Владимир Нефф - Императорские фиалки
За выбором кирпича Недобыл присматривал сам. Он уже десять лет возил кирпич на пражские постройки и знал кирпичные заводы лучше любого строителя. Знал, что па Енеральке делают отвратительный кирпич, мягкий, как пряник, с множеством примесей и пустот. Прекрасный внешний вид, звонкость и ясный цвет кирпича, изготовленного на Котларжке, могут ввести в заблуждение только профана, так как этот кирпич безобразно хрупок; он, Недобыл, уже не раз терпел на этом убыток, так как половина доставленного на место груза оказывалась разбитой. Честь поставки кирпича для его дома, украшенного чашами, может быть предоставлена только кирпичному заводу на Подбабе; что бы архитектор Бюль ему ни говорил, о другом кирпиче он и слышать не хочет. Что верно, то верно, этот кирпич несколько груб и не такой совершенной формы, как котларжский, но, благодаря неровной поверхности, к нему, как утверждают все каменщики, лучше пристает раствор.
А теперь посмотрим, как Бюль, осуществляя мечту Недобыла, спроектировал дом внутри и насколько он эту мечту впоследствии реализовал. Широкие, подлинно дворцовые ворота ведут в подъезд, соединяющий улицу с большим, прямоугольным двором, расположенным в углу, образованном задними стенами обоих крыльев дома; с севера двор замыкает вертикальная, уже неоднократно упоминавшаяся нами скала, очертания которой напоминают череп. Размеры и отделка подъезда величественны. В части, прилегающей к улице, его ширина три метра десять сантиметров, часть, прилегающая ко двору, — на шестьдесят сантиметров шире; а поскольку ширина южного крыла дома Недобыла пятнадцать метров, то само собою разумеется, что длина подъезда, перпендикулярного к этому крылу, — пятнадцать метров.
Обе стороны первой, более узкой части подъезда должны были украсить и по сей день украшают ложные колонны, пилястры и обильно отделанные лепкой ложные, то есть замурованные проходы в прилегающие помещения первого этажа, по одному справа и слева. В случае надобности эти ложные проходы легко пробить и заменить настоящими; порядка ради следует упомянуть, что с момента окончания постройки дома Недобыла, то есть с семьдесят пятого года прошлого столетия, и вплоть до времени нашего повествования, то есть до пятьдесят восьмого года двадцатого столетия, такая надобность не возникла.
Во второй, более широкой части подъезда мы видим уже не пилястры и не ложные, а настоящие трехчетвертные колонны по две с каждой стороны, с золочеными коринфскими капителями, причем колонны эти, такие же монументальные, как все в этом доме, как бы поддерживают матицы подъезда. С середины потолка свисает на длинном шесте бронзовый, богато отделанный фонарь.
Между двумя колоннами, образующими величественное преддверие (если смотреть по направлению ко двору) — широкий, украшенный тимпаном вход в прнвратницкую, небольшое помещение, куда свет проникает лишь через окно, выходящее в соседний узкий коридор, который ведет к канцеляриям и складам. В первом этаже квартир нет, вернее, их не предполагалось строить. Привратницкая, как вначале мечтал Недобыл, должна быть только привратницкой, и ничем больше. Он туманно представлял себе — потому мы говорим только о мечте, а не о четко выраженном замысле, — что там будет восседать один из тех роскошных длиннобородых великанов, какие оберегают вход в дома пражской аристократии — во дворцы Фюрстенбергов на Малой Стране, Ледебура, Туна, Шенборна и множества других; фантазия Недобыла, выходившая за пределы трезвых буржуазных обычаев и возможностей, наделила этого великана сверкающей золотом швейцарской ливреей, длинной, до пят, отделанной позументами шинелью, шляпой, какие носят служащие похоронного братства, и длинным, обитым медью шестом с кистью, красовавшимся в левой руке. О том, где этот величественный швейцар будет жить со своей женой и детьми — как известно, люди обычно обзаводятся семьями, — Недобыл не подумал; в его мечтах швейцар просто-напросто существовал, царил в привратницкой роскошного подъезда, а после окончания рабочего дня исчезал куда-то. Впрочем, в семьдесят пятом году, когда дом после завершения постройки был заселен, ажитация, вызванная у Недобыла свалившимся на него громадным богатством (в этот период цена участков росла так быстро, что даже его крепкая голова закружилась), прошла, и повседневная жизнь окончательно рассеяла его мечту о швейцаре: в украшенной тимпаном привратницкой поселился совершенно реальный дворник, пан Юза со своей женой пани Юзовой, которые до конца своих дней спали, варили, стирали и растили своих дочерей в этом нездоровом закутке, а после них еще много поколений дворников и дворничих, или привратников и привратниц, десятилетиями ютились в темной дыре между коринфскими колоннами, и лишь в наши дни, в пятьдесят восьмом году двадцатого века, ее соединили с соседним большим помещением — прежней канцелярией, окна которой выходят на улицу, и сделали пригодной для человеческого жилья.
Но продолжим описание дома Недобыла.
Напротив привратницкой, также между двумя колоннами — сводчатый вход из подъезда на лестницу. Нечего говорить, что здесь не пожалели ни места, ни расходов, ни украшений. Лестница подвесная, в три марша, гранитная, по сей день — а прослужила она восемьдесят три года — безукоризненно ровная. Словно предчувствуя, что впоследствии в доме будет встроен лифт, архитектор оставил в пролетах пространство почти в два метра шириною и три с половиной длиною. Потолок четвертого этажа лестничной клетки украшала яркая роспись с изображением синего неба, на котором, как это ни удивительно, одновременно сверкали солнце и звезды. Безвкусица, скажет кто-нибудь? Возможно, но безвкусица, не лишенная смысла. Хотя Недобыл не интересовался неземными делами и в это время, как мы знаем, уже зарился на дочку профессора Шенфельда, при постройке дома его все же радовала мысль, что Валентина, незабываемая несмотря ни на что, с небес наблюдает за ростом его творения, и поскольку он не мог создать в своем доме для нее, своей единственной настоящей жены, земное жилье, он украсил этот дом хотя бы изображением ее небесного обиталища. Нездоровая сентиментальность? Напротив. Небесный свод, украшавший потолок над лестницей, свидетельствовал о полном душевном здравии Недобыла, о том, что боль от потери Валентины уже настолько затихла, что он мог вспоминать о ней без невыносимой душевной муки, не боясь, как это было в течение многих лет, потерять рассудок. Выражаясь его словами, он мог себе это позволить.
Небесное обиталище Валентины красовалось над лестницей долго, до первой мировой войны, когда сыновья Недобыла надстроили пятый этаж, и потолок четвертого этажа над лестничной клеткой пришлось, естественно, снести.
С каждого этажа — второго, третьего и четвертого — на эту прочнейшую гранитную лестницу ведут расположенные вдоль южного крыла коридоры, окна которых выходят во двор. В западном крыле — как ни горько нам это сообщать — коридоров нет. Тут Недобыл оказался не на высоте, тут одержала верх его врожденная скупость, зловещая склонность чешского племени сдаваться перед самой целью, падать духом перед концом, перед финальным свистком допустить, чтобы ему забили в ворота решающий гол, испортить прекрасную пьесу ничтожным последним актом. Первоначальный проект архитектора, разумеется, предусматривал в западном крыле коридоры, соединяющиеся с коридорами южного крыла; но, когда дело дошло до его утверждения, Недобыл испугался огромных расходов, стал искать, на чем бы сэкономить, — ему вдруг показалось, что «все сведется к нулю», как он выражался, то есть что постройка дома поглотит прибыль, свалившуюся на него благодаря быстрому росту цен на участки. Поэтому он решил, что вместо коридоров западное крыло обойдется галереями — вот так, галереями; как ни печально, но остается фактом, что дом Недобыла, вообще-то напоминающий дворец, изуродован галереями, да, да, галереями, вливающимися в коридоры второго, третьего и четвертого этажей.
Посмотрим, что это значит. На скале, как нам известно, замыкающей двор с севера, архитектор Бюль, словно по волшебству, создал небольшой французский парк с «цветочной сказкой», то есть с клумбами анютиных глазок, замечательной беседкой, напоминающей вольер для птиц, с перголой, увитой диким виноградом, с зарослями сирени и золотого дождя. Чтобы «цветочная сказка» не погибла без влаги, он подвел к пей искусственное орошение с ручным двигателем: внизу, во дворе, пан Юза, чертыхаясь про себя, качал насос и подымал воду, а наверху пани Юзова поливала садик; их преемники поступали так же, и на скале по сей день можно кое-где увидеть ржавые остатки труб. Плодовых деревьев там не было, только благородные, декоративные — акации, каштаны, березы. К этому великолепию снизу, со двора, вела удобная кирпичная лестница, у подножья которой стояли две каменные колонны, одна — украшенная песчаниковой статуей девушки с корзинкой на голове, вторую венчала песчаниковая ваза с фруктами. Слева от колонны с девушкой находился роскошный фонтан с головой льва, изрыгающего питьевую воду, а дальше, тоже с левой стороны, — ещё одна колонна, на которой девушка вкушала виноград.
