Софья Бородицкая - Две невесты Петра II
Русская же партия состояла из всей русской знати за исключением — во время царствования Петра II — семьи Долгоруковых, которые нисколько не заботились о благах государства, были заняты своими личными расчётами и поставили себя в очень невыгодное, совершенно обособленное положение.
Самым выдающимся человеком в русской партии, признанным её главой и руководителем, был старый князь Дмитрий Михайлович Голицын, старший брат фельдмаршала, князя Михаилы[31]. Князь Дмитрий Михайлович, такой же безупречно порядочный, как и его брат, имел все преимущества широкого ума, большой энергии и несокрушимой твёрдости.
Был ещё в русской партии человек большой ловкости и ума — бывший вице-канцлер, барон Шафиров. По своему иностранному очень скромному происхождению[32] и выдающимся заслугам перед Петром I он должен был бы занимать одно из видных мест в рядах « новых» людей, но он был отодвинут в русскую партию ненавистью к Остерману, своему бывшему секретарю, обошедшему его, и которого он, в свою очередь, надеялся сместить. Его большой политический опыт, глубокое знание людей были очень полезны его новым друзьям. Породнившись через свою невестку с Измайловыми и через зятьев с Долгоруковыми, Салтыковыми, Хованскими и Гагариными, он был свой в кругу старой русской аристократии. Хитрый и вкрадчивый, он — бывший министр и любимец Петра I — сумел войти в доверие и милость царицы Евдокии... Долгоруковым Шафиров часто давал мудрые и осторожные советы, которые, к несчастью, были бесполезны... Если бы Пётр II жил дольше, старый барон, несомненно, сместил бы Остермана и вновь сделался бы вице-канцлером...
С этого дня Голицын и Репнин стали близкими друзьями. После блестящей финляндской кампании в 1714 г. князь Михаил Михайлович получил от Петра крупную сумму. Он тотчас заказал зимнюю обувь для своих солдат. Доброта его, скромность и крайняя умеренность в еде (редкое в ту пору явление) были известны всем, и Пётр настолько уважал его, что никогда не заставлял пить. Князь Михаил Голицын, Репнин и Шереметев имели мужество не подписать приговора над царевичем Алексеем. Михаил Михайлович дожил и пережил царствование Петра II, который оказывал ему очень мало внимания, тогда как мачеха несчастного царевича Алексея, Екатерина, поспешила произвести популярного князя Михаила Михайловича в фельдмаршалы.
Младший брат, тоже Михаил, до смерти фельдмаршала, т.е. до 45 лет, назывался молодым князем Михайлом Михайловичем. Он был человек средних способностей, но очень порядочный. При Екатерине I он был президентом юстиц-коллегии. При Елизавете — посланником в Персии, откуда он вывез персиковые деревья, неизвестные до тех пор в России, и развёл их в своём подмосковном имении. В ту пору персики были такой редкостью, что в приезды императрицы Елизаветы в Москву и во время коронования императрицы Екатерины II Голицын, тогда уже генерал-адмирал, являлся во дворец с двумя-тремя корзинами персиков, которые очень высоко ценились тогда.
Образ жизни, в который Долгоруковы втянули молодого государя в Москве, отвлекал его от всякого серьёзного занятия и быстро расшатывал его здоровье. Он любил охоту; этим пользовались и увлекали его в далёкие охотничьи поездки, длившиеся по несколько недель. Обширные леса, окружавшие тогда Москву, были соблазнительны для охотника, и этим воспользовались, чтобы заставить его утвердить резиденцию в Москве, что приводило в отчаяние немецкую партию и «новых» людей, чувствовавших себя неудобно и неловко в старой столице, сердце старой России. Частые и продолжительные отлучки из Москвы, в которые вовлекали молодого государя, были средством оградить его от всякого постороннего влияния. Долгоруковы одни были постоянно при нём, окружали его, следили за ним, не спуская с глаз, и подчиняли своему влиянию совершенно.
Боязнь какого бы то ни было влияния была так сильна, что даже свиданья Петра с бабкой его, царицей Евдокией, которую он глубоко почитал и окружал ласками, казались опасны. При этих свиданьях всегда кто-нибудь присутствовал.
Остерман говаривал со слезами на глазах: «Государю точно умышленно хотят расстроить здоровье и привести его к смерти!» Остерман был известен своей способностью плакать по желанию, но в этом случае он был более чем прав и говорил как умный и преданный человек.
Всю зиму 1728—1729 года молодой император ежедневно с раннего утра отправлялся на санях в Измайлово с любимцем своим Иваном Долгоруковым и его отцом. Там он проводил весь день, окружённый одними только Долгоруковыми и их друзьями, выслушивая бесконечные жалобы на немцев, захвативших, благодаря преобразованиям его деда, Петра I, большую часть власти в свои руки. Молодой государь становился игрушкой в руках небольшого кружка жадных эгоистов, отдалявших от него лучших советников и эксплуатировавших его для личных своих выгод.
Он привязался было к одному из камергеров, старшему сыну Дмитрия Голицына, князю Сергею, человеку лет 30, прекрасно воспитанному и в высшей степени порядочному. Чтобы отдалить этого опасного соперника, Сергея Голицына поторопились отправить в Берлин представителем России.
Я нашёл в бумагах моего деда список охотничьих поездок Петра в течение 1728—1729 гг. с заметкой, что охоты, продолжавшиеся менее четырёх дней, в нём не отмечены, так как бывали слишком часты:
В 1728 г. — от 7 мая — до 19 мая 12 дней.
» » 21 мая — » 14 июня. ... 24 »
» » 30 июня — » 10 июля .... 10 »
» » 7 сент. — » 3 октяб 26 »
» » 14 окт. — » 7 ноября ... 24 »
(Эта охота продлилась бы больше, если бы он не получил известие о тяжёлой болезни сестры Наталии Алексеевны, умершей 22 ноября).
В 1729 г. — от 1 марта — до 23 марта. ... 22 дня.
» » 20 апр. — » 24 апр 4 »
» » 5 июля — » 29 авг 55 »
» » 31 авг. — » 4 сент 4 »
» » 8 сент. — » 9 ноября ... 62 »
Итак, с февраля 1728 до начала 1729 г., в течение 21 месяца — 243 дня, т. е. восемь месяцев, не считая мелких охот в 2 и 3 дня! — Где же тут думать об ученьи и о занятиях государственными делами. Члены дипломатического корпуса почти не видели государя и очень на это жаловались. Только хитрому интригану герцогу де Лириа[33], угодливо втиравшемуся в доверие к Долгоруковым, удавалось иногда видеть государя, невидимого для всех, кто не принадлежал к интимному кружку фаворита. Увлечение охотой доходило до того, что Пётр не только присутствовал лично при кормлении собак, но иногда собственноручно варил им пищу — а ему уже было 14 лет и он был очень умён и развит не по летам.
В семье Долгоруковых шли серьёзные разногласия. Старый фельдмаршал, князь Василий Владимирович, человек отсталый, но честный и прямой, очень преданный царице Евдокии, из-за несчастного сына которой ему пришлось много пострадать, хотел подчинить молодого императора влиянию его бабки, т.е., другими словами, влиянию барона Шафирова, т.к. престарелая царица была неумна и ничего не понимала в делах[34].
Князь Василий Лукич, человек очень умный, ловкий и двуличный, ухаживал за своим двоюродным братом Алексеем и сыном последнего, Иваном, любимцем царя. Понимая ничтожность отца и сына, он надеялся подчинить их своему влиянию и при их помощи осуществить свои честолюбивые мечты[35].
Опасным соперником он считал брата Алексея, князя Сергея Григорьевича, который имел хорошего руководителя в лице своего тестя Шафирова. При помощи герцога де Лириа и иезуитов Василий Лукич затеял целую сеть интриг, из которых самой крупной был план восстановления патриаршего сана, с тем чтобы возвести в этот сан князя Якова Петровича Долгорукова (брата моего прапрадеда), круглого дурака, которым надеялись вертеть по желанию.
Но удивительнее и непонятнее всего была глупая зависть князя Алексея Григорьевича к возвышению своего собственного сына Ивана! Отношения отца и сына испортились со времени приближения последнего к императору.
Князь Иван не всегда сопровождал государя на охоту; иногда он оставался в Москве и вёл самый непристойный образ жизни. По ночам, окружённый сбродом негодяев, вооружённый, он разъезжал по улицам Москвы, вламывался в дома, совершал самые гнусные насилия, и никто не смел ни оказать сопротивления, ни пожаловаться на царского фаворита. В то же время отец его, нисколько не огорчавшийся его гнусным поведением и называвший такие подвиги «молодечеством», старался умалить его влияние на государя и снискать милость младшему своему сыну Николаю, пустому и глупому пятнадцатилетнему малому.
Иван Долгоруков забывался совершенно; он был в связи с женой Никиты Трубецкого, дочерью канцлера Головкина. Как-то раз в доме Трубецких, будучи навеселе, он поссорился с мужем своей возлюбленной — по-видимому, весьма предупредительным — ив припадке ярости выбросил бы его из окна, если бы Степан Лопухин не вмешался в это дело.
