Дэвид Вейс - Возвышенное и земное
Каннабих остался доволен успехами Розы, но не заплатил Вольфгангу за уроки ни единого крейцера и даже не поблагодарил.
Раафа привела в восторг ария Вольфганга, она подчеркивала его красивые низкие ноты, в которых он пока еще был вполне уверен, и певцу понравился голос Алоизии. Но когда Вольфганг спросил, не согласится ли Рааф давать ей уроки, тенор ответил:
– С удовольствием, но, разумеется, за плату. Вендлингу очень понравился концерт для флейты, и он решил взять его в Париж, но тоже ничего не заплатил Моцарту.
Один лишь Вебер тронул Вольфганга до глубины души.
– Ваш концерт для флейты, – восхищенно сказал Вебер, – чудо нежности и мелодичности.
– Благодарю вас! Но до чего трудно сочинять для инструмента, который тебе не по душе.
– И тем не менее концерт безупречен. Он звучит выразительно и естественно.
– Я мог бы написать его кое-как, но, раз моя музыка выходит в свет, я не хочу за нее краснеть. Мне хотелось, чтобы концерт получился хорошим, и я вложил в него много сил.
– И добились своего! Но почему вам не нравится флейта, маэстро?
– Я предпочитаю инструменты с более точным звуком, которые легче контролировать.
Вебер пригласил Моцартов пообедать у них вечером накануне отъезда. От приглашения пришлось отказаться. Они наняли отдельную карету, объяснила Анна Мария, и выезжают на рассвете с тем, чтобы не терять дневных часов. К Веберам они зашли попрощаться пораньше.
Констанца подала кофе и торт, но Вольфганг, сидевший рядом с Алоизией, удовлетворился бы хлебом и водой – ему было вполне достаточно ее присутствия.
– Мне очень жаль, что мы не едем в Италию, Вольфганг, очень! – сказала Алоизия.
– И мне тоже. Вместе мы бы там многого добились.
– Все еще впереди. Если ваши планы изменятся, я к вашим услугам.
– Обещаете?
Алоизия поцеловала его в лоб, шепнула «обещаю» и подала рукавички, которые связала ему на память.
Пришло время расставаться; у Вольфганга разрывалось сердце. Веберы обняли его, Констанца чуть не расплакалась, а Фридолин преподнес ему в подарок пьесы Мольера и сказал Анне Марии:
– Мы чрезвычайно обязаны вашему сыну, госпожа Моцарт. Он был так добр к нам. Мы благодарны ему за все, что он для нас сделал, нам будет очень недоставать его.
47
Путешествие из Мангейма в Париж длилось девять долгих дней. Никогда еще Вольфганг не испытывал такой тоски. Он мог думать только об Алоизии; расстояние, разделяющее их, увеличивалось с каждой минутой, причиняя ему страдания. А подаренные ею рукавички все время горько напоминали о ней.
Анна Мария наслаждалась теплой и солнечной мартовской погодой, правда, последние два дня пути шел холодный дождь и ветер пронизывал насквозь, радовало ее и отсутствие всяких признаков войны, хотя Франция уже объявила войну Англии, а Пруссия и Австрия бряцали оружием, ссорясь из-за Баварии. Анна Мария старалась развеселить Вольфганга, пыталась пробудить в нем интерес к французским городам, через которые они проезжали, – Мец, Верден, Шалон-на-Марне; она повторила Папину шутку, что Вольфганг вторгся в эту страну для того, чтобы покорить ее, но Вольфганг совсем не чувствовал себя покорителем и не испытывал радостного возбуждения, как в ту, прежнюю, поездку по Европе.
Когда они приехали в Париж, Вольфганг приказал кучеру везти их прямо в дом господина Мейера, немца-старьевщика на улице Бург л'Аббэ, где им посоветовали остановиться. Район Маме не понравился: улица Бург л'Аббэ была узкая и короткая. И улица и комнатушка, крошечная и темная, наводили ее на мысль о тюрьме. Вольфгангу, однако, не хотелось терять времени на поиски нового жилища, пока они по-настоящему не устроятся в Париже. Он убеждал Маму, что ей здесь не будет так одиноко, поскольку Мейеры говорят по-немецки, а если она хочет иметь представление о настоящей тюрьме, пусть посмотрит Бастилию, которая тут совсем рядом. Анна Мария вздрогнула от ужаса. Страшные рассказы о толстых стенах Бастилии, о подземельях, куда людей упрятывали, как в могилу, и об узниках, годами не видевших солнца, ходили по всей Европе. Теперь снятая ими комната показалась Маме уютной, и она просила Вольфганга не тревожиться, пока не устроятся, она проживет и тут.
На следующий день Вольфганг поспешил засвидетельствовать свое почтение барону Гримму и с огорчением узнал, что их старый друг выехал из Парижа по делам государственной важности и вернется лишь через неделю. Спустя неделю он снова стоял перед домом, в котором жили барон Гримм и госпожа д'Эпинэ. Интересно, кому же принадлежит этот красивый особняк, думал он. Вольфганг слышал, что госпожа д'Эпинэ после смерти своего беспутного мужа унаследовала огромное состояние. Не слишком ли много надежд я возлагаю на это знакомство, подумал он. Папа писал: «Если Гримм в Париже, считай, что твое будущее обеспечено». Вольфганг, осторожно, словно драгоценность, держа в руке адрес, присланный Папой, перечитал его: «Monsieur le Baron de Grimm, Ministre Plenipotentaire de Saxe-Gotha, rue de la Chaussee d'Antin» – «Господин барон Гримм, полномочный посол князя Сакс-Гота, улица Шоссе д'Антэн».
Внезапно Вольфгангом овладело мрачное предчувствие. Музыкальный Париж разделился на два лагеря – сторонников Глюка и сторонников Пиччинни. Барон Гримм считался одним из самых сильных приверженцев Пиччинни, а Вольфганг совсем не любил музыку этого композитора.
Шоссе д'Антэн была широкой и чистой улицей, на которой жила знать. От гостиницы на Бург л'Аббэ она находилась недалеко, но Вольфганг взял портшез, потому что улицы, через которые лежал путь, тонули в грязи, а он не хотел испачкать одежду и обувь.
Парикмахер причесал и напудрил парик Вольфганга; он надел белые шелковые чулки, башмаки с серебряными пряжками, строгий, но дорогой черный камзол, отделанный золотым шнуром; папский орден оставил дома, памятуя прежние истории.
– Прошу вас, мсье!
Это камердинер барона Гримма распахнул перед ним дверь.
Барон Гримм и госпожа д'Эпинэ приняли Вольфганга в просторной, роскошно убранной гостиной. Они сердечно поздоровались, и Гримм сказал:
– Мне очень жаль, господин Амадео, что наша встреча не состоялась раньше, но я отсутствовал по делам в Пруссии. Фридрих хочет, чтобы я всеми силами удерживал Францию от вмешательства в его распрю с Австрией – на случай, если ему придется объявить войну Габсбургам. Как-никак французская королева по происхождению австриячка, хотя Мария Антуанетта бывает подчас более француженкой, чем сами французы.
– Я встречался с ней в детстве, господин барон.
– А когда вы в последний раз имели аудиенцию у ее матери, императрицы?
– Вскоре после постановки «Лючио Силлы». Во время раздела Польши.
– Пять лет назад. С тех пор многое изменилось. Мария Антуанетта стала королевой, и ее мать больше не имеет на нее никакого влияния.
– Не могу ли я выступить перед ней, господин барон?
– Мария Антуанетта не питает интереса к музыке. Вольфганг огорчился, и госпожа д'Эпинэ добавила:
– Она ждет ребенка, хотя об этом мало кто знает, и редко появляется на людях. На Версаль вряд ли можно рассчитывать. Но как-то помочь вам, думаю, мы сможем.
– Благодарю вас, госпожа д'Эпинэ. – Вольфганг подумал, что Гримм не слишком изменился за эти годы, чего не скажешь о других людях, которых он не видел с детства. Редактор прославленной и влиятельной «Литературной корреспонденции» сохранил хорошую фигуру, стройные ноги и юношескую живость.
Кто сильно постарел, так это госпожа д'Эпинэ. Но она, по-видимому, не хотела сдаваться: ее кокетливый наряд впору бы носить юной девушке, хотя выглядела госпожа д'Эпинэ не моложе Мамы.
– С вашего разрешения, господин барон, – сказал Вольфганг, – я бы прежде всего хотел написать оперу.
– Не торопитесь, – ответил Гримм. – Сейчас в моде Пиччинни. Все только и говорят, что о нем и о Глюке. Никто не обратит на вас внимания.
Или наоборот, подумал Вольфганг, обратят слишком большое внимание и увидят, какая посредственность на самом деле Пиччинни. Но вслух он сказал:
– Я всецело полагаюсь на вас, барон.
– В вашем таланте я не сомневаюсь. Я восхищался вами, когда вы были ребенком, и рад нашей встрече в Париже; вас, безусловно, здесь оценят, в свое время, разумеется, – сейчас любителей музыки интересуют только Пиччинни и Глюк!
– Почему же вы предложили мне приехать, господин барон?
– На этом настаивал ваш отец. Однако такого впечатления, как тогда, вы, конечно, не произведете. Вы уже не чудо-ребенок. Но вот по-французски говорите отлично.
– Разве это имеет значение?
– Это пригодится в светских гостиных. В Париже музыкальными делами по-прежнему вершат дамы. Я устрою, чтобы вас послушала герцогиня де Шабо.
– Она богата, – заметила госпожа д'Эпинэ.
– И влиятельна, – добавил Гримм. – Вы не знаете французских обычаев, Амадео. Без моих советов вы пропадете.
Вольфганг смиренно поклонился.
