Иоанн Безземельный, Эдуард Третий и Ричард Второй глазами Шекспира - Александра Маринина

Король Ричард в тюрьме. Художник Henry Courtney Selous, 1860-е.

А меня природа создала человеком, а не лошадью, но я все равно тащу свою поклажу, словно мул. Беспощадный Болингброк меня загнал.

Входит тюремщик с блюдом.

– Так, приятель, время вышло, – говорит он, обращаясь к конюху. – Вали отсюда.

Ричард дружески прощается с конюхом, и тот уходит, горестно бормоча:

– На сердце так много всего, а сказать ничего не смог.

Уходит.

Тюремщик предлагает Ричарду пообедать.

– Давай, конечно. Только попробуй еду первым, как обычно.

То есть нам дают понять, что Ричард боится отравления, поэтому его еду и питье кто-то должен пробовать первым.

– Не могу, милорд. Мне запретил пробовать вашу еду сэр Пирс Экстон, который только что прибыл от короля.

На что это Шекспир намекает? На то, что Экстон подсыпал в еду отраву?

Ричард внезапно вспыхивает.

– Да черт бы тебя побрал вместе с твоим королем Генрихом Ланкастером! Мое терпение кончилось!

Бьет тюремщика, который вопит:

– Помогите! Помогите!

Входят сэр Пирс Экстон и вооруженные слуги.

– Вот как! Вы пришли меня убивать? Сначала сами сдохнете! – отважно заявляет Ричард, выхватывает секиру у одного из слуг и убивает его.

Потом убивает и второго слугу, приговаривая:

– Гореть тебе в аду.

В это время Экстон поражает короля Ричарда. Ричард произносит короткую предсмертную речь, напоследок проклинает Экстона и умирает.

Экстон не сказать чтобы сильно радуется успеху своего предприятия.

Убийство короля Ричарда Второго. Художник Kenny Meadows, гравер John Orrin Smith, 1846.

– Ну вот, я убил человека, который был королем по крови и по своей доблести. Хорошо ли я поступил? Наверное, теперь буду мучиться до конца жизни. Тело прежнего короля я отвезу новому королю, а эти двое пусть тут валяются.

Как было на самом деле? Ричард Второй умер в замке Помфрет в начале февраля 1400 года, просидев в заточении около четырех месяцев. Обстоятельства его смерти так и остались невыясненными. Большинство историков сходятся на том, что низложенного короля уморили голодом, но некоторые выдвигают предположение, что Ричард сам отказывался от еды, боясь быть отравленным, и просто умер от истощения. Безусловно, возможны и другие варианты. Но достоверно никто так ничего и не знает.

Сцена 6

Уиндзор. Покои в королевском дворце

Трубы. Входят Болингброк, Йорк и свита.

Судя по тому, что говорит Болингброк, мятежники, за которыми он направил отряд, все-таки успели убежать и теперь плетут сети заговора где-то в Глостершире, даже ведут какие-то военные действия, сожгли целый город. Но пока неизвестно, удалось ли их там найти и схватить.

Входит Нортемберленд.

– Какие новости? – спрашивает у него Болингброк.

– Победа, ваше величество! – радостно сообщает Нортемберленд. – Головы четырех заговорщиков везут в Лондон.

И подает королю бумагу.

– Здесь подробно перечисляются их преступления.

Пока не очень понятны слова насчет голов: это буквально или в переносном смысле? Везут живых людей или уже отрубленные головы?

Болингброк благодарит Нортемберленда:

– За твой достойный труд получишь хорошую награду, – обещает он.

Входит Фицуотер.

– Ваше величество, я вернулся из Оксфорда, всех остальных заговорщиков там отловили. Их головы я отослал в Лондон.

Так. Похоже, никаких переносных смыслов нет, головы едут отдельно от тел.

Болингброк и его благодарит и обещает не забыть служебного рвения Фицуотера.

Входят Перси и епископ Карлейльский.

– Главарь их шайки, аббат Уэстминстерский, от горя и раскаяния сам помер, а Карлейля я взял живым и доставил сюда, чтобы вы, ваше величество, сами вершили суд над ним.

Болингброк проявляет великодушие.

– Карлейль, я сохраню тебе жизнь. Ты удалишься в монастырь и будешь в одинокой келье замаливать свои грехи и просить о спасении души. Я всегда знал, что ты мне враг, но не могу не признать, что иногда ты проявлял честность и прямоту.

Входит сэр Пирс Экстон, за ним слуги несут гроб.

Экстон прямодушен и, судя по всему, глуповат. Он во всеуслышание заявляет:

– Государь, в этом гробу лежит Ричард, бывший король. Можешь больше не бояться, твой злейший недруг уже не опасен.

Болингброк, как и положено, строит из себя невинность:

– Поди прочь, Экстон! Что ты натворил?! Твой поступок ужасен. Ты запятнал Англию, и не жди, что я тебя за это похвалю.

– Вы сами велели, вы внушили мне эту мысль, – отвечает Экстон.

Что-то такое нам эта сцена напоминает… Ах, ну да, мы же совсем недавно читали про короля Иоанна, который таким же манером сначала отправил убийцу к своему племяннику, юному Артуру Бретонскому, а потом изо всех сил делал вид, что ничего такого он не говорил и никаких распоряжений не давал.

– Что ж, иногда приходится принимать жесткие меры, хоть это и очень неприятно, – говорит Болингброк. – Да, я хотел, чтобы Ричард умер, но все равно его убийца мне отвратителен. Никакой благодарности тебе не будет, Экстон, ты будешь до самой смерти мучиться угрызениями совести. Ну что за жизнь! Почему все так устроено? Для того, чтобы я сел на трон, нужно было столько крови пролить! Давайте все наденем траур и будем горевать по Ричарду. Я принимаю на себя вину за этот грех и постараюсь отмолить его в путешествии к Святой земле. Несите гроб, почтим безвременно усопшего.

Уходят.

Поистине царственное лицемерие! Понятно, что нужно создавать у общественности впечатление, будто Генрих нежно любил Ричарда и к его скоропостижной смерти совершенно не причастен. В противном случае легитимность транзита власти может быть поставлена под сомнение и трон предательски зашатается. Поэтому давайте и вселенскую скорбь изобразим, и в траур погрузимся, и достойные похороны по высшему разряду организуем. В общем-то ничего нового.

И насчет путешествия к Святой земле тоже не все просто. Звучит так, будто Генрих действительно собрался замаливать грехи, дескать, столько народу погибло, чтобы возвести меня на трон, и я чувствую себя косвенно виноватым. На самом же деле все куда приземленнее: если король отправляется в крестовый поход и благополучно возвращается из него, для подданных это означает, что Господь благословил его правление. Такое благословение очень не помешает королю, чьи права на корону вызывают сомнение у значительной части населения. Но Генрих Четвертый ограничился лишь словами и