Геннадий Ананьев - Вокруг трона Ивана Грозного

И вдруг озябшую нахохленность вражеских станов, не только главного, взметнул мощный взрыв пороха, гром от которого услышали в самых отдалённых станах.

   — Что?! Что случилось?! — спрашивали друг у друга встревоженные ратники, словно кто-то из них мог ответить на подобные вопросы.

А командиры уже кричали:

   — Облачайся в доспехи!

Мало кому удалось выполнить приказ: противник стремительней метели налетел на главный стан со всех сторон. Самому Замойскому едва удалось вырваться из кровопролитной вакханалии.

Другие полковые станы, не получив никакой команды, на помощь главному стану не спешили — они долгое время даже не знали о нападении на него. Они только приняли меры для своей обороны. На всякий случай.

Хозяйничала вылазка во вражеском стане короткое время, побив во множестве не только рядовых воинов, но и видных военачальников, обогатившись крупными воинскими трофеями, почти без потерь возвратилась в город. Со знаменем самого Замойского.

То была сорок шестая и самая удачная вылазка. Увы, она оказалась последней. Ещё бы пару таких вылазок, и враг бы побежал, побросав всё, в пределы своих стран. Но иначе развернулись события.

Замойский не замедлил известить о крупном уроне главного переговорщика, ясновельможного пана Забаражского, который по поручению короля вёл переговоры с послами царя Ивана Васильевича князем Елецким и печатником Алферьевым. Замойский сообщил, что войско под Псковом держится из последних сил, и просил ускорить заключение мира или перемирия, если нет охоты потерять всё. Забаражский принял эту просьбу с должным пониманием и готов был уменьшить аппетиты, отказавшись от ряда требований, на которых настаивал Баторий; он так и объявил своим помощникам:

   — Уступив малое, не потеряем всего. Нам нужно спешить с окончанием переговоров.

Все согласно закивали. Даже представители Литвы, но тут заговорил иезуит Антоний:

   — Мне доподлинно известно, что Московский князь Иван велел своим послам не возвращаться в Москву без подписанного договора о мире или перемирии. Они ни в коей мере не ослушаются.

   — Но обстоятельства изменились. Наши войска на пороге полного разгрома. Даже без помощи других воевод, какие отчего-то не идут помогать князю Шуйскому, он вынудит наших воинов прекратить осаду Пскова, — возразил Антонию Забаражский. — Извещены непременно русские послы о позорной для нас схватке, потери от которой окончательно похоронили боевой дух нашего некогда доблестного войска.

   — Знать они — знают, но не возьмут во внимание это позорное для нас событие, — стоял на своём Поссевин. — Я даю слово повлиять на них со своей стороны.

   — И всё же, считаю, без малых уступок они не согласятся на мир.

   — Скорее всего — да. Верните им захваченные в этой кампании Баторием города и их земли, думаю, это вполне устроит послов. Я обещаю добиться их согласия.

Антоний и впрямь расстарался. Он хвалил мужество и воеводское умение Батория, говорил, что ему известно, что тот собрал войско больше прежнего и ещё лучше оснащённое, что он со дня на день выступит с ним, и тогда Псков падёт, а следом падут Великий Новгород со Смоленском. Таким образом, дорога на Москву будет открыта, Россия станет вотчиной польского короля. Не станут дремать и шведы.

   — Всё это очень плохо для России, не менее плохо и для вас лично: вы лишитесь голов, испытав при этом все прелести пыточных камер. Я знаю царя Ивана Васильевича не хуже вас, поэтому так откровенно говорю с вами. И ещё хочу предупредить: если договор нами не будет подписан, я буду вынужден Поведать вашему царю о вашем упрямстве, ибо я тоже не волен не исполнить воли Папы Римского, который послал меня сюда, чтобы помирить безмерно льющих христианскую кровь.

Послы и без того знали, что ждёт их в Кремле или в Александровской слободе, если они возвратятся туда без подписанного договора, а угроза Поссевина окончательно лишила их воли к сопротивлению наглым требования уполномоченных Батория. Антоний между тем усиливал нажим:

   — Мала ли уступка польского короля? Он уступает царю Ивану Великие Луки, Заволочье, Невель, Холм, Себеж, Остров, Красный, Изборск, Гдов и все пригороды псковские. Важность такой уступки велика. Вы же сами хотели всё это уступить ради сохранения Дерпта. При моём содействии Баторий пошёл на уступки. Под моим нажимом от имени Папы Римского, — без стыда и совести превозносил свою роль в переговорах Антоний, якобы озаботившийся интересами России. — Теперь я честно смогу доложить понтифику о своей успешной миссии. Мир в христианском мире восстановится.

Согласны ли были с Антонием Елецкий и Алферьев, трудно сказать, но не их вина в том, что они приняли иезуитский совет и на условиях противоположной стороны поспешили закончить переговоры в январе 1562 года. Они не посмели действовать самостоятельно, исходя из благоприятной для России обстановки — безоглядно исполняли волю Ивана Грозного, отчего-то потерявшего способность отвечать ударом на удары врагов.

Договор был подписан на десятилетнее перемирие.

Полумёртвый стан вражеский ожил. Радость захватчиков неописуемая. Защитники же Пскова встретили вести о замирении более чем сдержанно. Они верно оценивали свой подвиг и могли только удивляться, отчего плоды их самоотверженности и героизма оказались столь плачевными.

Замойский звал к себе на пир русских воевод, князь Иван Петрович, отпустив к нему младших своих соратников, сам не поехал. Он не хотел веселиться. Он недоумевал, как можно в один миг отдать алчным всё, чего Россия добилась за многие десятилетия огромными усилиями и изрядной кровью. Ведь в такой поспешности не было никакой вынужденной необходимости. На ладан дышало войско Батория, и только лишь одним мощным ударом можно было разнести в пух и прах сборище наёмников и жадных до чужой земли ляхов — очистилась бы земля отчичей от захватчиков, да и на многие годы зареклись бы алчные ляхи начинать захватническую войну.

А вышло как? Уже почти разбитый Баторий снискал славу победителя. Почему?

Не поехал к Замойскому Иван Шуйский ещё и потому, что не мог простить тому его коварства.

Времени бездельного много, и Шуйский принялся осмысливать случившийся позор, пытаясь хоть как-то понять действия государя Ивана Грозного, однако это у него никак не получалось: четверть века шаг за шагом Москва отбивала нагло и с обманом захваченные исконно русские земли. Литва и ляхи начали занимать один за другим города, вроде бы ради освобождения их от монгольского ига, и сами русские им помогали в этом. Верили клятвенному обещанию, что как только Россия освободится от монгольского владычества, тут же всё будет возвращено. Благодарили даже добрых соседей Литву и Польшу за участие в нелёгкой судьбе, какую предопределил Господь за грехи тяжкие.

Настал срок, и Россия сбросила тяжёлый хомут с выи своей, но ни Литва, ни Польша не поспешили исполнить клятвенные обещания. Они показали России большой кукиш. Тогда Иван Третий Великий поставил перед собой цель: отбить у алчных и коварных соседей своё, исконное. Много успел сделать. Сын его продолжил начатое, и тоже не без успеха. Но больше всех одержал побед внук Ивана Третьего, Иван Четвёртый. Почти всё вернул. Кроме Киева. Знатно били поляков, шведов, псов-рыцарей, и вдруг всё отдано изнурённым остаткам разноплеменного войска Батория. К тому же ничего не сделано, дабы остановить нашествие шведов. До Водьской пятины Великого Новгорода они дошли, захватив добрые крепости на Неве — Усть-Нево и Орешек.

А в Ливонии, которая более шестисот лет была владением великих князей Киевских, а затем и Владимирских, которой повелевал Владимир Святославович и где при Ярославе Мудром строились крепости, где славяноруссы жили, как и в центральных областях России, вдруг началась передача городов, обильно орошённых кровью русских ратников.

Одно утешало князя Ивана Шуйского: защитники Пскова не только город отстояли, но и спасли Россию от ещё больших потерь. Захватив Псков, Баторий не успокоился бы овладением Ливонии, обязательно взял бы и Великий Новгород, и Смоленск, не оставил бы России ни пяди земли Северской. И всё же гордость за свершённое, благодарность воеводам, детям боярским, казакам, мечебитцам и обычным псковитянам не принесли полного удовлетворения: он не мог согласиться с потерянными возможностями и выгодами, которые были достигнуты благодаря мужеству подчинённой ему рати и самопожертвованию жителей Пскова. Всех, от мала до велика. Мужчин и женщин.

Ему, ко всему прочему, ещё предстояло ехать с Замойским в Ливонию, чтобы передавать тому города, но князь сказался больным, а верный его лекарь представил болезнь такой тяжёлой, едва не смертельной, и утверждал, что бороться с ней нужно долгим лечением.

Иван Грозный, однако, остался недоволен Иваном Шуйским, поняв, видимо, его хитрость, велел ехать в Москву. Но и эту волю самодержца герой Пскова не исполнил поспешно, понимая, что для сумасбродного сатрапа нет ничего святого, и вновь сослался на сильный недуг.