, а после задавали вопросы, как по образцу: имя, фамилия, дата рождения и место рождения, социальное происхождение и профессия. Рядом с доктором, который заполнял бланки пленных, стоял молодой паренек, который более-менее сносно объяснялся по-русски и переводил наши ответы на немецкий язык.
Прошла добрая половина дня, прежде чем нас, накормленных немецкой похлебкой, вымытых, вычищенных и тщательно осмотренных, вывели во двор больницы с унизительными нагрудными нашивками «OST». Солдаты приказали выстроиться в одну шеренгу, по обе руки от меня встали Аня и Ася. Вечернее закатное солнце ослепляло назойливыми лучами и озаряло красоту опрятного немецкого городка. Мне становилось тошно от одной лишь мысли о том, что мой родной край был в руинах, а здесь как ни в чем не бывало процветала мирная жизнь.
Через какое-то время к больнице стали стекаться люди. Необычные люди, а богачи на собственных машинах — ухоженные немки с белоснежными атласными перчатками и красиво причесанными в пучок волосами, и мужчины в дорогих костюмах со странными усищами. Но были и седовласые старики, и бабушки в обыкновенном человеческом одеянии, вероятно, местные крестьяне. Они тщательно рассматривали нас как товар на прилавке: внимательно вглядывались в лицо, осматривали руки, анализируя, справимся ли мы с тяжелой работой, оценивали рост и вес, обращали внимание даже на состояние зубов, ногтей и волос.
— Воровать будешь?! [1] — вдруг спросила у Ани дотошная немка тучного телосложения.
Ее голос проскрипел, и мы все как одна смутились от ее жадного взгляда, пробирающего до мурашек.
— Я такого унижения в жизни не испытывала… — прошептала Ася.
— Господи, они и вправду выкупают нас как рабовладельцы, — пробубнила я, не в силах сдерживать любопытные взгляды помещиков.
— Мне не верится, что это происходит прямо сейчас… в живую, не во сне… — раздался дрожащий голос Аньки.
— Нужны крепкие и стойкие ребята в прачечную! — воскликнул один из мужчин солдатам Вермахта. — Желательно до тридцати человек. Больше не потянем.
— Мне нужна горничная на ферму! — произнес седовласый немец в соломенной шляпе. Он самодовольно почесал седые усища и усмехнулся. — Желательно внешне напоминающая арийку.
Ася, все это время понимающая пролетающую немецкую речь, лишь горько выдыхала и едва заметно качала головой. Когда один из мужчин начал поочередно набирать в прачечную еще вчерашних школьниц, я заметила, как к больнице подъехала машина
