Валентин Иванов - Повести древних лет
В его памяти навязчиво жили лицо и фигура женщины, страшной жрицы. Она могла для чего-то разрезать его грудь и достать кусок живого мяса. В ушах черпальщика сохранился ее голос. Сама она появлялась по ночам, а днем пряталась в дальнем черном углу под палубой, в основании шеи зверя. Он боялся этой белой женщины. Но ее образ притягивал его. И он возненавидел всегда полную жидкости черпальню и черпало на длинной рукоятке. Такое тяжелое-тяжелое, зачем оно?..
Он брался обеими руками за медный ошейник, пробовал просунуть под него подбородок и, быть может, пытался что-то вспомнить. Для чего этот жесткий обруч и откуда он взялся?
Жидкость из переполненной черпальни холодила босые ноги, он взглядывал вниз. Он не обращал внимания на комаров, которые густо сидели на его лице и всех не прикрытых лохмотьями частях тела и копались в огрубелой коже.
Эстольд заметил небрежность траллса, черпальщик услышал непонятные звуки и почувствовал удары. Не боль, только удары. Кормчий «Дракона» заключил, что черпальщик износился, как весло, бортовая доска и другая часть драккара. Слишком долго просидев на цепи под палубой, черпальщик сам превратился в дерево, тем закончив свои срок. Заменить его было некем. «Дракон» спокойно отдыхал у пристани. Его кормчего, ближайшего помощника ярла, всецело поглощали трудности войны с биармами. В дальнейшем, угнетенный мыслью об уколе стрелой, Эстольд совсем забыл об отупевшем траллсе.
Черпальщик припрятал нож, зачем — он не знал. Он поглаживал лезвие, лизал железо. Холод металла и острота клинка напоминали не сознанию, а пальцам и рукам о свойствах ножа.
Во время стоянки у причала никто не пользовался неудобной черпальней под низкой палубой. Черпальщик мог бы вырезать вбитый в киль крюк, державший цепь на ноге, и скользнуть через борт с надеждой на успех.
Так он поступил бы десять лет тому назад, быть может — и пять лет. Ныне для прихода такой мысли было слишком поздно. Он захотел проникнуть сквозь днище драккара. Когда и как он решился, он не знал. Вода в черпальне мешала работать, он выздоровел и вовремя выбрасывал жидкость за борт и ковырял жесткое дубовое дерево.
Сидя на корточках, черпальщик что-то бормотал, усердно сопя. В тихих, как гуденье шмеля, звуках голоса превращенного в зверя человека вряд ли кто смог бы уловить ритмы песен белой красавицы Гильдис.
Он точил днище «Дракона» с инстинктом мыши, которая грызет половицу без особого расчета, но умеет приспособить сечение отверстия для своего тела. Когда ему казалось, что кто-нибудь может заглянуть под палубу, он прятал нож и замирал, скорченный и бесформенный кусок, не как человек, а как та же мышь, почуявшая запах кошки.
И все же не совсем мышь… Чтобы пройти, он нуждался в круглой дыре и долбил не сплошь, а канавкой, пытаясь описать окружность. Он узнавал глубину пальцем и точил древесину везде на одинаковую глубину. Потом он толкнет дерево и выскочит целиком, щель для него не годилась. И чем дальше он вырвется от драккара, тем лучше. Потому он протачивал не бок, а самый низ днища. Мешало толстое бревно киля и, завершая окружность, он дважды прорезал его.
Мелкие кусочки дерева и труха попадали в черпальню. Переполнявшая черпальню вода разливалась, мешала работать. Он опорожнял черпальню. О том, что кругом драккара вода, он не знал.
Из «Дракона» выбрасывали каменный балласт, и драккар поднимался. Затем он ушел глубоко в воду под тяжестью добычи. Черпальня быстро переполнялась и отрывала черпальщика от его дела. Добычи было очень много, траллс сидел в темноте, и ему оставили столько места, чтобы он мог размахнуться черпалом.
Когда драккары принимают нагрузку больше обычной, черпальни быстро переполняются. Самое хорошее и просмоленное дерево нуждается во времени для набухания. Эстольд заметил, что оба черпальщика, и на корме и на носу «Дракона», работают одинаково хорошо.
Глава седьмая
1
Готовые к бою лучники и пращники, цепко держась ногами, стояли на палубах драккаров и на румах между гребцами.
Еще поднимали якоря и не успели освободить заброшенные на пристань причальные канаты из китовых ремней, а уже надвигались поморянские латники, — их Оттар насчитал до пятидесяти, — и спешили бездоспешные воины с дощатыми щитами.
Со звуком первых ударов кормчих в бронзовые диски в драккары и с драккаров полетели стрелы. Помня об отравленных стрелах, кормчие избегали никчемного состязания в меткости и спешили отвернуть от материкового берега. Вестфольдинги владели водой, на речных островах ниже пристани не было засад. Бессильные стрелы уже лишь на излете достигали «Дракона», отошедшего последним.
Предстоял долгий путь по пустынному Гандвику и кругом северной оконечности земли фиордов. Викинги надолго спускали тетивы ненужных луков и прятали в колчаны неразбросанные стрелы. Пращники складывали в сумки ядра из обожженной глины. Несколько одиночек, особенно сильных и жадных до боя, еще крутили над головами ремни и следили за полетом сорвавшегося в цель тяжелого яблока.
И биармы, как видно, были не сыты. Они преследовали драккары по берегу, мечтая поймать миг, когда струя поднесет поближе какую-нибудь черную звериноголовую вонючую лодью. Удаляясь, пылал погребальный костер. Огню хватит еще на полдня дерева от разрушенных поморянских домов.
Оттар определял в восемь или в девять сотен число вышедших на берег биармов, как он привык называть население устья Вин-о. Они сумели защитить себя.
Ярл помнил каждый день и каждый свой шаг с того мига, когда Гандвик открыл ему землю. Дней было немного, около тридцати, но он прожил их долго-долго. Длинные дни, каждый стоил десяти, как каждый вестфольдинг стоит десяти воинов любого другого племени. Быть может, кроме этого…
Хотя эти дни были так длинны, он, свободный ярл Нидароса, король открытых морей, не сумел, не успел найти у биармов нужное ему место, то, овладев которым, вестфольдинг ломает спину любого племени. Он, Оттар, покидал удобное для Нового Нидароса устье Вин-о лишь из-за того, что не нашел этого места. Оно есть у каждого, в это Оттар будет верить всегда. И эти люди должны чего-то бояться. Их страх перед смертью недостаточен — так и только так Оттар умел понять встреченное неслыханное упорство сопротивления. Пришлось уйти… Они слишком сильны для него.
Биармы провожали драккары. На берегу Оттар насчитал уже больше тысячи воинов. Они еще ждут от него чего-то. Все ли здесь? Нет, они, наверное, прячут в своем лесу запас боевой силы.
Их можно побеждать в бою, и он побеждал их, он истреблял их, в каждой стычке он заставлял их отступать, они всегда убегали перед силой вестфольдингов. И все же это они оказались сильными. Он ушел. Поле осталось за ними. Пусты победы, после которых победитель отступает и отказывается от своего замысла.
Ни настоящий воин, ни настоящий купец не лгут сами себе, Оттар был честен с собой. Гнездо короля викингов не будет свито на берегу Гандвика. Оттар думал: он мог бы начать иначе, не пустить призрак страха, не стремиться стать господином и властителем с первого шага. Протянуть руку дружбы, искать союзников… Быть может, быть может…
По рассказам греков и арабов, люди жарких стран Юга владеют искусством приручить таких свирепых и сильных зверей, каких нет в странах зимнего льда. Говорят, чем сильнее зверь, тем легче его приручить, лев скорее и надежнее, чем тигр, смягчается дружбой человека. Слон делается другом, дикий кот — никогда. Это правда, можно приручить медведя, но не хорька.
Начав иначе, Оттар сумел бы, он был уверен теперь, стать другом биармов. А где оказались бы данники и траллсы для создания богатств Нового Нидароса? На что было бы вербовать и содержать викингов и строить драккары для осуществления великих замыслов? Что думать о пустом. Невозможное не существует.
И все же ярл не мог забыть и не забудет своей радости при первом виде богатых берегов, открытых его волей и его разумом. Какие были минуты! Он не забудет горечи поражения, он поборет ее и извлечет уроки — так он говорил себе.
2
Проток расширялся, дым погребального костра, стелющийся над лесами, остался далеко позади. Под ногами ярла «Дракон» дрогнул, и Оттар вернулся к действительности.
Он не успел сделать четырех шагов, отделявших его от края короткой носовой палубы, как гребцы уже бросили весла и вскочили с румов. Вода ворвалась с носа драккара. «Дракон» сразу осел — он был тяжело нагружен добычей.
Течь была настолько яростной, что следовало думать лишь о собственном спасении. «Акулы» и «Орел» развернулись с чудесной скоростью, свойственной драккарам вестфольдингов, и возвращались к гибнущему «Дракону». Ни кормчий Эстольд, ни Оттар не потеряли присутствия духа. Не сговариваясь, они отдавали одни и те же приказания.
