Екатерина Великая. Владычица Тавриды - София Волгина
– Ты полагаешь, мне надобно бросить думать о Голицыне?
Шкурина, сжав губы, сделала неопределенную гримасу:
– «Был у меня муж Иван – не приведи Бог и вам!» – потщилась она вразумить поговоркой. – Тебе виднее, голубушка. Думай своей головой. Подумай: что такое ваша любовь? Ведь совсем недавно вы были влюблены в Андрея Разумовского. У вас была долгая с ним переписка…
– Да, но его нет. Он и думать про меня забыл.
– Вот-вот. Оказывается, любую любовь можно благоразумно забыть, голубушка. Кстати, думаю, он забыл и Нелединскую, и Великую княгиню, и Барятинскую. Он всех вас любил…
Матюшкина, внимавшая каждое слово подруги, отвела глаза и, задумавшись, надолго замолчала.
* * *
Граф Нарышкин случайно встретил Корберона в Екатерингофе первого мая в парке. Много народу, благодаря хорошей погоде, прогуливалось или каталось на каруселях. Корберон весьма обрадовался, завидев обер-шталмейстера императрицы. Заговорили о русском дворянстве, крестьянстве, мещанах, об их обучении. Нарышкин ясно видел, что француз несколько с презрением относится и к тем и другим, почитая их почти дикарями.
– Моя знакомая, – поведал француз, – графиня Нелединская, взяла себе одну дворянку, выпускницу Смольного и хочет взять еще одну. Вы думаете, зачем ей они?
Лев Нарышкин терпеливо объяснял Корберону, что выпускницы Смольного института поступают компаньонками к придворным дамам. Они весьма образованы и воспитаны. Молодые девицы, обучаясь в Смольном, делятся на три класса, из коих в каждом обязаны пробыть три года. Всего девять лет.
В конце концов, граф предложил:
– Мне как раз надобно присутствовать завтрева на торжественном выпускном вечере у смолянок. Стало быть, коли хотите, присоединяйтесь. Может статься, будет сама императ рица.
– Премного благодарен! Я там был и с удовольствием побываю еще раз! – обрадовался Корберон.
Назавтра они поехали в Смольный в карете графа Нарышкина. Торжество происходило в бальном зале. Императрицы не было.
Воспитанницы были отделены балюстрадой от огромного количества людей, собравшихся на торжество. За столом, стоящим посередине зала, сидели мадам Ляфон, директриса института, Бецкой и Миних. Воспитанниц вызывали по списку, и мадам Ляфон одаривала маленьких девочек ножичками, ножницами, серьгами другой мелочью. Старшим воспитанницам раздали двенадцать золотых медалей, а восемь девиц получили шифр императрицы. На медалях с одной стороны выбит портрет императрицы, а с другой – роза и виноградные ветви.
Корберон сказал, что праздник был весьма интересным, однако он не завидует выпускающимся девицам, понеже он считает, что их таланты не будут иметь достойного применения.
– Некоторые из них попадут куда-нибудь в Сибирь, где совсем невесело, – заметил он.
– Однако, весьма утешительны сто тысяч рублев тем, кто будет помогать сиротам, – заметил шталмейстер Нарышкин.
– Деньги большие, – согласился Корберон, – но толку-то для самих девиц?
– Наши кадеты по окончании такожде получают золотые или серебряные медали разных величин. Получившие золотые медали посылаются за границу за счет императрицы на несколько лет. Как вы смотрите на оное?
– Да, здесь есть перспектива. Хорошая перспектива для молодых людей, – неохотно молвил Корберон. – Однако, – усмехнулся он, – я слышал, граф, директор сего кадетского корпуса, Рибас, довольно скверный человек. Сей гишпанец токмо и успевает, что разбивать сердца благодетельных жен, – заявил Корберон, весело раскланиваясь, проходившим мимо него знакомцам.
Нарышкин развел руками.
– Не знаю, что и сказать, друг мой. Гишпанец есть гишпанец: страсти преследуют сей народ.
– И хитростью они обладают изрядной, а то бы как он сумел жениться на горничной императрицы, Анастасии Соколовой. Кстати, сказывают, она – злейшее существо, хоть и воспитанница старика Бецкого!
Обер-шталмейстер засмеялся.
– Вы, господин Корберон, на диво все на свете знаете. Слыхал и я о сей воспитаннице. А знаете ли, что государыня дала Рибасу на свадьбу десять тысяч, а ей – пятнадцать. Да Бецкой не отстал – подарил дом и сорок тысяч рублев. Вот так!
– Да-а-а-а! Чудеса!
Барон сделал большие удивленные глаза. Посмеиваясь, они постояли еще некоторое время, разглядывая девиц занятых происходящим торжеством и суетой их воспитателей. Корберон особливо разглядывал последних.
– Сказывают, – прервал он молчание, – прежняя руководительница монастыря, княгиня Долгорукова, была много лучше, нежели теперешняя – госпожа Ляфон.
– Не знаю. Мои дочери воспитываются и обучаются дома, – резонно ответстровал граф.
– О, да! Ваша красавица-дочь, Наталья Львовна, отменно воспитана, – улыбнулся француз, – я неоднократно имел честь танцовать с ней на балах.
– Она о вас хорошего мнения, – заметил Нарышкин.
– Merci beaucoup!
Мари-Даниэль паки раскланялся с проходившим мимо молодым французом.
– Граф, а что вы знаете о графе Андрее Разумовском? – вдруг спросил де Корберон.
– Что вы имеете в виду?
– Ну, я знаю, что его отправили в Ревель… Сказывают, у него перекосило рот, стало быть, от апоплексического удара. Во Франции считают таковое возможно в возрасте Андрея токмо от отравления.
Чуть помолчав, Нарышкин, пожав плечами, ответил.
– Ничего не знаю об оном ударе. Теперь он, думаю, отдыхает в Ревеле. А дальше, предположительно, его отправят к отцу, в Малороссию.
– Сия командировка из-за покойной Великой княгини?
– Друг мой, – сказал шталмейстер, сделав таинственную рожицу, – я много знаю, но не все. И вряд ли императрице понравится, что я веду разговоры на сей счет.
– Простите, граф! Я не хотел ставить вас в неловкое положение. Меня интересует сие событие, понеже много моих земляков-французов, его приятелей, было уволено. Они должны уехать во Францию, но им не заплатили, как положено.
Нарышкин пожал плечами.
– Об том тоже не ведаю. Первый раз слышу, но, обещаю, поинтересуюсь. Вы имеете в виду тех французов, что служили Великой княгине?
– Именно! Теперь ее нет и некому защитить несчастных моих земляков. Великому же князю нет и дела до них.
Проницательный Нарышкин видел, что де Корберон пышет ненавистью к наследнику то ли оттого, что тот не отдает долги его землякам, то ли оттого, что его другу приходится терпеть из-за рогоносца Великого князя.
– Ну, что сказать вам? Светлейший князь Потемкин, желая смягчить участь Андрея, самолично просил государыню об том, но она не изменила своего решения касательно графа Разумовского.
Нарышкин видел, барон Мари-Даниэль Корберон был неприятно удивлен, но никак не отреагировал на оное замечание.
Договорившись встретиться вечером на обеде в доме Нарышкина, они распрощались: обер-шталмейстер спешил по своим делам. Нарышкин примечал, как косо и криво был осведомлен о многих вещах Корберон, и, конечно же, отправлял сии неправильные сведения своему королю. Однако, вреда от оного никакого нет. Что за беда, если француз полагает, что юная Зиновьева давно в любовницах у князя Орлова и даже успела родить ему ребенка и созналась об том императрице, будучи ее фрейлиной. В то время, когда сия восемнадцатилетняя Зиновьева вовсе не имеет детей. Она двоюродная сестра князя, и он добивается
