Людвига Кастеллацо - Тито Вецио
Макеро поклонился и вышел.
— Итак, друг мой, — обратился Лукулл к египтянину, — а что же делать мне, объясни поподробнее.
— Тебе надо выиграть время и, конечно, остерегаться внезапного нападения и потом быть готовым действовать, когда настанет благоприятный момент, а теперь радуйся, достойный Лукулл, потому что час твоей мести близок. Не больше, чем через несколько дней ты будешь любоваться отрубленной головой… бунтовщика.
— Да, это будет царский подарок! И награжу я тебя по-царски!.. Завтра же я закажу лучшему золотых дел мастеру Капуи драгоценный сундучок, куда положу твой подарок.
— Прекрасная мысль, она мне очень понравилась. Однако, становится поздно, — продолжал египтянин, — мне надо поторопиться, чтобы успеть до рассвета в лагерь мятежников.
— Да хранят тебя боги.
Когда Аполлоний вышел, Лукулл сказал:
— Боги преисподней, с которыми ты, без сомнения, в союзе, потому что, чем больше я тебя узнаю, тем больше убеждаюсь, что ты не человек…
Спустя некоторое время железная решетка у ворот Юпитера была поднята, чтобы выпустить из города мнимого беглеца.
Несмотря на темную ночь, Аполлоний, воодушевленный адскими страстями, не сбился с дороги, его глаза, казалось, видели в темноте, как у кошки. В нем, действительно, было гораздо больше звериного, чем человеческого. Это был жестокий кровожадный тигр в образе человека. Сквозь ночной мрак он прекрасно различал в отдалении колеблющиеся огоньки и держал путь прямо к горе Тифата. Затратив на все путешествие не больше часа, он благополучно добрался до передовых постов неприятельского лагеря.
— Ни с места! Кто такой? — раздался голос часового.
— Товарищ, — отвечал Аполлоний, — беглый раб.
— Откуда идешь?
— Из Капуи.
— Стой на месте, пока тебя не осмотрят, — приказал часовой, исполнявший свои обязанности с точностью, достойной опытного римского легионера.
— Однако, у них, кажется, строгие порядки, — пробормотал про себя мнимый раб, — но ведь измена, — продолжал он, мрачно улыбаясь, — тоже не дремлет и заползает к ним, как змея, чтобы в самый неожиданный момент нанести смертельный укус.
Вскоре к Аполлонию подошел офицер и, расспросив, повел его мимо форпостов к караульному помещению, обращенному, по военным порядкам того времени, к неприятелю.
Странное зрелище представлял этот военный лагерь, состоящий из гладиаторов, пастухов и беглых невольников. Все они были вооружены плохо, чем попало. Но дух восставших был высок, они, как уже говорилось, во что бы то ни стало решили победить или умереть. Последнее обстоятельство, естественно, не ускользнуло от цепкого взгляда шпиона.
Вокруг костров тут и там сидели и полулежали люди атлетического телосложения, одетые в шкуры волков, туров и лесных козлов — то были пастухи. Вид их был страшен, в шкурах, вывернутых шерстью наружу, с растрепанными волосами, кое-как собранными в косы, со всклоченными бородами, торчавшими, как щетина, они наводили ужас. Вооружение их также отличалось своеобразием: длинные ножи, пики, секиры, дубины. Вообще пастухи своим видом походили на кимвров, своей дикостью долго наводивших страх на римские войска.
Аполлоний искренне изумлялся, глядя на пастухов, тому, что ими командует один из самых элегантных всадников, глава римской молодежи, знаменитый Тито Вецио. Это был Прометей, поглощенный безумной мыслью похитить у олимпийских богов огонь, чтобы оживить созданную им глиняную фигуру.
Аполлоний смотрел и изумлялся, невольно сильно замедлив шаг.
— Ну, иди же, — говорили ему сопровождавшие его солдаты.
Египтянин ускорил шаг. Добравшись до преторских ворот, он заметил, что картина резко изменилась, шпион оказался среди людей, имевших выправку регулярного войска.
То был маленький отряд, принадлежащий к когорте из четырехсот гладиаторов, вооруженных Тито Вецио по образцу римских легионеров. Что же касалось мужества, военного опыта и дисциплины, то в этом они не уступали лучшим солдатам африканских войск.
В свете костра они стали внимательно разглядывать беглеца.
У Аполлония, как мы знаем, была одна из тех совершенно беспристрастных физиономий, по которой совершенно невозможно определить, какие чувства обуревают его в данную минуту. К тому же одежда и внешность египтянина, особенно клеймо на лбу, наглядно доказывали, что он беглый раб. Подозрений не могло быть, все приняли в нем самое близкое участие.
— Приятель, — говорили ему восставшие, — ты, как видно, неплохой малый и прекрасно сделал, что сбежал от своих безжалостных мучителей, вон как они тебя обработали. Но все равно сейчас тебя надо отвести к центуриону — смотрителю лагеря, а он уже сообщит о тебе нашему молодому императору.[200]
— А, вы уже величаете его императором! — невольно вырвалось у египтянина.
— Еще бы! После такой славной победы над лучшими римскими войсками.
— Ах, как бы я хотел драться под его начальством! — вскричал мнимый раб.
— Что ж, теперь ты наверняка достиг своей цели. Кстати, как тебя зовут?
— Луципор, — отвечал, не задумываясь, Аполлоний.
— Будь уверен, Луципор, что и на твою долю хватит работы. Наш император шутить не любит и слово свое держит.
— Какое слово?
— Он обещал всем нам свободу. Если дело примет благоприятный оборот и мы победим, в Риме будет навсегда отменено рабство. О, я уверен, — продолжил словоохотливый сопровождающий, — с таким вождем, как Тито Вецио мы сумеем своего добиться. Однако идем скорее, мы заговорились, центурион, пожалуй, будет мной недоволен.
— Как, ты хочешь быть свободным и подчиняешься приказам центуриона, такого же раба как и ты? Боишься его выговоров и можешь быть наказан. Извини, я этого не понимаю. — Потому, что ты невежа. Подумай хорошенько. Мы можем сравняться с Римом только в том случае, если будем храбры и дисциплинированы. Впрочем, ты и сам узнаешь об этом, когда будешь сражаться под знаменами нашего освободителя… Рутуба, Алигат и ты, Розарий, — обратился сопровождающий к своим товарищам, — отведите Марципора, то бишь, Луципора в палатку центуриона. Марш!
Палатка центуриона — смотрителя лагеря находилась неподалеку от претория и палатки главнокомандующего.
Старый рудиарий с седыми волосами выслушивал доклады некоторых начальников отдельных частей и караулов и, наблюдая за часами, время от времени приказывал трубить в рожок. В ответ на эти сигналы издалека раздавались крики:
— Не спи!.. Слушай!.. Бодрствуй!..
Именно в это время Аполлония ввели в палатку. — Ему показалось, что сама судьба подсказывала восставшим, что необходимо все время быть начеку, опасаясь измены.
— Ты пришел из Капуи? — спросил центурион Аполлония. — Видно спасался от предстоящей казни. Расскажи-ка нам свою историю. Но советую тебе говорить правду. Я Капую хорошо знаю, потому что пробыл в тамошней школе гладиаторов более тридцати лет, прежде чем меня отправили в Рим, и если я уличу тебя во лжи, то, предупреждаю, велю отрубить твою голову и выставлю ее наверху моей палатки в назидание другим изменникам. Теперь говори, мы готовы тебя слушать.
— Храбрый центурион, — ответил хладнокровно, ничуть не смутившись, Аполлоний, — вот моя история. Я раб… вернее, был рабом претора Сицилии Луция Лукулла, родился в его доме, имя мое Луципор. Ты знаешь, что Луций Лукулл вчера был разбит вашими войсками, следовательно то, что в настоящее время он находится в Капуе и командует когортами — сущая правда. Я его сопровождал из Рима в качестве скорописца. Я уже давно мечтал о свободе, хотел убежать от тирана, так как моих маленьких заработков и сбережений было недостаточно, чтобы выкупиться на свободу,[201] ибо Лукулл славится своей скупостью. Несколько лет тому назад я впервые попытался бежать, но к несчастью был пойман и заклеймен, как ты и сам можешь убедиться, достаточно лишь взглянуть на мой лоб. Но, несмотря на это, я не падал духом и не прощался с моей заветной мечтой о свободе, желая воспользоваться первым же удобным случаем. Как только в Риме прошел слух, что Лукулл назначен командиром отряда, направляемого против Тито Вецио, я обрадовался и ждал момента, чтобы осуществить давно задуманный план. Эта желанная минута, как мне показалось, настала. Уже в Капуе мне удалось уговорить нескольких моих товарищей, чтобы попытаться поднять восстание среди гладиаторов школы Батиата, перебить римлян и их сторонников, после чего открыть перед вами ворота города.
— Дело было задумано недурно, — сказал рудиарий, почти убежденный в искренности беглого раба с клеймом на лбу, — но почему же оно вам не удалось?
— Один из моих товарищей изменил. Злодей, наверное, надеялся на награду или просто струсил и открыл весь план Лукуллу, по приказу которого я был закован в цепи и брошен в темный подвал и только вчера после сражения меня на некоторое время вывели из подземелья на солнце.
