Виктор Поротников - Игорь Святославич
— Это верно, — закивал Онисим, а сам так и шарил взглядом по девичьей фигуре, облаченной в мужскую длинную рубаху и порты, заправленные в сафьяновые цветастые сапожки.
У него аж засосало под ложечкой, когда девушка положила ногу на ногу, отчего еще явственнее обозначилось под льняной тканью округлое бедро.
— Где же твоя семья, дядя Онисим?
— Далеко. — Онисим небрежно махнул рукой. — Отправил в Трубчевск и жену и деток, подальше от беды. А чего вы с матерью не уехали из Путивля? Многих бояр и след давно простыл.
— Мы с матушкой тятю будем ждать, — задумчиво проговорила Василиса. — Вдруг он вернется, а нас нет.
Легкий вздох приподнял рубаху на груди девушки.
Сидевшему совсем рядом Онисиму достаточно было мига, чтобы видеть совершенство этой груди, проступившей при вздохе через расшитую ткань.
— Портки-то с рубахой на тебе чьи? — поинтересовался Онисим.
— Братние, — ответила Василиса. — У меня брат был старший, да погиб давно уже.
— А-а, — протянул Онисим и слегка придвинулся к девушке.
Поговорили об общих знакомых. Потом Василиса сказала, что пора бы сделать обход по стене. И встала, поправляя на себе пояс с мечом.
Онисим с готовностью согласился.
— Ты иди к той башне, — он ткнул пальцем вдоль стены, — да проверь, не спят ли там сторожа. А я до другой башни дойду, узнаю, кто там караулит.
Они разошлись.
Онисим живо добежал по крытой галерее верхнего заборола до башни, стоящей на откосе холма. В ней сидел старый дед с внуком. Оба что-то строгали маленькими ножичками. В пешей сотне Онисим их не видел, но он знал, что жители ближних к стене домов иногда соглашаются подменить ратников в дозоре по-родственному или за плату. Видимо, и сегодня был такой случай.
Перебросившись со стариком парой ничего не значащих фраз и потрепав по волосам отрока, Онисим удовлетворенный вернулся обратно.
«Старый пень непременно заснет, а внучек мне не помеха», — радостно подумал Онисим, предвкушая небольшое развлечение ближе к полуночи.
Покуда не вернулась Василиса, Онисим спустился во внутреннее помещение башни. Там в больших коробах был насыпан песок и камни. В отсеках вдоль стен стояли связки дротиков, висели колчаны, полные стрел, и луки со снятыми тетивами.
Онисима интересовала лежанка, устроенная у стены, обращенной к городу.
Он взбил на ней солому и застелил сверху своим плащом. Под этим помещением находилось еще одно. Но из-за отсутствия бойниц там была кромешная тьма, поэтому воспользоваться ложем, находившемся ниже, Онисим не захотел.
Услышав над головой шаги, он хотел было подняться на верхнюю площадку башни. Однако Василиса спустилась к нему сама. Вид у нее был озабоченный.
— Что стряслось, голубушка? — участливо спросил Онисим, видя, как девушка нервными движениями снимает с себя плащ и пояс с мечом.
— Оступилась я, дядя Онисим, — недовольно ответила Василиса, — доски на стене совсем трухлявые. Ногу себе рассадила.
Онисим изобразил сильнейшее беспокойство.
— Ах ты Господи! Да как же это? Сядь-ка сюда, милая.
Он усадил Василису на лежанку и принялся ощупывать поврежденное место. Штанина над коленом правой ноги была разорвана и пропиталась кровью.
— Ничего, — успокаивающе промолвил Онисим, — кость цела, а кровь мы мигом остановим. Ну-ка снимай портки!
Василиса подчинилась, попросив отвернуться.
Онисим повернулся спиной, разрывая на ленты чистое полотенце.
Сначала Онисим приник к глубокой ссадине языком, зализывая рану как собака. При этом его руки будто невзначай легли на девичьи бедра. Упругая прохлада нежной юной плоти, такой белокожей, такой соблазнительной, лишила похотливого Онисима остатков благоразумия.
Василиса лежала перед ним, опершись на локти и слегка согнув пораненную ногу в колене. Она ждала, когда Онисим перевяжет ей ссадину, но вместо этого он вдруг стал задирать на ней рубаху.
У Василисы вырвался возмущенный возглас. Она попыталась подняться, но не смогла. Девушка была похожа на птицу, попавшую в силок.
Онисим, одержимый похотью, проворно взгромоздился на девушку сверху и уже почти сорвал с нее рубаху, в которой запутались заброшенные за голову девичьи руки. Василиса вскрикнула, почувствовав на своей груди жадные мужские пальцы. В следующий миг она получила сильный удар по ребрам, перебивший ей дыхание. Корчась от боли и хватая воздух ртом, девушка не видела, как Онисим торопливо сбрасывал с себя одежды.
Василисе удалось сорвать рубаху с головы и высвободить одну руку. И тут она увидела перед собой голого Онисима, с растрепанной бороденкой и взлохмаченными волосами, похотливо улыбавшегося.
— Ну чего ты, касаточка? — прозвучал его приглушенный голос с интонацией фальшивой нежности. — Разве ж я обижу тебя! Помилуемся немного, и все. Гляди-ка, какие телеса у тебя роскошные! Я и не видывал таких прелестей, хотя не вчера родился. До чего ж ты хороша, Василисушка! До чего бела! Ты, случаем, не с серебра умываешься?
Ладони Онисима скользили по девичьей груди, по талии и бедрам. В темноте нагое тело Василисы, казалось, излучало свет. Девушка замерла, завороженная грубоватой лаской и словами. Все ее существо противилось намерению Онисима, и сам он был неприятен ей. И все же Василиса не сопротивлялась, будто враз лишилась сил.
* * *…Проснувшись будто от толчка, Вышеслав приподнялся на ложе и увидел, что Ефросинья не спит, а стоит рядом с горящей свечой в руке.
— Твои стоны разбудят всех в тереме, — с легким раздражением проговорила она.
— Прости, я мешаю тебе спать, — виновато пробормотал Вышеслав, опуская ноги на пол.
Ефросинья сделала несколько шагов по скрипучим половицам и поставила свечу на край стола. Тонкая сорочица смотрелась излишне узкой из-за большого живота княгини, длинные распущенные волосы окутывали плечи как покрывалом.
— Что с тобой происходит, Вышеслав? Ты не такой, каким был прежде. Я чувствую, тебя что-то мучает? Что видишь ты в своих снах?
Вышеслав вскинул голову: Ефросинья взирала на него с жалостью. Чувствовалось, что она желает помочь ему, но не знает как. И от этого страдает вдвойне.
— Что мне снится?.. Сеча с погаными снится, мертвые кони и люди, груды мертвых тел, — устало произнес Вышеслав. — Зачем я выжил? Чтобы увидеть, как поганые разорят Путивль, растопчут все достояние Игорево? Лучше бы лежать мне в поле половецком со стрелой в груди.
Он со стоном уронил голову на согнутые руки.
— Кто такая Горислава? Ты поминал ее во сне.
Вышеслав вздрогнул и ответил, не глядя на Ефросинью:
— Это сестра тысяцкого Бориса. Нет ее в живых по моей вине. Погибла Горислава от копья поганского.
— Коль так, то почто ты себя винишь? Ты… любил ее?
Ревность, прозвучавшая в вопросе Ефросиньи, вдруг разозлила Вышеслава. Он стал одеваться.
— В словах твоих крапива, Фрося. Ты носишь под сердцем мое дитя. Какого еще залога моей любви тебе нужно? — промолвил Вышеслав, уже почти одевшись. — А вина за происходящее на всех нас, не на поганых, а на нас самих! На мне, Игоре, Ярославе и на прочих князьях. Распри княжеские отдают Русь степнякам на поруганье! Ибо сказал брат брату, это мое и то мое же. За великим князья гонятся, а сами малое к рукам прибирают. Игорь погнался за великой честью, положив полки в чужой стороне, и тем самым навел поганых на землю Русскую.
— В том вина Игоря, а не твоя, — тихо сказала Ефросинья.
И моя тоже, ведь я мог переубедить Игоря не ходить к Лукоморью, но не переубедил.
— Куда ты на ночь глядя?
— Караулы обойду. Коль ворвутся поганые в Путивль, опять же вина на мне будет.
Вышеслав вышел, хлопнув дверью. Ефросинья опустилась на ложе и разрыдалась.
Поднявшись на стену близ Соборных ворот, Вышеслав чем дальше продвигался по стене, тем больше сердился. В одной из башен стражи угощались бражкой, поэтому оба еле на ногах стояли. В другой башне сидел беззубый дед, не знавший ни пароля, ни отзыва, а внук его спал беспробудным сном. Топая сапогами по скрипучим доскам, Вышеслав добрался до следующей башни, которая и вовсе была пуста.
Он огляделся вокруг и заметил на приступке два шлема. Значит, стражники были здесь. Где же они сейчас? Вышеслав спустился внутрь башни, полагая, что стражи пьянствуют или спят себе преспокойно.
В башне было еще темнее, чем на верхней площадке: воевода держал руку на рукояти кинжала. Вдруг до него донесся не то всхлип, не то стон.
Вышеслав резко повернулся в сторону звука и негромко спросил;
— Кто здесь? Отзовись!
Теперь уже явственно прозвучали девичьи всхлипы где-то совсем рядом.
Вышеслав отыскал светильник и зажег его.
Подрагивающий желтый огонек озарил неярким светом старые бревенчатые стены со мхом в пазах, узкие проемы бойниц, ступени лестницы, ведущей наверх. Просверкивали металлическим блеском острия коротких копий, связки которых стояли в специальных отсеках. На берестяном коробе с песком лежала небрежно брошенная мужская одежда. Рядом валялись мужские сапоги.
