Степан Злобин - Степан Разин
Степан Тимофеевич отшучивался.
Серебряков, седобородый сухой казак, держась в седле восемнадцатилетним парнем, прискакал навстречу Степану.
– Атаман, у нас прибыль! Наехали мы на волжских дозорных атамана Алешки Протакина. Тысячу конных привел он к тебе.
– Не брешут?
– Я дозор наперед посылал. Лежат. Кашу варят, коней кормят. Далече шли. Сказывают – письмо твое получили. Ужо будут к нам.
На переволоке уже дымили костры кашеваров.
Дозоры маячили по долине на лошадях.
Прокопченные войсковые котлы, подвешенные на треногах, начинали распространять смачный запах вареного мяса. Любители рыбы уже заходили в челнах с неводами...
Атаманский шатер раскинули на пригорке. Степан Тимофеевич сидел с Бобой. Еремеев, Наумов, Серебряков, Тимофеев, Минаев и станичные атаманы были заняты каждый своим делом.
Атаманский кашевар, взятый вместо Тимошки, запалив костер, варил пищу для атамана.
Боба рассказывал Разину, как запорожцы приняли его письмо. Дорошенко с Сирком были готовы соединиться с разинцами, просили назначить место, где бы лучше сойтись им с войсками. Им была по сердцу думка о едином казацком войске, о единой казачьей державе от Буга до Яика.
– А чи не хотят они меня обдурить? Как ты скажешь, братику Боба? Чи не хочет он, чертов твой Дорошенок, сесть за гетмана надо всей той казацкой державой?! Может, Сирко атаман и добрый, а Дорошенку я веры не маю чего-то! – возразил Степан.
– Чекай, Стенько. Пошто ты гетману Дорошенку не маешь виры? Вин дуже добрый казак!
– А бес его знает. Чего-то не верю. Он, сдается мне, как другой Бруховецкий {Прим. стр. 35} – в бояре хочет. У него дюже панская хватка... Чего-то с султаном путлякает... Нет, мы трохи покуда еще почекаймо. А там как мы сильны будем, то и сустренемся вкупе, – задумчиво говорил Степан.
В кустах возле самого атаманского шатра завязался тем часом какой-то спор.
– Эй, батька! – позвал атаманский кашевар. – Лазутчика я изловил. Схоронился в кусты да глядит, будто волк, на тебя скрозь полог.
Кашевар вытащил из кустов невысокого, коренастенького мужичишку в лаптях и в посконных портах и рубахе.
– Пусти! Ну, пусти! – огрызался тот, отбиваясь.
– Пусти-ка его, – приказал атаман. – Отколе ты? Чей? – спросил он мужика.
– А ничей! Сам свой я да божий! – бойко ответил мужик.
– Боярский лазутчик, чай, шиш! – крикнули из толпы казаков, услыхавших возню и теперь окруживших шатер атамана.
– В глаза тебе плюнуть за экое слово! Какой же я шиш! – разозлился мужик.
– А пошто ты залез в кусты?! – взъелся кашевар.
– Ватамана смотреть. Родом-то я, вишь, с Нижегородчины, князей Одоевских вотчины...
– А на что же князьям Одоевским наш атаман? – снова кто-то из казаков, забавляясь, перебил мужика.
– Дура! Каким князьям? Князя мы на воротах повесили, а сами пошли праведна ватамана искать: к Алехе Протакину, к Василию Лавреичу Усу и к тебе, ватаман честной, – поклонился мужик Разину.
– А на что вам во все концы посылать? Шли бы разом сюда. Наш атаман удал и богат, всем Доном владает! – сказал молодой кашевар.
– Наш атаман прошлый год персицка царя покорил, караваны купецкие разбивал, воевод казнил, а царь ему милость дал, – подхватили собравшиеся казаки.
– А ныне наш атаман казацкое царство ладит от Буга до Яика, всех беглых зовет! – подойдя, подхватил Еремеев.
Тот мотнул головой.
– Пошто к вам! К Василию Лавреичу, мыслю я, наша дорога.
– А что за Василий?
– Василия Уса не слышал?! Таков богатырь-то великий! Бояр сокрушитель, дворян погубитель, неправды гонитель – вот кто он, Василь-то Лавреич! Он ватаман-то поболе вашего будет!
– Поболе?! – с насмешкой переспросили его из толпы.
– Мужики с ним всю Тульщину и Тамбовщину погромили, дворянские домы пожгли, – продолжал пленник. – А вы что? Слава про вас шумна, а поистине молвить, так вы не за правду идете, а по корысти...
– А Васька за правду? – спросил Разин.
– Василий за правду! – уверенно подтвердил пленник. – Все ведают, что Василий Лавреич за правду. За ним-то всяк, не жалея души, полезет. Таких ватаманов, как он, больше нет...
– Сам видал ты Василья? – спросил его Разин.
– Я не видал. Народ видел! Весь народ говорит – стало, правда!
– Каков же он атаман?
– Орел! Собой богатырь. И ростом взял, и дородством, и силой, и головою мудрец. С ним разок человеку потолковать, его речи послушать – и хватит тебе утешенья и радости на всю жизнь.
– Красно говоришь!.. – оборвал Минаев, подошедший со стороны, заметив волнение и скрытую ревность в глазах Степана.
– А где он, Василий-то, ныне стоит? – в свою очередь, перебил Степан.
– Вот и сам-то ищу. Сказали, что тут на Иловле, али на Камышинке-речке, в лесу он скопляет силы. Тьма народу к нему идет. Сказывают, и в день и в ночь все приходят.
– Митяй! Мы писали ведь к Ваське? – спросил атаман Еремеева.
– В первый день, как в Черкасск пришли, батька.
– А что ж он на отповедь?
– Невежа, нахальщик! – отозвался из толпы Наумов. – Гордится, знать, крепко: ни послов не шлет, ни сам не идет. Пошли-ка к нему меня, Тимофеич. Уж я наскажу ему ласковых слов... За рога приведу с повинной!..
– Ты с ним свару затеешь, а нам надо дружбой. Один у нас враг-то – бояре! – ответил Степан.
– Есаулов послать с дарами! – выкрикнул кто-то из казаков.
– Ладно, там разберемся... Пустить мужика, куды схочет сам. На что нам его! – прервал Разин.
Слава Василия Уса встревожила Разина. Кругом шумел свой огромный табор. Все было покорно воле Степана, но слова мужика не давали ему покоя.
"Единый должен быть атаман у всех казаков, – думал Разин. – Вон тогда, при Богдане, какая могучая Украина повстала – держава великая! Все атаманы и атаманишки под единую руку пришли... Говорят, что меня весь народ величает, ан – врут! Не в едином во мне народ спасения ждет. И сам ведь я ныне слыхал, как Ваську народ прославляет... В глаза-то первым меня зовут, а в сердцах как?.. Походи по стану, послушай, что бают, может, иное услышишь – не похвалу себе, а укор...
Ведь видать, что мужик не подсыльщик, от сердца все молвит... А к Ваське придет ли кто с эдаким словом про Стеньку, Разина сына?!"
Василий – мужицкий вож
Василий Ус лежал у лесного костра на овчинной подстилке. Перед ним стояла глубокая деревянная миска с похлебкой.
– Да кушай ты, Васенька, кушай, сыночек. Не станешь ись, язва тебя еще пуще замучит. Перво дело с твоей хворью – ись надо лучше. Грудиночка-то жирна-а!.. – уговаривала его старуха стряпуха.
– В душу нейдет. Отвяжись, мать! – отмахнулся Василий. – Укрой тулупом, знобит меня что-то...
– Туманом с реки потянуло – вот то и знобит! – отвечала старуха, уже укрывая его огромной шубой на волчьем меху. – Горяченькой похлебал бы – и легче бы стало!..
Василий смолчал. Он лежал, как груда огромных костей, набитых в кожу. Все большое бессильное тело атамана было словно чужое его живой русоволосой голове, на которой светились темные большие глаза. Кудрявая русая борода еще не серебрилась сединой.
– Знахарка прислала тебе щавельку. Велела сырым ись, – сказала старуха.
– Ну вот, угодила! Давай сюда. Я ныне будто корова – любую траву, а пуще с кислинкой бы ел.
Старуха придвинула к нему лыковую плетеную кошелку с щавелем. Василий набрал костлявой рукой полную горсть.
У костров вокруг по лесу был разбросан табор. Сотни три разношерстного оборванного сброда сидело в дыму, подставляя к кострам каждый свой котелок или плошку с просяной похлебкой, с ухой. Иные пекли в золе рыбу, те, вздев на ветки, обжаривали в огне кусочки бараньего мяса, свиного сала. В стороне, на поляне, бродили спутанные кони.
Молодой парнишка в лаптях, в белой рубахе вынырнул из ближних к Василию кустов.
– Василь Лавреич, яичек принес тебе свежих! – весело крикнул он.
– Где взял, Сережа?
– Матка прислала.
– Спасибо скажи. Отдай вон старухе, я утре их...
– Когда, Василий Лавреич, мы всей-то землею повстанем? – спросил парнишка. – Я саблю выточил из косы. Ну и сабля!
– Постой, вот яички как поприем да поправлюсь, тогда и пойдем, – шутливо ответил Василий.
Василий Ус был славен не только на Волге. Тамбовщина, Тульщина и Рязанщина знали его набеги. Он налетал на дворянские поместья, сжигал дома, опустошал хлебные клети, делил хлеб крестьянам и уходил в леса. В ватаге его иногда собиралось свыше трех тысяч беглых крестьян и холопов. Стрелецкие сотни, которые высылали на них, не раз были биты. Беглые выходили с Дона и вновь уходили на Дон. В царских бумагах их звали «воровскими казаками».
Народная молва призывала к Усу все новые и новые толпы беглых. С каждым годом их становилось все больше. У них было несколько пушек. На зиму они строили город, с острожком, с башнями, в глубине лесов, куда не могли проникнуть разрозненные отряды из боязни быть истребленными, а посылать против усовцев настоящее войско казалось смешным и ненужным делом.
