Элисон Уэйр - Плененная королева
Алиенора тайно, по цепочке гонцов отправила послание в Париж. Ей нужно было знать, что случилось. Гонцы привезли новости исключительной важности.
– Мадам, король Людовик и Молодой Король поклялись помогать друг другу в борьбе с общим врагом.
Алиенора поняла, что этим врагом мог быть только Генрих, хотя уставший гонец, стоящий перед ней на коленях, не осмелился произнести его имени.
– Мадам, король Генрих отправил в Париж делегацию епископов, чтобы узнать, вернет ли французский король его сына. Когда король Людовик спросил, от кого это послание, ему сказали, что от короля Англии. «Король Англии находится здесь! – возразил на это Людовик. – Но если вы имеете в виду его отца, то вам надлежит знать, что он более не король. Всему миру известно, что он уступил королевство сыну».
Алиенора, услышав это, не смогла сдержать улыбку: она и не подозревала, что Людовик умеет вот так бросать перчатку.
– Мадам, его величество готовится к войне. Он занимается обеспечением безопасности замков и собственной персоны. Многие бароны Англии и Нормандии приняли сторону Молодого Короля и публично поддержали его.
Дело принимало серьезный оборот.
– А что Уильям Маршал? – спросила Алиенора. – Как видит ситуацию этот мудрый человек?
– Он выступает за Молодого Короля.
Война! Алиенора не могла поверить, что дело зашло так далеко. Людовик сыпал угрозами, бароны Генриха брались за оружие, а его сыновья рвались в бой, желая преподать отцу урок. И вдруг в Пуатье появился Молодой Король в сопровождении злорадствующего Бертрана де Борна.
Молодой Генрих обнял мать.
– Я приехал тайно, – сказал он. – Мне нужна твоя помощь. И помощь братьев.
– Скажи мне откровенно, сын мой, – взволнованным тоном спросила Алиенора, – чего ты надеешься добиться, подняв оружие против отца?
– Я думал, ты поддерживаешь меня! – вспыхнул тот.
– Я поддерживаю тебя. И считаю, что ты незаслуженно обижен. Но мы все должны хорошо понимать, какие цели преследуем. Ты хочешь вынудить короля поделиться с тобой властью? Или ты – как сообщают – хочешь лишить его трона и править самостоятельно?
– И от этого зависит, будешь ли ты меня поддерживать?
Так, подумала Алиенора, значит, он понимает суть нравственного выбора.
– Прежде зависело, – горько ответила она. – Но твой отец повел себя так, что лишился моей преданности. Я теперь как вдова. Он меня оскорбил и бросил, он презрительно относился к вам – моим и его сыновьям. И я не собираюсь безразлично смотреть на это. Сгнившую ветвь нужно отрйзать, прежде чем она заразит все дерево.
– Ты готова пойти так далеко? – Молодой Генрих удивленно смотрел на мать.
– Да, – ответила она. – Твой отец вынудил меня выбирать между преданностью королю и мужу и желанием защитить интересы моих детей. Я мать. У меня нет выбора. Он убил ту любовь и те обязанности, что у меня когда-то были по отношению к нему. – Алиенора подошла к своему высокому сыну и обняла его.
– Что он с тобой сделал? – сердито спросил Генрих.
– Он ударил меня, да будет тебе известно. В остальное не хочу вдаваться.
– И не надо! – вскипел Молодой Король. – Мы же все не слепые. Мы знаем о Прекрасной Розамунде. – Он произнес эти слова с кривой ухмылкой.
– Похоже, одна я ни о чем не догадывалась, – беззаботно сказала Алиенора. – Но теперь мы должны забыть о прошлом и обсудить с твоими братьями эту войну.
Она пригласила в свой солар Ричарда и Жоффруа. Появилась и Констанция, у которой имелось собственное мнение, но Алиенора нетерпеливо отослала ее прочь. Она не хотела, чтобы глупенькая девочка ввязывалась в государственные дела. Для братьев появление Молодого Короля стало полной неожиданностью, они мрачно, со все возрастающей яростью слушали его и мать.
– Вам самим решать, что вам делать, – сказала младшим сыновьям Алиенора. – Вы оба почти взрослые мужчины, я не буду относиться к вам, как к детям.
Ричард поднялся и обнял Молодого Генриха:
– Я лучше буду с братом, чем с отцом, потому что Генрих прав.
– Хорошо сказано! – зааплодировала Алиенора. – А ты, Жоффруа, ты будешь на стороне братьев против отца?
Жоффруа вытянулся в полный рост, к пятнадцати годам он сильно вырос, но ему никогда было не догнать Молодого Генриха и Ричарда, которым он сильно завидовал. В отличие от них Жоффруа был темноволосый, замкнутый, и становилось понятно, что и характер у него будет соответствующий. Слова он выбирал тщательно и, вероятно, был самым умным из детей Алиеноры, но при этом ненадежным и честолюбивым до жестокости.
– Я, естественно, поддерживаю братьев, – ровным голосом ответил он. – Я тоже жертва отцовского упрямства. Я должен править Бретанью без его бесконечных вмешательств.
– Тогда мы все заодно, – заявила Алиенора. – Но прежде чем продолжить и составлять планы, я должна спросить, представляете ли вы себе последствия того, что делаете, потому что вы должны ступать на эту тропу только с открытыми глазами. По любым меркам это называется измена.
– Измена, – горячо прервал ее Молодой Генрих, – это преступление против короля. Я король или нет? Даже мой отец не в состоянии оспорить это. И король Людовик говорит, что, короновав меня, отец отрекся от своей суверенной власти.
– Это все спорно, – покачала головой Алиенора. – Но пока хватит и этого. Вы понимаете, что фактически объявляете войну отцу, которого обязаны любить и которому должны подчиняться?
– Ты же знаешь, это в нашей природе – ни один из нас не любит другого, – пожал плечами Жоффруа. – Мы ведь дьявольское семя, ты не забыла? Так что нет ничего удивительного в том, что мы стремимся навредить друг другу.
– Наш отец лишился права на нашу любовь и покорность, – подтвердил Ричард, его красивое лицо исказила гримаса негодования.
– Вот уж точно, – согласился с ним Молодой Король. – Значит, вы оба со мной?
– Да! – в один голос ответили братья.
– Вы должны ехать прямо в Париж к королю Людовику, – сказала Алиенора. – Он самый могущественный ваш союзник и поможет вам военной силой. Я напишу письма, в которых сообщу Людовику и его Совету о том, что поддерживаю вас. Я надиктую их сейчас же, пока вы собираетесь.
Не прошло и часа, как Алиенора была во дворе, поцеловала на прощание сыновей, пожелала счастливого пути, не зная, увидит ли их когда-нибудь еще. Их отъезд должен был держаться в тайне, но уже через час город Пуатье оживленно обсуждал это событие и высказывал предположения о его цели, а через неделю вся Аквитания была в приподнятом настроении: все ждали окончания правления ненавистного герцога Генриха. Алиеноре стало известно об этом, только когда появился трубадур Ришар де Пуатевен и исполнил перед ее двором сочиненную им песню. Пропетая сочным баритоном, она говорила о силе чувств ее подданных.
Возрадуйся, Аквитания!Ликуй, Пуату, ночью и днем!Близится расставаниеС северным королем!
Глубоко тронутая, Алиенора обратилась к Раулю де Фаю.
– Мы не можем игнорировать глас народа, – пробормотала она. – Это только усиливает мое убеждение в том, что пришло время восстать против Генриха.
– Я думаю, многие здесь давно ждали, что ты примешь такое решение, Алиенора, – с мягкой улыбкой сказал Рауль.
– Ты съездишь для меня в Париж? – Она схватила его за руку. – Стань поим посланником и передай личное письмо от меня Людовику. Я хочу поблагодарить его за поддержку сыновей и прошу позаботиться об их безопасности. Он оценит такой персональный жест, а ты оттуда сможешь послать мне весточку о том, как поживают мои сыновья, и, возможно, тебе удастся внести свой вклад в принятие правильного решения.
– Поеду с удовольствием, – согласился Рауль. – Буду голосом герцогини Аквитании. Можешь во мне не сомневаться.
Рауль уехал, но вскоре она получила письмо с печатью архиепископа Руанского Ротру. С какой это стати он, примас Нормандии, надумал писать ей, Алиеноре? И тут ее охватил страх. Не сообщает ли ей архиепископ о том, что с ее сыновьями случилось что-то страшное? Дрожащими пальцами она сломала печать и стала читать. Челюсть ее в ужасе отвисла.
Начал Ротру довольно вежливо:
«Благочестивая королева, прекраснейшая из королев…» Но сразу же за этим он писал о том, что она, до того времени верная жена, оставила своего мужа. Но испугало ее не это – с лицемерными пошлостями Алиенора встречалась чуть не каждый день. Испугали ее обвинения архиепископа в том, что она вынудила плоды своего супружества с королем восстать против отца. Такое поведение преступно, обрушился на нее архиепископ, после чего предупредил, что если она немедленно не вернется к своему мужу, то станет причиной крушения всего христианского мира.
Он знал! Генрих знал о ее предательстве. Он заставил своего архиепископа Ротру написать это послание – сомнений у Алиеноры не было. Но как он узнал? Все планировалось втайне. Неужели ее письмо Людовику перехвачено? Или еще хуже: неужели Рауля захватили в плен и вынудили во всем признаться? Но она опасалась и худшего: не мог ли Генрих насадить шпионов при ее дворе? Алиенора попыталась вспомнить имена и внешность тех, кто недавно появился здесь, и припомнила, что незадолго перед отъездом Генрих назначил четырех ее соотечественников из Пуатье в ее канцелярию. Алиенора не думала, что тут есть что-то крамольное, но, имея дело с Генри, кто знает… Он человек подозрительный. Может быть, чиновники, назначенные мужем, здесь и ни при чем, а виноват кто-то из близких, кого подкупили и заставили служить королю. От этой мысли мурашки побежали у нее по коже. Но не исключено, что она идет на поводу у собственного воображения, ведь и Людовик вполне мог упомянуть ее в одном из своих писем к Генри.
