Валентин Пикуль - Пером и шпагой
За столом нависло молчание – время хвататься за шпаги.
– Это тяжелый случай, – вздохнул де Еон. – Между прочим, я окончил коллегию Мазарини, и там меня навсегда отучили от дурной привычки перебивать речь подсудимого… Я свято исполнил сейчас завет своих учителей. Однако, – догадался де Еон, – по слогу ваших речей я понял, что вы литератор?
– Вы не ошиблись, сударь, – расцвел де Вержи, добрея.
– А потому, – заключил де Еон, – обедайте здесь каждый день. Ибо я уже ничего не могу заплатить за вас! Граф Герши, мой любезный коллега, получил воспитание в лакейской, где привыкли сажать за стол всякого, кто забредет с улицы!
* * *В один из дней в доме лорда Галифакса собралась мужская компания. Англичане всегда нравились де Еону тем, что пили не хуже русских; недаром родословие многих лордов и пэров упиралось корнями прямо в коньячную бочку. Шевалье тоже, понятно, не отказался присутствовать на этой попойке. И был немало удивлен, когда тут же встретил и Трейссака де Вержи.
– А-а, сударь, – спросил его де Еон, – вы, кажется, и здесь открыли для себя бесплатную кормушку? Знать бы мне, где тут мусорная яма, чтобы я мог выбросить в нее человека, который имеет наглость выдавать себя за писателя?
– Вы невоспитанный невежа, – покраснел Трейссак де Вержи. – Я не пророк, но предвижу: вы плохо кончите.
– Плохо – может быть. Но не гаже вас, сударь.
– Гаже – может быть, – парировал де Вержи. – Но зато не раньше вас, сударь…
Увлеченный выпивкой, де Еон вскоре забыл о нем. Но ближе к ночи, под воздействием вина, началось перед ним раздвоение мира. Люди и вещи расслаивались на составные части. Борода какого-то мусульманского посла вдруг отдельно от посла уехала влево и приклеилась к бритому лицу Трейссака де Вержи.
– Как? – крикнул де Еон, привлекая внимание пьяниц. – Вы еще здесь? Вы еще не насытились, сударь?
– Я не вижу надобности входить в рассуждения относительно размеров своего желудка, – трезво отвечал несчастный писатель.
– Так и быть! – решил де Еон. – Тогда я проткну вам желудок, и пусть лорд Галифакс, как хозяин этого дома, оценит на глаз все уничтоженное вами за его столом.
Шпага кавалера блеснула над бутылками. Он закричал:
– Хоть сейчас-то, перед смертным часом, оставь ты салаты с перцем и майонезом!
Лорд Галифакс заодно с Горасом Вальполем, эти два алкоголика, стали уговаривать де Еона не нарушать мир компании. Но кавалера было уже не остановить.
– Клянусь честью, это был его последний ужин! Мне надоели проклятые шпионы, ходящие за мной по пятам… я убью их!
Галифакс спьяна велел бить в барабан – в зале появились солдаты королевской гвардии с ружьями.
– А что, индюки? – сказал им де Еон. – Вам, наверное, здорово досталось от моих драгун в Ганновере?
Ему подсунули лист бумаги:
– Солдаты не уйдут, пока вы не подпишете обещания не преследовать Трейссака де Вержи и не оскорблять его нигде…
Утром он стал постепенно восстанавливать в голове картину вчерашних событий… Позвонил.
– Кузен, – сказал он брату, – сюда придет некий Трейссак де Вержи, так пропусти его ко мне без задержки. И приготовь, пожалуйста, стол для письма…
Едва Трейссак де Вержи появился на пороге его спальни, как два пистолета уже целили ему в лоб.
– Сударь, – заявил де Еон, не вставая с постели, – вы помните что-нибудь такое, чего я никак не могу вспомнить?
– Очевидно. Ибо я-то оставался вчера трезвым.
– Похвально! И помните солдат с ружьями?..
– Помню…
– И то, что меня заставили унизиться подписанием бумаги?
– Да, вы подписались, что более не станете меня оскорблять.
– Да, не стану… Вы видите стол?
– Вижу. И стол, и перья. Но я не вдохновенен сегодня.
– Я вас вдохновлю. Садитесь и пишите под мою диктовку.
– Не буду писать! – выкрикнул Трейссак де Вержи, но два громадных курка щелкнули, сразу взведенные. – Ну, хорошо, – нехотя согласился де Вержи, – диктуйте… я вас слушаю.
– Я, – диктовал ему де Еон, – именующий себя господином Трейссаком де Вержи…
– Я не именую себя – я ношу это имя от родителей!
– Это еще не проверено, – возразил де Еон. – Пишите далее: торжественно обязуюсь более ни под каким видом не проникать во французское посольство. В случае же нарушения сего договора я обязан представить послу ручательства за свою порядочность от двух или трех высокопоставленных лиц в Париже… Написали? – спросил его де Еон. – Благодарю… Милый кузен, вас-то мне учить не требуется: ну-ка, дайте ему в шею!
Забрав все свое имущество, де Еон переехал на Золотой сквер, где жил шпион маркиз ла Розьер. Именно в эти дни министр Прален доложил Людовику план своих действий:
– Положение в лондонском посольстве, благодаря де Еону, сделалось столь угрожающим для вашей королевской чести, что пора нам прибегнуть к крайним мерам.
– Что вы предлагаете, Прален?
– Я полагаю возможным обратиться наконец к помощи английского правительства, чтобы оно выдало нам де Еона как…
– Договаривайте, – разрешил король.
– Как государственного преступника, подлежащего суду Франции, – заключил Прален.
Людовик выждал минуту – все взвесил:
– Пишите обращение в британский парламент. А я лично напишу графу Герши о дальнейшем.
Он действительно написал графу Герши: удержать бумаги, которые сыщутся при де Еоне, и передать их только ему – королю! – и никому не сообщать о них, даже Пралену. Но главной фигурой в этой игре продолжал быть де Еон, и король опять сдвурушничал. Одной рукой арестовывая де Еона, другой он его спасал… Письмо Людовика к своему агенту сохранилось в архивах Франции (уже не в копии, а в подлиннике); вот оно:
«Предупреждаю Вас, что я, король, сегодня подписал своим штампом требование о Вашей выдаче. Оно послано Герши и будет представлено им министерству его величества, короля английского. При этом отправлены в Лондон полицейские агенты, чтобы Вас арестовать. Если Вы не можете сами спастись, то спасите Ваши бумаги. Не доверяйтесь секретарю посла, Вашему другу Манэну: он Вам изменяет…»
* * *Обычный, как всегда, обед в доме посольства. Де Еон сидел на конце стола – как раз напротив графа Герши.
– Ваше вино… подогрето, – сказал дворецкий услужливо.
Де Еон отпил из бокала и тут заметил, что Манэн глянул в сторону посла. Это шевалье обозлило: уж не собираются ли эти господа подсчитывать выпитые им бокалы?
– Еще вина! – велел он дворецкому. – И оставьте графины на столе. Я и сам умею наклонять их до тех пор, пока они не станут пустыми.
Глаза вдруг смежило от сладкой усталости, он зевнул и понял: опий… «Или хуже опия?»
– Вы меня решили, господа, кажется, отправить в Париж, – произнес де Еон, еле ворочая языком. – Так отправляйте… Но зачем же путать адрес и посылать меня сразу на тот свет?
Собрав все силы, он рывком поднялся из-за стола.
– Ни с места! – обнажил он шпагу. – Я разгадал ваш замысел.
Если бы де Еон выпил мало вина, он бы заснул и спящего его бы отправили на корабль. Но его тут же вырвало – доза яда в вине оказалась слишком велика!
Дома он уснул мертвецким сном. Когда же проснулся, то письмо короля – через тайного курьера – уже было в Лондоне. И, прочитав его, де Еон вдруг понял, что король боится его, ибо уже невольно попался на удочки своих же «секретов».
В воле самого де Еона было – война или мир с Англией?
Стоял вопрос о престиже королевской власти!
О нарушении мирного трактата лично королем Людовиком!
Какое грозное оружие попало в руки этого человека!..
– Мой любезный король, – тихо рассмеялся де Еон, – ну, разве же можно быть таким глупцом?..
Он позвал к себе друзей и произнес речь:
– Мои дорогие пьяницы, мои расслабленные жуиры и вы, блестящие бонвиваны! Наш дом отныне переходит на осадное положение, и вам, как честным шпионам короля, лучше в мои дела не вмешиваться… Маркиз, – сказал он ла Розьеру, – я вам передам кое-какие важные документы. Вы их доставите лично королю в руки! Кстати, вы будете иметь случай поправить карьеру, пошатнувшуюся из-за того, что я затесался в число ваших родственников…
Ла Розьер доставил в Версаль бумаги от де Еона.
– Положите на стол и уходите, – велел ему король.
Едва двери за офицером закрылись, Людовик быстро разворошил громадный фолиант с бумагами…
– Мерзавец! – сорвалось с губ короля. – Здесь только его счета: сколько он сожрал и выпил… Но где же мои бумаги?
* * *Для начала де Еон анонимно опубликовал королевские письма; а в предисловии к изданию сообщил, что эти письма суть еще самого невинного свойства, – дал понять, что последуют вскоре другие, от которых Версалю не поздоровится.
Европейское общество знало, что Людовик распутен. Но мрачная тайна укрывала знаменитый «Олений парк» в Париже, и никто в Европе не догадывался, что творится за этой глухой оградой… Де Еон в печати публично сорвал завесу тайны с этого «парка».
