Эустахий Чекальский - ВОЛШЕБНАЯ СКРИПКА .ПОВЕСТЬ О ГЕНРИКЕ ВЕНЯВСКОМ
— Ты меня огорчил, еще больше будет огорчена мама.
— Милый дяденька, а вы ей об этом не пишите, — просил Генек.
— Постой, постой… помни, что я приеду за тобой, мы приглашены на завтрак к Россини.
— К Россини, к этому толстяку, что сидел рядом с вами?
— Да, к этому толстяку. Вот тебе этот луидорчик на пирожные, но с условием, что больше ты никогда себе таких шуток не позволишь. Играть надо то, что написано в нотах. Что было бы, если бы ты ошибся?
— Я никогда не ошибаюсь, — решительно сказал мальчик.
— Ну, как тут будешь говорить с таким самоуверенным мальчишкой!
Дядя Эдуард решил, что им надо заняться посерьезнее. Оставлять его на произвол судьбы нельзя. Он свернет себе шею на этих детских затеях,
Зато Жермена хвалила Генека:
— В зале около меня говорили, что у тебя большой талант.
— Неправда, но я тебе и так куплю пирожное с кремом.
— Если так, то не желаю твоего пирожного, — обиделась маленькая женщина.
— Ты мне аплодировала?
— Посмотри, какие у меня красные ладоши.
— Получишь за это пирожное с кремом. Мадам Вуаслен встретила свою дочку весьма неприязненно.
— Ты где была, что делала?
— Я была на концерте. Выступал Генек.
— Почему ты мне об этом ничего не сказала?
— Потому, что не знала, возьмет ли он меня с собой.
— И ты пошла на концерт в этом старом платье?
— Никто на мое платье не обращал внимания.
— Кто тебе так растрепал прическу? — ворчала мать.
— Но я ведь причесана.
— Боже мой, неужели пустили в зал такую неряху?
— Меня ввел Генек, а билетер еще нам поклонился.
— Поклонился, говоришь? Так вот же ложись на эту скамейку! — кричала разозленная мадам.
— Если вы, мама, будете меня бить, я убегу из дому.
— Ты как с матерью говоришь! Ложись, бродяжка!
Генек за стеной слышал, что происходило на кухне у любезной жирафы.
Вскоре ло всей квартире послышались звонкие удары. Жермена кричала, что есть силы.
Мальчик выбежал из своей комнаты и начал просить.
— Мадам Вуаслен, она же не виновата, не бейте ее.
— Убирайся вон, а то и ты получишь, — шипела жирафа. — Ты ее никуда с собой не таскай. Концерты не для нее. Это забава богачей, а не бедной девушки.
— Но ведь там ничего плохого с ней не случилось.
— Убирайся немедленно, марш в свою комнату.
Генек ушел к себе. Он не мог понять, за что мать наказала Жермену. Не переставая удивляться, Генек разложил свои книги, — вскоре должен прийти учитель-эмигрант на ежедневный урок. Из окон своей комнаты Генек смотрел на крыши города. Его взгляд устремился далеко, далеко — до самого монмартрского холма.
УЧИТЕЛЬ—ЭМИГРАНТ
— Слушай внимательно, как я произношу слова, и пиши их так, как слышишь.
Генек на минуту оторвал глаза от тетради.
И… видно было, что он не понял слов учителя.
Его взволновал концерт и домашняя сцена с мадам Вуаслен. Ему было трудно сосредоточиться. Слух у него идеальный и пану Куцю незачем так говорить…
Учитель-эмигрант, в свое время чиновник министерства финансов, взялся за педагогическую деятельность из-за куска хлеба. Генек теперь мало встречался с поляками. Дома, в консерватории, на улице — везде он слышит французский язык и этим языком пользуется постоянно. Если бы не эти уроки — три раза в неделю — он легко бы забыл родной язык. Уроки проходят однообразно. Иногда учитель приносит какую-нибудь книгу Немцевича, или Таньской-Гоффман и тогда тягостное однообразие нарушается. Эмигрант обещал познакомить Генека с выдающимися поляками. А пока что диктует трудную фразу. Учитель прервал диктант…
— Что же ты пишешь?
Генек смотрит на него с изумлением. Он не понимает, чего же от него хочет этот пан Куць.
— Ты же не разбираешься в основных вещах. Чему только учили тебя в твоем Люблине? Ты не различаешь сочетаний букв, которые произносятся как ж, ш…
Мальчик вопросительно смотрит, пытаясь понять, в чем его ошибка.
— Ничего, ничего… я тебя научу правильно говорить и писать по-польски. Язык — это сокровище каждого патриота… Прочитаешь к следующему уроку две страницы из этой книжки. Вот эти. Кроме того, я поведу тебя в польскую школу в Батиньоле, чтобы ты встретился с польскими детьми и поговорил с ними по польски.
Генек держит гусиное перо в руке и ждет дальнейших указаний учителя. Что-то сегодня урок не клеится. Ученик взволнован пережитым днем, y учителя, видимо, свои заботы…
— Ты еще малыш и не поймешь этого, но загаш мни, что как раз теперь заканчивается цикл лекций нашего национального пророка Адама Мицкевича в Колеж де Франс. Вряд ли они будут возобновлены. Это огорчает всю Польшу и эмиграцию.
Ученик повернулся к учителю. Пан Куць — плотный, упитанный мужчина. Он в сером жупане, длинных сапогах. В его движениях видна военная выправка — он все еще надеется вернуться на родину, в милую сердцу Варшаву, в министерство на Рымарской улице…
— А ты знаешь, кто такой Мицкевич? — неожиданно опрашивает пан Куць.
— Мне мама говорила. О Мицкевиче знают в Люблине все знакомые нашей семьи.
— Кто же это такой? Что он делал?
— Папа говорил, что это пророк. Такой ясновидящий прорицатель. Мама обещала, что когда я подрасту, она мне даст почитать и выучить наизусть стихи Мицкевича.
— Прекрасно, дружище. А ты знаешь, кто я такой?
— Мой учитель, бывший офицер четвертого полка.
— Правильно! А знаешь, почему мы проиграли войну в тридцатом году?
Генек беспомощно пожимает плечами.
— Ты слишком мал, чтобы понять это. Ты родился уже после поражения… Однако, запомни, что мы проиграли войну из-за эгоизма панов магнатов. Им ближе свой карман, чем свобода.
На лице мальчика отражается напряженное раздумье. Однако не все еще доступно разуму десятилетнего ребенка.
— Ты находишься во Франции, стране Великой Революции. Учись не только играть на скрипке, учись думать о свободе, справедливости, демократии.
— Но я буду всего лишь музыкантом, — неуверенно заявляет мальчик.
— Музыкант тоже должен быть просвещенным человеком. Шопен тоже музыкант.
— Знаю, знаю, дядя обещал повести меня к нему, если я буду хорошо учиться и хорошо себя вести.
Никогда еще учитель Куць не вел такой откровенной и долгой беседы со своим учеником.
— Видел ли ты триумфальную арку на авеню Елисейских полей? — спросил учитель.
— Видел. К сожалению, от нашей улицы Бержер это довольно далеко! — вздохнул Генек.
— Что же ты читал на этой триумфальной арке?
— Имена великих вождей наполеоновских времен, — маршалов Франции, — мальчик повторил слова, уже однажды слышанные из уст учителя.
— Имя князя Понятовского, нашего Пепи — видел на арке?
— Париж теперь в такой же мере польский город, как и французский, — отвечает Генек, снова повторяя слова учителя, хотя не понимая их значения. Пан Куць увлекся беседой. Генек отложил перо в сторону.
— Польша вновь будет свободной, но только тогда, когда крестьянин получит землю и свободу. Источник всех наших несчастий — барщина, крепостничество, неволя крестьян и ограничение в правах горожан.
Генек старался понять учителя. До сих пор с ним никто так не говорил. Даже мама. Генек инстинктивно! чувствовал, что учитель говорил о важных делах.
— Франция скажет тебе, каким должен быть каждый народ, каждое общество. Слышал ли ты… — слова лились из уст эмигранта рекой; он нашел терпеливого слушателя.
Но мадам Вуаслен считала, что урок в комнате Генека длится чересчур долго; у нее уже на столе обед — diner. Она приоткрыла дверь и сказала:
— Henri, viens manger! [8]
Пан Куць вскочил со стула, махнул рукой и сказал:
— Приготовь хорошо урок к следующему разу. Помни, что ты не только музыкант, но и будущий солдат.
КОНЦЕРТ ВИОТТИ
Прошли два года упорного труда, неприятные сырые, парижские зимы. Теперь Генек превосходно владел искусством скрипача. Он узнал все тайны скрипичной игры, как узнал тайны множества парижских переулков, тупиков, маленьких кондитерских. Ему приходилось постоянно готовить уроки для менявшихся учителей. Вместо Куця одно время приходил педагог из числа учителей школы в Батиньоль. Но и ему не очень то удавалось вдолбить ученику грамматические правила. Генек все стремился делать по-своему, т. е. с вариациями, пассажами… Он регулярно писал письма к матери и всегда в ответ получал замечания:
Пиши, пожалуйста, разборчивее, внимательнее и не делай столько грамматических ошибок.
С Жерменой Генек очень подружился: если она делала что-либо не так, — давал ей по-приятельски тумака. Тосковал по Люблину, по маме, по Марысе, кухарке и даже по Михалу. Ах, если бы иметь крылья и полететь к маме. У Кици — Юлика наверное уже выросло брюхо, как бочка. Славный Киця.
