Роберт Стивенсон - Сент-Ив (Пер. Чистяковой-Вэр)
А все-таки во мне горело такое нетерпение, что когда мы проскакали через Кальтон и по новой лондонской дороге спустились к Эдинбургу, чувствуя, как ветер обвевает наши лица и приносит с собой ощущение апреля, я отправил Роулея с чемоданами в отель, а сам только вымылся, позавтракал и снова, на этот раз один, сел в почтовую карету и поехал в Суанстон.
«Когда мои стопы принесут меня обратно,Она найдет меня по-прежнему верным.И я никогда больше не уйду от девушки,Которая осталась там, позади».
Завидя крышу коттеджа, я отпустил извозчика и пошел, насвистывая этот мотив, но я замолчал, подойдя к садовой стене, и стал отыскивать то место, где, бывало, перебирался через нее. Скоро нашел я развесистые ветви старого бука, склонявшегося над оградой и, не долго думая, взобрался на стену; тут я, как и прежде, мог бы скрыться и ждать. Но зачем? Всего ярдах в пятнадцати от меня стояла она, моя Флора, моя богиня, без шляпы. На нее падал утренний свет и зеленые тени; на ее туфельках-сандалиях блестела роса. В подоле своего платья Флора держала целый сноп цветов — красных, желтых и пестрых тюльпанов. Против нее, спиной ко мне, на которой виднелась памятная заплата, украшавшая его рабочую куртку, был садовник. Положив обе руки на рукоятку лопаты, он ворчал.
— Повторяю, я люблю брать тюльпаны целиком, с листьями, стеблями, — возразила Флора.
— А между тем это губит луковицы… Вот что я скажу.
Дальше я не слушал. Когда старик принялся снова копать, я обеими руками закачал ветвь бука. Флора услыхала, вскрикнула.
— Что с вами, мисс?
Садовник выпрямился; она же повернула головку и посмотрела на огород.
— Кажется, ребенок забрался в артишо… нет, в клубнику…
Старик бросил заступ и убежал. Флора обернулась; тюльпаны упали на землю; раздалось радостное восклицание; восхитительный румянец залил ее лицо, когда она протянула мне обе руки. Все снова повторилось, только теперь я тоже протянул к ней руки.
— Странствия кончаются встречей влюбленных, каждый мудрый должен знать это.
Садовник пробежал ярдов двенадцать, но зашумел ли я, соскакивая со стены, или какое-нибудь воспоминание остановило его, во всяком случае, он обернулся как раз вовремя, чтобы видеть, как мы обнимаемся.
— Боже милостивый! — воскликнул старик, постоял как окаменелый, потом во всю прыть поковылял к задней двери дома.
— Надо сейчас же сказать тете. Она… Анн, куда вы идете? — И Флора схватила меня за рукав.
— Ну, конечно, в курятник, — ответил я.
Через мгновение мы с веселым смехом взялись за руки и побежали к коттеджу. И по дороге я вспомнил, что я впервые войду в Суанстон через парадную дверь.
Мы застали мисс Гилькрист в столовой. На волосяном диване лежала груда полотна, и милейшая тетушка, держа в одной руке складной ярд, в другой — ножницы, ходила вокруг Рональда, который с очень мужественным видом стоял на ковре. Поверх своих золотых очков тетушка посмотрела на меня и, переложив ножницы в левую руку, подала мне правую.
— Гм, — протянула она. — Здравствуйте, мосье. А чего вы желаете от нас теперь?
— Сударыня, — ответил я. — Надеюсь, это ясно!
Рональд подошел ко мне.
— От всего сердца поздравляю вас, Сент-Ив. А вы можете поздравить меня: я — офицер.
— Нет, — возразил я, — в таком случае, поздравляю Францию с окончанием войны. Серьезно, дорогой, желаю вам успеха. В каком вы полку?
— В четвертом.
— Командир Чевеникс?
— Чевеникс порядочный малый. Он поступал хорошо, право!
— Действительно, хорошо, — подтвердила Флора, кивнув головкой.
— Он человек с характером. Но если вы думаете, что за это я буду к нему относиться лучше!..
— Майор Чевеникс, — вставила тетушка своим самым радамантовским тоном, — всегда мне напоминает ножницы. — Она щелкнула теми, которые были у нее в руках, и мне пришлось сознаться, что движение, говорившее об остроте и негибкости, были замечательно хорошей иллюстрацией.
«Но, Боже мой, — подумалось мне, — вы могли бы выбрать другое сравнение!»
Вечером этого блаженного дня я шел обратно в Эдинбург по какой-то воздушной, обрамленной розовыми облаками тропе, не помеченной ни на одной карте. Она привела меня к моему помещению, и я ступил на землю, когда миссис Мак-Ранкин отворила мне дверь.
— А где же Роулей? — спросил я через минуту, оглядывая гостиную.
Хозяйка иронически улыбнулась.
— Он? — сказала она. — Бедняга опять принялся закатывать глаза, так что мне показалось, что он не совсем здоров. И теперь вот уже час, как этот юноша принял ложку перечной мяты и лежит в постели.
На этом месте я могу опустить занавес. Мы с Флорой обвенчались в начале июня и уже месяцев шесть жили в великолепном Амершеме, когда до нас дошли вести о бегстве императора с острова Эльба. Во время тревоги и смятения «Ста дней» (как граф Шамбор назвал это время) виконт Анн сидел дома и согревал руки у пламени домашнего очага. Конечно, Наполеон был моим господином, и я не питал слабости к белой кокарде. Но я сделался уже англичанином и, как выразился Ромэн, пустил корни в английскую почву, не говоря уже о том, что я все с большим и большим увлечением следил за новыми биллями и присматривался к местному судопроизводству. Словом, я попал в такое положение, которое затруднило бы казуиста. Но я был спокоен. Полагаю, что вы, друзья мои, взвесив все pro и contra и приняв в соображение, что Флора должна была скоро стать матерью, могли бы предвидеть образ моих действий. Как бы то ни было, я сидел в Амершеме и читал газеты. Раз пришло письмо от Рональда, извещавшее, что четвертый полк получил приказание двинуться в поход или, вернее, отплыть, и что через неделю корабль доставит его и товарищей к войскам герцога Веллингтона в Нидерланды. Моя дорогая непременно захотела проститься с братом, и мы отправились в Эдинбург в двухместной карете, с задним сиденьем для ее девушки и мистера Роулея. Прибыв в Суанстон, мы успели провести с юным Рональдом последний вечер. Юноше очень шел красный мундир, надетый им в честь дам и орошенный их слезами.
Рано утром мы проехали в город и проникли в толпу, собравшуюся у подножия замковой скалы, чтобы посмотреть на выступление четвертого полка. За стенами крепости послышался барабанный бой и первые ноты марша. Часовой, стоявший с наружной стороны ворот, отступил, сделал на караул, и под массивной аркой показались красные мундиры и блестящие медные инструменты музыкантов. Неумолимый звук барабана служил ответом веявшим платкам, приветственным возгласам мужчин, слезам женщин. За музыкантами ехал Чевеникс. Он увидел нас, слегка вспыхнул и торжественно поклонился. Я никогда не любил этого человека, но должен сознаться, что он был хорош в эту минуту. Мне стало даже немножечко жалко его, потому что он смотрел на Флору, а ее глаза, скользнув мимо него, искали третью роту. Там, рядом с первой колонной, шел Рональд с поднятой головой и ярким румянцем на щеках. Когда юноша проходил мимо нас, его губы дрогнули.
— Храни тебя Бог, Рональд!
— Левое плечо вперед!
Музыканты и майор повернули на улицу, ведущую к северному мосту. Задняя шеренга и адъютант направились к рынку. Наш кучер тронул лошадей. Ручка Флоры схватила мою руку, и я забыл о поднявшейся в моей душе буре противоречивых мыслей, чтобы утешить и поддержать ее.
Примечания
1
Уродуя французский язык, старушка спрашивает: — «Как живаете, добрые люди?» — Сент-Ив, в тон ей, отвечает: «Себе, живем помаленьку, тетка».
2
хорошо, дитя мое.
3
Начинайте.
4
Не будем помнить зла.
5
Испорченное слово friends — друзья.
6
Буквально — нагреватели. Разбойники, пытавшие жертвы огнем.
7
Note — записка; notes — заметки.
8
Славных людях.
9
И, клянусь вам, отец сморкался.
10
Извините меня, господин командир, но это говорится не для вас.
11
Что со мной? Я путаюсь.
12
Будет, мне его дали, и Берта была очень довольна.
13
Хорошо расцеловал.
14
Хорошо расцеловал.
15
Не правда ли, очаровательный человек?
16
У вас горячий голос.
17
Мой племянничек.
18
Кстати.
19
