Половецкие войны - Олег Игоревич Яковлев
Черниговский князь молчал, нечего было ему ответить на мудрые Мономаховы слова.
– Враждовать с тобой не хочу, Давид, – продолжал тем временем князь переяславский. – Вот тебе длань моя. И помни, что сказал я. Крепко помни.
Владимир подал Давиду десницу, и двоюродные братья обменялись коротким рукопожатием.
Позже Владимир собрал у себя в шатре Святополка, Ростислава Давидовича, Давида Полоцкого и других князей.
– Возрадуемся и возвеселимся, что Господь избавил нас от поганых, покорил их нам под ноги, сокрушил главу змия и дал русским людям все их достатки! – торжественно возгласил он…
Воевода Дмитр устало брёл по полю. Тягостно было ему смотреть на сотни трупов, на кроваво-грязную мешанину, вокруг которой кружили хищные птицы. На пути к стану попался ему молодой новгородец Велемир из переяславской дружины Мономаха. За ним следом хмуро плёлся рослый пленный степняк.
– Поспешай, падаль поганая! Отныне в холопы тя возьму! – оборачиваясь, покрикивал дружинник.
Степняк вдруг наклонился, быстрым кошачьим движением выхватил из голенища сафьянового сапога нож и набросился на удальца сзади.
Воевода в мгновение ока подхватил обронённую кем-то палицу и треснул половца по голове. Степняк, глухо застонав, рухнул наземь.
– Впредь сторожко с ими будь! – строго наказал Дмитр Велемиру. – Жив, сволочь! – нагнулся он над пленником. – Брось-ка его в воз, Велемир, да приведи после ко мне. Посажу его на цепь, в поруб. А тамо и порешим, как с сим волком бысть.
Взирая на растерянное, немного смущённое лицо Велемира, Дмитр рассмеялся и ободряюще хлопнул его по плечу:
– Не кручинься, друже. Радуйся. Перемогли силу окаянных!
Глава 62. В княжеском шатре
Посреди огромного княжеского шатра горел очаг. Челядин из пешцев подбрасывал в него плитки кизяка. Становилось дымно, медленно разгорались синеватые языки пламени.
Князья сидели вокруг огня, кто в украшенном узорочьем кафтане, а кто и в простой суконной сряде. Святополк и Владимир Мономах, оба в войлочных шапках с меховой опушкой, держались рядом и немного в стороне от остальных.
Хлебали по-походному из деревянных мис деревянными же ложками ароматное варево из конины, все были оживлены, радостны от одержанной победы. Один раненый Вячеслав Ярополчич, весь перевязанный, тихо стонал, полулёжа на кошмах в отдалении.
– Ничего, даст Бог, выживешь. Ещё походишь на рати, – старался ободрить его Святополк.
– Да я, стрый, похоже, отвоевался, – глухо промолвил Вячеслав, морщась от боли.
– А здорово мы им врезали! Токмо и бежали от нас, яко зайцы! – с усмешкой стал рассказывать Мстислав, внук Игоря Ярославича. – Мои ратники, как в бой вступили, так и погнали их. Я сам, своею дланью, солтана Ченегрепу срубил.
– Нашёл чем хвастать! – отозвался со вздохом Вячеслав Ярополчич. – Я троим таким солтанам башку отсёк!
– Дак и я вроде тож князька какого-то ихнего одолел. На саблях схватились с им. Силён оказался, ворог! – стал рассказывать сын Мономаха Ярополк. – Всё сабелькой своей предо мною вертел! Ну, думаю, гад, ещё и издеваешься надо мною! Увернулся, чуть вбок отъехал, да и рубанул его со всей злостью по шее, с отвалом![296]
– То Суребарь, верно, был, – предположил Святополк. – Он у них, яко и Алтунопа, силою славился. Молодцом, сыновец! Не зря, верно, брат мой покойный Пётр в купель тебя окунал! Крёстный твой силу тебе передал и ловкость, заступником твоим был на небесах в час лихой! Помог ворога одолеть! Будешь в Киеве, свечку у гроба его поставь. И матери моей, княгине Гертруде, поклонись. Вельми довольна она будет.
– Оно тако, стрый! Содею, как велишь. Но всё же ведай: сын я князя Владимира Мономаха! Отец мой меня многим приёмам, и сему в том числе, обучил!
Святополк ничего не ответил, лишь зло скрипнул зубами.
Князья примолкли. Затем, оборвав воцарившуюся напряжённую тишину, слово взял Владимир:
– Спору нет, все вы добре сражались, братья и сыновцы! Но помните: победу добыли нам нынче пешцы! Стояли насмерть простые воины из Киева, Чернигова, Переяславля, Полотеска[297], Смоленска. Купцы, ремественники, смерды! Приняли они на рамена свои первый удар, остановили лютый натиск поганых. А уж после мы с дружинами своими дело довершили. Потому, коли будете где о сече сей сказывать, о пешцах русских николи упомянуть не забывайте.
– Да, пешцы сильно нам помогли. Насмерть стояли в челе. Они, почитай, всё и порешили, – согласился с Мономахом долгобородый Давид Всеславич Полоцкий.
Закончив трапезу, князь Владимир вышел из шатра. Святополк потянулся следом за двухродным братом.
Над степными холмами и курганами растростёрла объятия чёрная вешняя ночь. Было тепло, но ветрено. Тускло светил нарождающийся месяц, проторив между сакмами серебристую дорожку. В лагере русского воинства горели костры, слышался весёлый шум.
Мономах, стоя на вершине холма, смотрел вдаль. Будут ещё сражения, будут сожаления о павших, много чего будет. Но сегодня была победа, и уже скакали в Переяславль, в Киев скорые гонцы с радостной вестью. Сбылась, наконец, мечта пятидесятилетнего князя об успешном походе в половецкие кочевья.
Внезапный сильный порыв ветра ударил ему в лицо. Ветер был злой, яростно свистел в ушах, но он, Владимир Мономах, не боялся этого ветра, ибо знал: жизнь не повернуть вспять. Кончалась эпоха лихих набегов половецкой конницы на русское пограничье. Наступало время миров и союзов.
Глава 63. Ходына-певец
Возле Переяславля Владимир и Ярополк расставались с остальными князьями.
– Ведай, брат, сей поход в степь – не последний, – говорил Владимир на прощанье Святополку. – Не один, не два, но множество раз придётся нам ходить на поганых, ибо силы свои уберегли от нас и Шелудивый Боняк, и старая лиса Шарукан. Где они отираются ныне – Бог весть, но
