Эустахий Чекальский - ВОЛШЕБНАЯ СКРИПКА .ПОВЕСТЬ О ГЕНРИКЕ ВЕНЯВСКОМ
Vive la Pologne! Vivent les braves des braves! [10]
Снова ураган аплодисментов. Генек стоит, держа в руках полученные награды. Он кланяется и снова направляется к матери. Его задерживает дядя Эдуард.
— Тебе нельзя сейчас уходить.
— Что же мне делать с медалью и скрипкой? А там еще лежит моя старая гробличевская скрипка.
— Отдай мне, я об этом позабочусь.
Пани Регина в своей ложе не может побороть волнения. В глазах блестят слезы. Она слушает отрывистую речь Массара:
— Après avoir remporté le premier prix du Conservatoire de Paris, grâce à libéralité de ľEmpereur Nicolas, Wieniawski devient possesseur du Guarneri scellé d'une croix. [11]
He принять этой скрипки нельзя. Что по этому поводу скажут люблинские солдаты, эмигранты в Париже?
Возле пани Регины появился бородатый субъект. Он ворвался в ложу. Представился.
— Я импрессарио. Я готов подписать контракт на 30 концертов вашего сына.
— Обратитесь завтра к профессору Эдуарду Вольфу.
— Ах, ведь Вольф — дядя знаменитого виртуоза, каким оказался ваш сын. Разрешите оговорить мой приоритет. Договаривайтесь только со мной, я предоставлю самые лучшие условия.
Пани Регина благосклонно улыбается.
— Мы сделаем концертное турне по Франции. Я организую рекламу, подниму на ноги печать. Я сделаю вашего сына мировой знаменитостью… Все сделаю… — уверяет ловкий делец. — Могу даже выплатить аванс… — искушает он мать музыканта, при чем борода у него смешно дергается.
Пани Венявская не слушает коммерсанта. Все ее внимание обращено на сцену. Она ничего не хочет пропустить из происходящего торжества. Коллега и партнер Генека — Шампенуа, получает вторую награду. Опять раздаются аплодисменты, снова — рукопожатия. Генек от нетерпения не может устоять на месте.
— К маме! К маме! — зовет его сердце, а здесь еще должны раздать двенадцать дипломов.
ЧАШКА ЧАЮ ПАНИ РЕГИНЫ
Сам Джоаккино Россини пожаловал к пани Венявской с визитом. Он фанатичный друг поляков. Он уже давно интересуется Генеком. Он даже хотел откормить его у себя.
— Risotto с курятиной, макароны с томатами быстро добавили бы несколько кило вашему мальчику. Он слишком худой. Он должен быть таким, как я…, тогда из него выйдет музыкант…, — говорил не раз он своему другу Вольфу.
Теперь, когда в Париже очутился малый Юзик, пианист, а о его таланте уже разнесся слух по всему городу, маэстро Россини пожелал познакомиться с матерью гениальных мальчиков.
Квартира пани Венявской расположена на третьем этаже. Ей достаточно было нескольких дней для устройства гнездышка, куда она взяла Генрика.
Улица называется Вавен. Ничего особенного она собой не представляет. Лестницу в доме заметают не всегда, так как консьержка не любит этим заниматься. Зато в квартире — чистота. В гостиной великолепный рояль Эрара. Сюда охотно собираются знакомые послушать сонаты Бетховена, которые мастерски исполняет хозяйка квартиры.
На столе стоит начищенный самовар. На блюде — хрупкие пирожные-палочки. Темно-золотистая жидкость распространяет нежный экзотический аромат. Гости пьют чудесный напиток.
— Я предпочитаю это пирожное, — говорит маэстро Россини.
— Ах, пожалуйста, очень приятно! Позвольте, маэстро, я вам запакую немного этих пирожных?
— Будьте любезны. Можете даже насыпать их мне в карман.
Пани Регина берет блюдо, просит маэстро подставить карман.
— Мне очень приятно, что я познакомился с вами. Генека я знаю уже давно. Ваши мальчики играют превосходно. А вы похожи на римлянку, — быстро и без связи болтает маэстро. Такие черные глазки, такой прекрасный носик, такие чудесные, узкие ручки! Говорят, что все польки — блондинки с голубыми глазами, а вы похожи на женщину моей родины, Италии… Увы, Италия, как и Польша, находится под чужеземным игом! Может быть, сыграем с вами что-нибудь итальянское… В четыре руки?
— Что-нибудь из Россини, — любезно отвечает хозяйка.
— Верно, это лучше, чем варварские новости из Дрездена, Мюнхена и Веймара. Я надеюсь, что вы вместе с сыновьями прослушаете какую-нибудь из моих опер?
Толстяк Россини тяжело подымается со стула.
— Enchanté, enchanté… [12] — автоматически повторяет маэстро при прощании. С ним вместе уходит и дядя Эдуард.
Только теперь маленькая гостиная оживляется; многие эмигранты горят нетерпением услышать новости с родины.
— Говорят, крестьяне вырезали две тысячи помещиков!
— Восстали краковские крестьяне и горцы из Хохолова.
— Русские войска заняли Краков уже 24 февраля…
— Дембовского сразила австрийская пуля. Такой замечательный парень…
Хотя эти новости давно уже устарели, в Париже они все еще передавались из уст в уста, печатались во французских газетах.
— Вольный город Краков прекратил свое существование. Австрия захватила и эту старую столицу. Паскевич в докладе царю уверял, что «…Восстание не будет поддержано народными массами, которые больше верят правительству, чем шляхте…»
Пани Регина добавляет:
— Когда я выезжала из Люблина, был получен приказ, чтобы все вывески были написаны на двух языках.
Гости попивают чай, угощаются пирожными и все говорят, говорят о своих городах, о своих заботах.
Нельзя сказать, чтобы у них были общие взгляды. Среди эмигрантов — столько различных партий. Даже пани Регина уже знает что существуют монархисты из отеля Ламбер, приверженцы Чарторыских, знает о военной партии объединенной (Владислава Плятера), демократической, социалистической (Ворцеля), мистической… да и… мистически-мессианистической во главе со Свентославским.
Иногда в квартире на улице Вавен появляется Адам Мицкевич. Он в потрепанном сюртуке, волосы давно не стрижены, дымит трубкой и упорно молчит. Иной раз попросит:
— Играйте, ребятки, играйте, это услада моему сердцу.
Седая прядь волос опускается на лоб, он закрывает глаза и сидит молча.
Мицкевич посещает Венявских редко. Если покажется, гости умолкают. Никто не отваживается нарушить тишину. Это не какая-нибудь неловкость или принужденность, нет, просто присутствие Мицкевича создает особую атмосферу.
— Сыграйте несколько мазурок, краковяков, полонезов. Так, как на родине, как у нас дома.
Генек и Юзек стараются, подражая деревенским музыкантам. Поэту нравится это: по-польски, с темпераментом…
Поэт надымил в салоне, словно смолокур. Иногда целует Генека и Юзика в голову:
— Старайтесь, ребятки, старайтесь. Когда-нибудь из этой музыки возникнет Польша.
Мицкевич внезапно подымается со стула, выходит в переднюю. Он исчезает, не попрощавшись ни с кем, даже с хозяйкой. Это — странность, конечно, но Мицкевичу все прощают, на него никто не обижается. Он тот, который знает, который надеется, верит, ведет борьбу со всяким обманом, избегает всех ловушек. «Я — миллион, ибо страдания миллионов я взял на себя…» Мицкевич это — живая легенда, хотя вездесущая сплетня и его не оставляет в покое. Ходят слухи о какой-то девушке из Вильно. Жена у него больна: детьми-то кому-нибудь надо заниматься?… Друзья поэта пытаются пресечь сплетню, подозрения и обвинения. Впрочем, чего только не говорят в этом Париже о Викторе Гюго, о Жорж Санд, о самом Шопене?!
Проходит месяц за месяцем, прошел год, прошло уже немало дней и недель второго года пребывания пани Венявской в Париже. Газетные известия возбуждают беспокойство. Мир никак не может успокоиться, хотя «священный союз» выдает себя за исполнителя божественных предначертаний. Кто этому поверит? Поляки?
На рыночных площадях, на парижских ярмарках демонстрируют фантастический музей восковых фигур. Объявляются банкротства, ходят слухи о мошенничествах, об убийствах.
Пани Регина внимательно присматривается к своим сыновьям, изучает их. Она хотела бы отгородить их от всякого зла, избавить их души от всякого увечья. Она следит, чтобы они регулярно посещали консерваторию, интересуется знакомствами своих сыновей. Но в Париже, где на каждой улице, на каждом бульваре размалеванные куклы бесстыдно торгуют собой, уследить за мальчиками трудно. Прервать знакомство с Жерменой оказалось труднее, чем взять мальчика из пансиона мадам Вуаслен. Пани Регина нарочно сняла квартиру на улице Вавен, чтобы улица Бержер не была по дороге в консерваторию. Жермена сама нашла мальчика. Она умела его выследить. Юзик мешал. Ничего. Они старались чем-нибудь отвлечь его внимание, чтобы хоть ненадолго исчезнуть в зелени Люксембургского сада. Однако они себя выдали быстро. Пани Регина несколько раз лично провожала мальчика в консерваторию и назад. Правда, Жермены она не встретила.
Но девушка узнала, что ее знакомство с Генеком не нравится мадам.
— Ты меня любишь? — опросила наконец пани Регина как-то сына.
— Очень, я хотел бы всегда быть вместе с тобой.
