Хроники Червонной Руси - Олег Игоревич Яковлев
…В палатах королевичей стоял терпкий запах ладана. Коломан, в наброшенном на узкие плечи жупане[52] тонкого сукна, маленький, горбатый — в чём душа держится — утопал в мягком кресле, вытянув ноги к печи, в которой весело потрескивали дрова. Несмотря на жару, он мёрз. Тёмные прямые волосы неровно ниспадали королевичу на лоб, чёрный глаз светился лукавинкой, сухие жёлтые руки перебирали цветастые чётки.
— Ты хотел меня видеть? — С наигранным удивлением Коломан повернул к Фёдору своё немного скуластое, смуглое лицо с небольшим прямым носом и тонкими губами под узкой ленточкой усов. — Я слушаю тебя.
Мать Коломана, Софья, дочь Изяслава Полоцкого, весьма пожилая полная женщина с округлым лицом, рябая и курносая, облачённая в голубое парчовое платье, находилась здесь же, возле сына.
«Вовсе не похож на мать», — подумал Радко, глядя на грубоватые черты лица вдовой королевы угров.
— Пришёл вопросить тебя, сын короля Гезы. Ведом ли тебе некий Жольт? Он слуга твой, мечник[53]. Ночью после охоты он приходил к княжескому шатру и пил вино с нашими дружинниками.
— Жольт? — переспросил Коломан. — Человека с таким именем нет в моей свите. Я бы запомнил. Княжеское имя. Его носил один из моих предков. У меня есть Стефаны, Бенедикты, Дьюлы. Есть даже один Людовикус. Но Жольта я не знаю.
— И я не ведаю такого слугу, — подтвердила Изяславна.
— Вы, должно быть, слышали о том, что трое братьев Ростиславичей пренебрегли гостеприимством князя Ярополка. Вчера на рассвете они бежали из стана.
— Кирие элейсон![54] Полагаю, не стоит придавать большого значения этому рядовому событию. Ну, убежали, и что? — Коломан передёрнул плечами. — Из-за чего вы все всполошились? Да мало ли какие могут быть дела у этих людей? Может, их пригласил на службу какой-нибудь владетель? Ведь они не обременены уделами, землями, они — люди свободные. Или не так?
— Братья скрылись подозрительно быстро, — заметил Фёдор Радко. — Не вложил ли им в уши какой-нибудь недоброжелатель неверные слова? Может быть, кто-то хочет рассорить Ростиславичей с князем Ярополком?
— И кто, по-твоему, это мог бы быть? — спросил, презрительно усмехаясь, королевич.
— Мыслю, такие люди могли сыскаться и в твоей свите.
— На чём основаны твои обвинения, дружинник Радко?! — Теперь Коломан уже не усмехался, гневом зажёгся его глаз. — Только на том, что вашим полупьяным гридням мерещится в ночи невесть что?! Лидерц[55], или Вашорру-баба[56]! Могу сказать, что и я сам прошлой ночью какое-то время провёл с вашими людьми. Они угощали меня кабаньей печёнкой.
— Никто не обвиняет тебя ни в чём, светлый королевич! Упаси Господь! — поспешил успокоить Коломана дружинник. — Просто моего князя не покидает мысль о том, что кто-то хочет стравить его с братьями Ростиславичами.
— Кирие элейсон! Он что, болен, твой Ярополк?! — огрызнулся Коломан. — Сдаётся мне, что он попал под злые чары своей матери, Гертруды! Слушается её во всём. А у вдовой княгини слишком больное воображение!
— Нравная и жестокая она жёнка! — брезгливо наморщив свой короткий курносый нос, добавила Софья Изяславна. — По её веленью в Киеве во время смуты умертвили семьдесят человек! И ещё многих невинных ослепили!
— Ступай и скажи своему князю, Радко: пускай не мешает он нас в свои дела. Пускай сам разбирается со своей братией! — властно изрёк Коломан.
Радко, откланявшись, вышел. Он был почти уверен, что без угров взволновавшее волынский двор событие не обошлось. Дружинник воротился в гридницу и глазами поманил к себе Улана. Снова шли они по долгим переходам дворца. Уже во дворе Радко вполголоса спросил:
— Ну что? Узнал Жольта?
— Как же. Сидит тамо, с иными вместях.
— Тогда бери троих отроков в помощь. Выманите его из гридни, скажите, что хотите угостить вином, схватите и притащите в поруб. Понял?
— Понял, Фёдор. — Улан не мешкая убежал исполнять поручение.
…Едва Радко покинул палату, в которой говорил с Коломаном, королевич резко вскочил с кресла.
— Мать, нам надо спешить. Ты видела, он обо всём догадывается. Чёрт нас дёрнул вступиться за Ростиславичей! Всё княгиня Кунигунда-Ирина! Явилась тайно среди ночи, в одежде монахини, просила, умоляла! — Коломан вздохнул. — Красива, как русалка, как вила лесная! Ей я не смог отказать! Попал под её чары! Кирие элейсон! Грехи тяжкие! Одного не пойму: зачем она так усердно хлопочет о Ростиславичах? Послал к шатру Ярополка Жольта, потом сам ходил к волынским вежам, расспрашивал гридней и отроков. Понял, что в самом деле готовят злое дело Ярополк и Гертруда… Да, матушка, упреди королеву Свентославу! Это она меня убедила черкнуть ту проклятую грамоту! Думаю, что у неё тоже побывала Кунигунда-Ирина! А я пойду, скажу Альме. Бросал бы свои охотничьи забавы! Не время им предаваться! Влезать в русские свары — последнее дело, матушка! Сама об этом хорошо знаешь. Сегодня же выезжаем в Нитру! Кирие элейсон! Грехи тяжкие!
Вдовая королева согласно кивнула головой. Поправив ладонью выбившиеся из-под цветастого повойника со сказочными жар-птицами седые волосы, шурша парчой, спустилась она в гридню и стала отдавать короткие властные распоряжения:
— Готовьте возки, седлайте коней! Довольно, нагостевались! Пора и честь знать!..
В сумерках Радко постучался в камору для тайных свещаний, расположенную в одной из теремных башен княжеского дворца.
Ждали его там Ярополк, Гертруда и боярин Лазарь.
— Ну?! Что?! — нетерпеливо потребовала ответа княгиня-мать.
— Вызнал я. Упредили Ростиславичей Коломан и королева Свентослава. Споймали мы угорца, кой возле шатра вашего нощью отирался. Всё на дыбе выложил, подлец! Баит, Коломан его подслушивать посылал. Сведал откуда-то горбун о толковне вашей! Вот токмо откуда, сей Жольт не говорит. Думаю, не ведает.
— Всюду вороги! Сын! — обратилась Гертруда к Ярополку. — Вели задержать угров и чехов! Пускай ответ за свои делишки держат! В поруб швырни подлеца-горбуна и гадкую кознодейку Свентославу!
— По-твоему, я вовсе дурак, что ли?! — неожиданно заорал на
