Софья Бородицкая - Две невесты Петра II

В обществе, напротив, недовольство росло; довольные перенесением столицы в Москву не могли примириться с мыслью о предстоящем браке императора с княжной Долгоруковой.

Долгоруковых знали и опасались за ближайшее будущее правительства, руководимого ими; высокомерие их раздражало, приводило в отчаяние окружающих, тем сильнее, что приходилось прятать горькие и злобные чувства, казаться любезным и довольным...

В семье невесты царила радость и торжество неописуемые, которых не считали даже нужным скрывать. Князь Алексей Григорьевич получил от императора 12 000 крестьянских дворов, т. е. около сорока тысяч душ. Австрийский посланник, граф Вратислав, желавший сохранить добрые отношения Австрии с Россией, обещал выхлопотать отцу невесты вместе с титулом герцога и князя священной империи — герцогство Козельское в Силезии, когда-то обещанное Меншикову.

Каждый Долгоруков выражал свою радость по-своему, в зависимости от степени своего ума, — с большей или меньшей заносчивостью: Алексей, всегда и во всём глупый, заставлял гостей своих целовать себе руку...

Катастрофа надвигалась быстро... Во вторник, 6 января 1730 г., в день Крещенья при обычной церемонии водосвятия, два полка, Семёновский и Преображенский, под командой фельдмаршала Долгорукова, были выстроены на льду, на Москве-реке. Государыня-невеста приехала в раззолоченных санях, запряжённых шестёркой цугом; государь стоял на запятках. Их сопровождал эскадрон кавалергардов и многочисленная свита. Император был на лошади и стал во главе Преображенского полка. Богослужение и парад длились долго; был сильный мороз, дул резкий ветер.

Накануне Пётр II произвёл Ивана Долгорукова в майоры Преображенского полка. Эта была последняя милость, оказанная фавориту.

По возвращении во дворец государь жаловался на головную боль. На следующее утро, в среду, у него открылась оспа, сначала очень лёгкая.

Через неделю, в четверг, 15 января, бюллетень на имя дипломатического корпуса и депеши, посланные представителям при иностранных державах, объявляли болезнь благополучно разрешившейся и здоровье государя — вне опасности. Но в тот же день он совершил ужасную неосторожность, подошёл к открытому окну, чтобы подышать морозным воздухом. Болезнь возобновилась, и на спасение не стало никакой надежды.

Народ был поражён. Двор озабочен и встревожен будущим. Долгоруковы приходили в отчаяние.

Днём в субботу, 17 января, Долгоруковы: Алексей с сыном Иваном, два брата Алексея — Сергей и Иван и Василий Лукич — сидели в нижних покоях Головинского дворца, в спальне Алексея Григорьевича, и смущённые, встревоженные обсуждали положение. Алексей первый высказал громко вопрос, который был у всех на уме: «Кого следует возвести на престол?» Хитрый Василий Лукич ответил неопределённым: «Как ты думаешь?» Тогда Алексей Григорьевич заявил, что, по его мнению, следует составить завещание в пользу его дочери, невесты государя. Осторожный Василий Лукич колебался, находя это опасным, но когда Сергей Григорьевич присоединился к мнению брата, Василий Лукич, боясь возражениями скомпрометировать себя в глазах братьев, переменил тон и показал письмо, полученное им от датского посланника барона Вестфалена[39]. В этом письме Вестфален писал: «...Говорят о безнадёжном положении императора. Если бы он скончался, кому перейдёт престол? Воцарение великой княжны Елизаветы было бы неприятно его королевскому величеству. Вы должны были бы позаботиться о возведении на престол племянницы Вашей, невесты императора. После смерти Петра I Меншикову и Толстому удалось короновать Екатерину...»

Это письмо уничтожило последние колебания. Решено было составить фальшивое завещание, и, если бы не удалось заставить государя его подписать (и таким образом узаконить), Иван, умевший имитировать почерк Петра, должен был его подписать. Василия Лукича просили составить текст завещания, но он был слишком тонок и хитёр, чтобы согласиться своей рукой написать такой компрометирующий документ; он сослался на свой неразборчивый почерк, и завещание, составленное словесно им самим и князем Алексеем, было написано в двух экземплярах Сергеем Григорьевичем.

Во время заговора в Головинский дворец приехал фельдмаршал Долгоруков. Узнав, в чём дело, он был вне себя от негодования. Алексей с уверенностью глупости уверял его, что можно увлечь весь Преображенский полк ввиду того, что Иван — майор этого полка, а князь Василий Владимирович — старший подполковник, что к Преображенскому полку можно привлечь и Семёновский и обратиться также к князю Дмитрию Голицыну и канцлеру Головкину... «Что вы, ребячьё, врёте!» — закричал фельдмаршал; по его мнению, не только увлечь полк на такое дело было нельзя, но и говорить с полком об этом значило рисковать жизнью. К тому же он напомнил, что княжна не жена императора, а только его невеста, что присягать ей никто не станет, начиная с него самого. В заключение своей речи он сказал, что предпочитает высказать всё это сейчас, не вводя их в грех, так как лгать и обманывать не в его привычке. Высказав это всё, старик встал и уехал. Его разумные слова не привели ни к чему. Князь Василий Лукич и князь Сергей, люди умные, не могли не понимать опасности той страшной игры, которую затеяли, но, ослеплённые честолюбием и жаждой власти, катились по накатанной плоскости.

Иван подписал под одним из завещаний «Пётр», совершив явный подлог. Он поехал во дворец, надеясь ещё заставить государя подписать второй экземпляр и быть избавленным от необходимости предъявлять фальшивый. Ему ничего не удалось сделать. Весь вечер в субботу и всю ночь Остерман не выходил из спальни больного. На следующий день, в воскресенье, Пётр потерял сознание. Смерть приближалась быстро. Минула полночь. Настал понедельник, 19 января — день предполагавшейся свадьбы. В половине второго ночи Пётр скончался, не приходя в сознание. Остерман и Иван Долгоруков были при нём.

Петру было четырнадцать лет и три месяца; царствование его продолжалось два года и восемь месяцев. С ним пресеклось мужское поколение дома Романовых в прямой нисходящей линии.

Пётр II скончался в половине второго, в ночь с 18 на 19 января. Многие из сановников всю ночь не покидали дворца; другие ежечасно засылали гонцов узнавать о состоянии государя. К пяти часам утра дворец был полон народа.

Князь Алексей Григорьевич попробовал было заявить присутствующим о завещании государя, но встретил самый единодушный отпор. Верховный совет удалился во внутренние покои, чтобы обсудить положение дел.

Верховный тайный совет состоял из шести членов, обыкновенно называвшихся верховниками. Это были: канцлер Головкин, вице-канцлер Остерман, князь Дмитрий Голицын и три Долгорукова — Василий Лукич, князь Алексей Григорьевич, отец фаворита, и князь Михаил Владимирович, сибирский губернатор, брат фельдмаршала. Остерман остался у тела государя, присутствовал при омовении и облачении его, сам распорядился уложить в гроб и выставить в торжественном зале дворца. Члены Верховного совета собрались на заседание. Решено было послать ещё за фельдмаршалом Голицыным; — ни он, ни князь Василий Владимирович Долгоруков не были членами Верховного совета, но оба фельдмаршала были подполковники, один — Преображенского, другой — Семёновского полка, и их содействие было необходимо новому правительству.

Пошли просить и Остермана, но тот пришёл только на минуту и со своей обычной тонкостью заявил, что он как иностранец не считает себя вправе принимать участие в совещании, в котором будут располагать короной Российской империи, прибавив, что подчинится мнению большинства. Сказав это, он опять ушёл к телу императора.

Верховники разместились вокруг большого стола под председательством старого канцлера Головкина, кашлявшего, дрожавшего и боящегося остановиться на каком бы то ни было решении. Правитель дел Верховного совета, Степанов, готовился писать протокол. Я опишу это историческое заседание согласно записке, найденной мною в бумагах моего деда и составленной им по сведениям, полученным от князя Василия Михайловича Долгорукова (Крымского), племянника фельдмаршала.

Заседание вёл князь Дмитрий Михайлович Голицын. Смысл его речи был следующий: несколько часов перед тем угасла мужская линия императорской династии; законных наследников у императора Петра I больше нет; считаться с его незаконными детьми нечего; завещание Екатерины недействительно; Екатерина сама, как женщина низкого происхождения (выражения его были крайне резки), не имела права занимать престола и тем менее располагать Российской короной. Завещание покойного императора, только что предъявленное, — фальшиво.

Здесь Василий Лукич хотел его перебить, но фельдмаршал Долгоруков остановил его, заявив, что завещание это действительно фальшиво, что справедливее всего было бы возвести на престол царицу Евдокию (фельдмаршал был личный друг царицы и предан ей всецело).