Уго Фонте - Дегустатор
— Осторожно! — прорычал Федерико.
Нерон громко залаял. Пот заливал мне глаза, так что я почти ничего не видел. Осторожно, как новорожденного, я положил ногу на скамью. Федерико прислонился головой к стенке и глубоко вздохнул. Я не знал, то ли мне уйти, то ли стоять на месте. Тут он спросил:
— Что ты делаешь?
Я понял, что он смотрит не на меня, а на Миранду, которая гладила Нерона по массивной голове. Она сразу отдернула руку.
— Любишь собак? — поинтересовался герцог.
— Я люблю всех животных, — кивнула Миранда и вновь протянула ручонку к Нерону.
Святые угодники! Видали вы когда-нибудь такое смелое дитя?
— Жаль, у меня не дочка, — проворчал Федерико. — Мой старший сын скоро захочет прикончить меня.
Я хотел спросить, не думает ли он, что сын его отравит, но тут Федерико поскреб большой палец ноги и выругался с такой злостью, что я решил промолчать. Потом, словно только что вспомнив о нашем присутствии, герцог резко сказал:
— Идите спать.
Мы поспешили обратно в комнату.
Миранда вскоре уснула, а я лежал и думал. Пускай Федерико и вправду зол и жесток, однако у него есть на то веская причина, раз его пытаются отравить. У всякой монеты две стороны, и я только что мельком увидел вторую. Герцогу нравились дети если не его собственные, то маленькие девочки — безусловно. Во всяком случае, он не испытывал к ним неприязни. Это хороший знак. А кроме того, он сказал, что старается не убивать больше одного человека за день. Конечно, это была шутка, но в каждой шутке есть доля правды. Porta! Это должно быть правдой, иначе Корсоли давно бы вымер.
Поразительно, как Господь направил меня по этому пути! Он дал мне возможность поступить в услужение к великому герцогу и занять такое высокое положение, о каком мои отец и брат даже мечтать не могли. Без сомнения, именно поэтому Федерико убил Лукку. Именно поэтому олень промчался по моему огороду, а седобородый предложил взять меня вместо Лукки. Господь услышал мои молитвы. Я спас Миранду от голода. И я поклялся, что оправдаю любовь Всевышнего, став самым лучшим дегустатором на свете!
Глава 8
Наверное, я все-таки уснул, поскольку, когда Томмазо разбудил меня, солнце уже сияло вовсю, а гости собирались разъезжаться.
— Я хочу тебе кое-что подарить, — сказал он.
Я не стал будить Миранду и пошел за ним по оживленным коридорам. Юноша шагал все той же самоуверенной походкой, приветствуя всех, будь то лакеи, придворные или служанки, громким высоким голосом. Голос у него ломался, а потому надменность Томмазо выглядела еще смешнее. Проходя мимо челядинцев, он бросал мне на ходу: «Эта прачка была рабыней из Боснии. Это вор. А это сплетница». Судя по словам Томмазо, все, кроме него, были либо ворами, либо сплетницами.
Он привел меня на кухню, где слуги сновали между рядами плит и котлов. У стены виднелись вертела для птицы и другие, для более крупной живности. Из кипы сена в углу торчали ложки и ножи, а на ближайшем столе лежали орудия для резки, разделки и приготовления фарша. Кроме того, там рядами стояли горшки для тушения и жарения, формы для равиоли, разнокалиберные сита, скалки, ступки и пестики, прессы, кувшины, мутовки, терки, ложки, половники и дюжина других предметов утвари, чье предназначение осталось для меня загадкой.
Томмазо залез на невысокий шкаф и бросил мне кожаный мешочек. Я развязал его. По столу покатились три камешка и кусочек кости. Камешки были маленькие, темные и круглые и выглядели как тысячи камней, которые я видел каждый день, разве только были более гладкими.
— Что это? — спросил я.
— Амулеты. Они принадлежали Лукке.
Один из мальчишек, работавших на кухне, взял самый мелкий черный камешек.
— Это не амулет, а овечья какашка.
Другие поварята засмеялись. Я бы охотно посмеялся вместе с ними, но, поскольку Томмазо сказал, что амулеты принадлежали Лукке, не смог выдавить из себя даже улыбку.
— Они приносят удачу! — заявил Томмазо, отобрав камешек у поваренка. — Вот эта косточка — часть рога единорога. Если окунуть ее в отравленное вино, она меняет цвет.
— На какой? — спросил я.
Томмазо пожал плечами.
— Знаю только, что единорога должен убить девственник, а их трудно найти.
— Не так уж и трудно! — заявил поваренок, показывая на Томмазо.
Остальные снова прыснули со смеху. Томмазо залился краской.
— Заткнись! — крикнул он.
Но поварята продолжали дразнить его: «Девственник! Девственник!»
— Не обращай на них внимания, — сказал я, положив ладонь ему на руку.
Томмазо обернулся ко мне. Глаза у него горели, однако юноша старался сохранять самообладание.
— Кубок Федерико сделан из золота и серебра. Если кто-нибудь насыплет туда яд, он меняет цвет, а вино закипает, как вареные макароны.
— Кто это здесь варит макароны?
Проклятый Кристофоро вернулся на кухню, размахивая длинной деревянной ложкой. Поварята уворачивались от его ударов, но он был куда более ловок, чем казался, и стукнул нескольких мальчишек по головам и рукам.
Томмазо сгреб амулеты.
— Пошли, мне надо отлить.
Мы выскользнули из кухни, прошмыгнув мимо двоих парнишек, которые сидели на полу и со слезами потирали головы.
— Я бы дал тебе посильнее! — заявил Томмазо и пнул поваренка ногой.
Пока мы шли по коридору, Томмазо снова здоровался со всеми, кого мы встречали на пути, как со старыми друзьями.
— Ты всех знаешь, — заметил я.
— А как же? Я здесь родился. Я схватил его за руку.
— Лукка действительно пытался отравить Федерико? Ты в курсе или нет?
Он пожал плечами и выдернул руку. Мы подошли к забору, возведенному на краю утеса. Мужчины испражнялись в желоб, бежавший вдоль забора вниз, в долину. Некоторые болтали о банкете, хвастаясь тем, что они сделали или сказали; остальные оправлялись молча, все еще не проснувшись как следует.
С трех сторон нас окружали холмы, на вершинах которых в утреннем свете виднелись деревушки. Внизу раскинулся город Корсоли — улочки, извивающиеся между башнями и появляющиеся вновь, словно весенние ручьи, а за стенами к городу спешили путники, похожие на муравьев. Еще вчера я выглядел таким же маленьким и ничтожным, но сегодня Господь в милосердии своем поместил меня на крышу мира.
— Эй, martori [25]! — окликнул меня Томмазо. — Если хочешь посрать, тут есть солома.
— Меня зовут Уго! — громко ответил я.
Всю мою жизнь меня звали крестьянином — и стражники, когда я приходил в город, и купцы, обманывавшие меня, и мытари, и священники. Теперь, когда я оказался во дворце, мне хотелось, чтобы меня называли по имени.
— Хорошо, Уго. — Томмазо показал на верхний этаж дворца. — Там живет герцог Федерико. А под ним живет горбун Джованни, шурин Федерико.
— Тот, который высморкался на меня? — спросил я.
Томмазо кивнул и добавил, что Джованни — посол Корсоли в области торговли шерстью и без его связей долина погибла бы от голода.
— Он хочет стать кардиналом, — продолжал Томмазо. — Но Федерико не желает платить, поскольку каждое скудо, которое он дает папе, тот использует против Корсоли. Поэтому герцог ненавидит папу, а все остальные ненавидят Федерико.
— Быть может, Лукка и Джованни…
— Нос тебе нужен для того, чтобы нюхать, а не вынюхивать, — предупредил меня Томмазо. — Это не твое дело.
— Как это не мое? Potta! Если какой-нибудь дурак решит…
— За брань — штраф десять скудо! — перебил меня Томмазо. — Давай мне десять скудо.
— Десять? Да у меня и одного-то скудо нет…
Томмазо уставился на меня карими глазами из-под черной курчавой шевелюры, грызя ноготь мизинца (он обкусал все ногти до мяса). Глаза у него были посажены слишком близко, а два передних зуба казались чересчур большими для рта. На лице у него было несколько оспин. Матушка предупреждала меня, что оспинки появляются тогда, когда человек лжет.
— Значит, будешь моим должником, — заявил Томмазо. — Пошли!
Порой после дождей, когда из земли вылезала травка и расцветали цветы, я мечтал о том, что когда-нибудь у меня будет огород с грядками цветной капусты, головками чеснока, рядами морковки, похожими на марширующих солдат, и прочими овощами. Томмазо привел меня на огород, где росли все овощные культуры, которые я знал, а также множество неизвестных мне растений. Бобы, чеснок, капуста, морковь, лук, кучерявый салат, баклажаны, мята, фенхель, анис — все это аккуратно росло на грядочках, разделенных узкими проходами.
— Здесь я работаю, — хвастливо заявил Томмазо. — Эти овощи предназначены только для Федерико и его близких.
— И ты тут всем заправляешь?
— Я и еще одна старуха. Но работаю в основном я. Даже у папы римского нет такого огорода. Ты никогда не видал ничего подобного, верно?
Я согласился. Он снова стал хвастаться тем, насколько важна его работа, и продолжал бы так без устали часами, если бы я его не перебил.
