Луиза Мишель - Нищета. Часть вторая
Он прошел улицу из конца в конец в поисках, где бы можно было переночевать, но в темноте не мог отыскать ни одной вывески. Наконец он различил белевшее на двери объявление, зажег спичку и прочел:
ЗДАЮЦЯ ДВЕ КОМНАТЫ — ПЛАТА ЗА ТРИ МЕСИЦА В ПЕРЕТ.
Стучаться было бесполезно: ведь Жак не мог заплатить за такой срок. Но идти обратно, рискуя угодить в полицию за бродяжничество — в этом тоже было мало хорошего. Он решил найти укромный уголок и дождаться рассвета. Кое-где в стенах попадались довольно глубокие ниши, но там было до того грязно, что Жак предпочел ходить взад и вперед по пустынной улице.
Звук его шагов, очевидно, привлек чье-то внимание, и дверь, на которой висело объявление, распахнулась.
— Кто тут ходит? — спросил хриплый голос.
— Ищу ночлега.
— Кто вы?
— Путник.
Человек зажег фонарь и поднес его к лицу Бродара. По-видимому, Жак произвел благоприятное впечатление, так как незнакомец спросил:
— За ночлег заплатить можете?
— Да, если не слишком дорого.
— Двадцать су, половину вперед.
Войдя в дом, Жак, в свою очередь, оглядел собеседника и окружающую обстановку. То, что он увидал, ему не особенно понравилось. Комната была битком набита всяким хламом: тут стоял бильярд, заменявший хозяину кровать, ветхая мебель, узлы с бельем, чашки из разрозненных сервизов, книги, сваленные как попало; на стенах висела одежда, картины, оружие — все это в полном беспорядке. Словом, Бродар попал в лавку старьевщика. Хозяин был под стать своему товару: его тусклые глаза страшно косили, рот изгибался подковой, а над верхней губой нависал длинный заостренный нос.
— Здесь вам будет удобно, — сказал он. — Вы переночуете в свободной комнате. — Затем он добавил как бы в ответ на подразумеваемый вопрос: — Уплатить нужно вперед.
Бродар вынул десять су, которые ему дала торговка птичьим кормом. Старьевщик с любопытством уставился на его карман. Нет ли там еще монет? Быть может, постоялец не решается показать все, чем он располагает? Это чрезвычайно интересовало хозяина лавки.
— Вы, кажется, не при деньгах? — осведомился он.
— Угадали.
— Чем занимаетесь?
— Я разносчик.
При этих словах старьевщик встрепенулся, будто что-то припоминая. Он еще внимательнее поглядел на Бродара и наконец спросил:
— Как вас зовут?
— Лезорн.
— Так и есть! Ваше лицо, вся ваша внешность показались мне знакомыми. Увидев, что у вас во рту не хватает двух зубов, я подумал: «Где-то я уже встречал эту пасть!»
Как видно, Бродар попал в осиное гнездо…
— Только вы лишились своего марсельского акцента, — заметил старьевщик.
— Э, милейший, лишиться можно всего!
— Вы — из Тулона, не правда ли?
— Да.
— Значит, вы тот самый! Узнали меня?
— Как будто нет.
— Ладно, давайте говорить в открытую: помните дядюшку Обмани-Глаза? Не может быть, что вы его забыли!
— Д-да… — протянул Бродар, пытаясь оставаться в роли Лезорна. Вот они, последствия их проделки! А ведь это еще только цветочки…
— Конечно, не забыли, черт побери! — воскликнул старьевщик. — Ну что ж, я не прочь, как и раньше работать с вами. Только, чур, доходы — пополам! Хе-хе!
От смеха его скулы еще больше заострились, подбородок выступил вперед и лицо стало похожим на лисью морду.
— Ну, а теперь сдаю комнаты и торгую разным старьем. Вот мы и встретились, спустя столько времени! Что ж, будем опять промышлять вместе?
— Ладно! — промолвил Бродар, не слишком хорошо представляя себе, о каком промысле идет речь.
— Вы уже сняли комнату?
— Пока нет.
— Так снимите у меня. Это удобно: место уединенное, живут здесь одни тряпичники. Они работают по ночам, а днем дрыхнут. Здесь даже лучше, чем на моей прежней квартире. Помните?
— Разумеется.
— Итак, вы согласны стать моим постояльцем?
— Да. Но, видите ли, я не могу заплатить вам вперед.
— Кто вам сказал, что нужно платить вперед.
— Так написано в вашем объявлении.
— Хе-хе! Этот чертов Лезорн! Узнаю его штучки! Всюду сует нос! Нет, не беспокойтесь об этом, заплатите после. Я позабочусь и насчет лотка. Тут найдется, чем его наполнить, а? Вы поможете мне сбывать товар. На тех же условиях, что и раньше, слышите?
Чем дальше, тем больше хотелось Бродару знать, что же это за условия?
Обмани-Глаз продолжал, устремив, по своему обыкновению, один глаз — направо, а другой — налево:
— Осторожности вам не занимать стать, на этот счет я спокоен. Взять хоть бы ваше появление здесь! Итак, согласны?
— Согласен.
Отказываться было бы неразумно. Бродар подумал, что, занимаясь торговлей, он, вероятно, сможет расплатиться со стариком.
— Все — за триста франков. Но побочные доходы — отдельно, не так ли?
Бродар ничего не понимал. Что старьевщик называет побочными доходами?
— Итак, решено! — сказал Обмани-Глаз, потирая руки. — Я вам дам все: и лоток и дубинку. — Он хлопнул себя по лбу. — Помните ту палку, окованную железом? У меня есть еще одна такая. Пятидюймовое железное острие и тяжелый набалдашник с секретом.
Все это было для Бродара тарабарщиной.
— А гетры? — продолжал старик. — Когда-то вы любили их надевать. Они необходимы для шика. Ни дать ни взять — житель гор!
Он засмеялся, обнажая беззубые десны, придававшие ему забавное сходство с маленьким ребенком.
— Ну, пойдемте, поглядите свою комнату. Но почему у вас такой удивленный вид?
— Право же, любезный, когда столько времени проведешь там, где я был, свобода кажется в диковинку, — сказал Бродар довольно непринужденно. Он не знал, сколько лет Лезорн сидел в тюрьме.
— Вы там пробыли три года, не правда ли? — спросил старик.
— Да, — ответил Бродар.
Обмани-Глаз вручил ему фонарь и проводил наверх. Новый жилец осмотрел помещение. Оно было неказисто: две каморки, узкие, как гробы. Из одной можно было попасть в другую даже при запертой двери, для чего достаточно было одну из досок перегородки сдвинуть в сторону. В полу имелся люк. Вся мебель состояла из складной кровати без матраца.
Прежде чем лечь, Жак отворил окно и выглянул на улицу. В темноте мерцали огоньки, но не на небесах, а где-то у самой земли. Когда огоньки приблизились, Жак разглядел согбенные фигуры мужчин, женщин, детей. У каждого за плечами была традиционная корзинка, в одной руке — палка с крючком, в другой — фонарик. Это шли представители армии тряпичников, сменяющие друг друга в поисках добычи примерно каждые три-четыре часа. Тусклый свет фонариков, в сочетании с коптящим пламенем газовых рожков, освещал эту процессию оборванцев, которая терялась в тени, отбрасываемой домами.
О, когда же ты исчезнешь, богом проклятое отребье рода человеческого? Когда наконец Время — этот тряпичник Вечности — выкинет в свою корзину прогнившие законы? Придет ли пора, когда одни перестанут носить лохмотья, а другие — пресыщаться золотом и кровью?
Молодых женщин, уже похожих на старух, сопровождали дети. Одни держались за юбки матерей, другие собирались кучками вокруг старших братьев и сестер.
И, как раньше в тюрьме, где Бродара преследовали страшные видения Кровавой недели, так теперь ему почудилось, будто в ночном мраке перед ним проходит сама Нищета с нестройными легионами отверженных. Одни, подобно дядюшке Анри, умирали с голода молча, другие испускали последний вздох с бессильными проклятиями. Здесь были и пожилые люди, и молодежь, и детвора; непорочные девушки, вынужденные отдаваться бандитам; красивые юноши, оторванные от плугов и умирающие на поле битвы в луже крови, чтобы в конце концов стать добычей воронья; дети, искалеченные непосильным трудом; старики и старухи, высохшие от лишений… Жак спрашивал себя: за что обречены на такую жизнь эти мириады несчастных, которых зовут чернью, сбродом, голытьбой и которые производят все для тех, кто не делает ничего?
Нищета предстала пред ним во всем своем отталкивающем безобразии, закутанная в саван, старая как мир. Он бестрепетно всматривался в ее отвратительное лицо и не испытывал страха, как гладиатор, готовый к борьбе и знающий, что у него хватит сил сражаться насмерть. Наконец, изнемогая от усталости, Бродар бросился на кровать. Заснуть ему удалось не сразу.
* * *Жак проснулся поздно. Улица уже жужжала, как муравейник. Ходили женщины в поисках объедков, из которых они готовили обед, добавляя к ним дикие коренья. Шныряли озорники-мальчишки с красными от холода носами. Там и тут мелькали угрюмые силуэты старух; их лохмотья, развевающиеся на зимнем ветру, походили на крылья.
Жак поспешно поднялся, упрекая себя за то, что потерял столько времени.
При дневном свете Обмани-Глаз мог бы надолго привлечь внимание физиономиста — такое странное и противоречивое впечатление производили черты его лица. Ни возраст, ни характер этого человека не поддавались определению: казалось, и двадцать лет назад он был точно таким же.