Йога Таун - Даниэль Шпек
Лоу открыл дверь. При дневном свете мы увидели лишь кровать, шкаф и чемодан на колесиках, всегда сопровождавший Коринну в ее поездках, – довольно места для одного костюма, косметички и книги. Вся ее жизнь на бегу, сузившаяся до размеров монашеской кельи.
Я переступила порог и вдохнула знакомый запах. Лоу подошел к шкафу и распахнул дверцу.
– Перестань, Лоу, – попросила я и вдруг поняла, как мы похожи, моя мать и я. Уже несколько недель я занималась тем же, что и она, – пряталась. Меня тоже никто не научил доверять миру, никто, кроме двух людей, которые в решающий момент жизни утратили чувство дома. Я была, так сказать, плодом выкорчеванного дерева. – Все, мы уходим.
Лоу смотрел на пожелтевшую фотографию, приколотую к дверце шкафа, ту самую, что исчезла из спальни Коринны, – Мария и Коринна под водопадом, обнаженные и невинные, как первые люди в раю. Лоу, закусив губу, с трудом сдерживался. Мария взглянула на него и ласково спросила:
– Вы уже завтракали?
* * *
Надвигалась гроза. Воздух был насыщен электричеством, поднявшийся ветер закручивал во дворе маленькие пылевые вихри. В столовой повариха Марии подала нам завтрак: роти, доса, чила, чатни и… немецкий хлеб. Рюдигер рассказывал всем, кто не желал слушать, о секретах брожения закваски и как паскуда по имени Равиндер украл его патент. Лоу где-то витал. Шутил невпопад и молчал, когда следовало бы что-то сказать. Лиловый пиджак он снял, рубашка промокла от пота. Только Мария была безмятежна. Казалось, до прошлого ей нет никакого дела. Разливая чай, она рассказывала о своем детском доме и как все начиналось. Но о причине, по которой она осталась в Индии, а не вернулась домой, ни слова. Говорила только о своих детях, как она их называла. В основном из касты неприкасаемых – дети, чьи родители не могут их прокормить, или дети проституток, или дети из семей, где отец убил мать. Их истории пересекались с историей самой Марии: потерпевшая кораблекрушение женщина в чужой стране, где вокруг было столько страдания, что не оставалось места для жалости к себе. Мария, работавшая медсестрой в Правительственном госпитале Ришикеша, и дети неприкасаемых, оставленные там. Потому что их родители не могли оплатить лечение. Потому что никто не хотел пить с ними воду из-под одного крана. И Мария задумалась, что запомнит ребенок, которому все внушают: ты грязный, никто не хочет находиться рядом с тобой.
Им нужна была другая среда. Где они бы почувствовали, что достойны любви. Что им не придется, как их родителям, вести жизнь нищих или поденщиков. Потому что вся эта кастовая система существует только в головах. Мария забрала к себе девочку, которая была не нужна матери. Потом появилась вторая, и в какой-то момент в квартире стало тесновато. Присоединились другие женщины, появились маленькое здание, крохотный садик и все больше детей, которых ночью оставляли под дверью. И постепенно все это стало официально называться детским домом.
Этот участок земли в пригороде подарил ей бывший воспитанник детского дома, рассказала Мария. Он стал строительным подрядчиком.
– Почему вы не вернулись в Германию? – спросила я.
– Зачем? Здесь хватало работы.
Раздался раскат грома. Воздух сгустился, душный, жаркий. Лоу встал и спросил меня, пойду ли я с ним искать Коринну. Он будто не хотел, чтобы я услышала его историю в изложении Марии, где он предстанет не таким положительным. И тут в столовую вошла Коринна: красное платье и сандалии, волосы распущены.
– Ну что? – сказала она и улыбнулась всем сразу.
Как на нее похоже, мелькнуло у меня, она всегда сама решает, когда предстанет перед публикой. Она не выглядела ни счастливой, ни подавленной, не выказала ни радости, ни раздражения по поводу нашего появления. Перед нами стояла женщина, которая не хотела, чтобы ее нашли, но теперь, раз уж мы здесь, смирившаяся с неизбежным.
Лоу встал и замер. Мария отодвинула свободный стул. Коринна села и оглядела собравшихся так, словно считала тут двух человек явно неуместными. Казалось, ей неприятно, что все взгляды прикованы к ней. Но когда Лоу неуверенно вернулся за стол, она откинулась на спинку стула, положив руки на подлокотники, как делала всегда на ток-шоу, когда у ее гостя развязывался язык, а она невозмутимо позволяла ему обнажаться на глазах у всех.
– Так-то, Лоу был в больнице, – сообщил Рюдигер и толкнул к ней тарелку с хлебом.
– Съел что-то не то, – быстро проговорил Лоу. – Уже все нормально.
Коринна налила себе чай и рассказала, что сегодня днем собирается купить новую краску для гончарной мастерской. Словно нас здесь не было. Словно не прошло пятьдесят лет после тех событий. Словно не отсутствовал один из четверки. На месте Марка сидела я. Слон в лавке был так велик, что даже жуткие истории о сиротах меркли по сравнению с ним. Мне хотелось выкрикнуть имя Марка, потому что казалось невозможным, что никто о нем не думает.
– Что ты здесь делаешь? – вмешалась я в разговор.
Коринна мимолетно глянула на меня.
– Решила навестить Марию.
– Почему нас не предупредила?
Она пожала плечами.
– Мы волновались.
– Не стоило.
– Вообще-то она собиралась пробыть лишь неделю, – сказала Мария. – Но потом осталась.
– Мы думали, ты больна, – сказал Лоу.
– Чепуха.
– Когда ты вернешься домой? – не отступал Лоу.
– Посмотрим.
Вы оба никогда не вернетесь домой, подумала я. Вы обречены так и не добраться до цели своего путешествия.
* * *
Порыв ветра распахнул дверь, и наконец хлынул дождь. Он барабанил по крыше тяжелыми каплями, с шумом обрушивался на окна, заливал двор. Мария встала, чтобы заткнуть полотенцами щели на подоконниках. Рюдигер выскочили на улицу, чтобы закрепить ставни. Это был настоящий тропический ливень, теплый и бурный. Дети со смехом высыпали во двор. Я смотрела в окно, как они радостно носятся под струями.
* * *
Лоу воспользовался суматохой, чтобы отозвать Коринну в сторонку. Короткий бурный разговор шепотом, я уловила
