Юрий Никитин - Князь Владимир
Могута развел руками в полном поражении. Злость в его глазах уступила место восхищению.
– Да, ты умен и хитер… Не знаю, кто бы еще сумел вот так. Я ведь уже нанимал других! Они не прошли дальше меня. А я искал годы! Уже Филемут после меня искал десяток лет…
Он протянул руку к ларцу. Крышка проржавела, но замка в дужке не было. Владимир сказал остро:
– Ты даже не спросил, что значат последние слова Филемута! Стареешь, Могута.
Могута задержал руку над крышкой ларца. Глаза расширились.
– Да… Слишком много свалилось на мои плечи сразу. И на мою голову. Я не становлюсь моложе. Что ты ему сказал… о рыбацкой деревне?
– Я не хотел, чтобы он умирал с улыбкой на своей поганой харе.
Могута держал глазами лицо Владимира. Пальцы коснулись крышки ларца, но не открывал, все еще всматривался.
– Да, ты сумел ее погасить сразу… Что это было?
Владимир с трудом оторвал взгляд от крышки ларца:
– Почему ты решил, что ты как трухлявый пень на ветру?
Он помнил, что Могута насчет трухлявости не говорил, но удержаться и не кольнуть было трудно. Могута потемнел, провел кончиками пальцев по крышке, сметая комочки земли. Голос снова стал хриплым, как в прошлый раз:
– Это не твое дело. Когда погиб мой сын…
– Я это знаю, – прервал Владимир без всякого почтения. – Но я узнал еще и то, что, когда он ездил с твоим караваном, он всегда останавливался в Либице. Нужно было или не нужно, он всегда торчал там хотя бы неделю. Ты в самом деле пень, если не знал.
Могута нахмурился:
– Что за чушь! Я бы знал.
– Откуда? Он боялся твоего гнева.
– Чушь, – повторил Могута с некоторой неуверенностью. – Я его любил как никого на свете.
– Нет, – покачал головой Владимир. – Он знал твои планы насчет него, а та женщина была из бедных и простых. И он боялся тебе сказать… В той деревне знали одного Могуту – твоего сына. У него родился сын, но он и тогда смолчал, никак не решался сказать тебе. Ты в самом деле такой зверь? А еще через три месяца он погиб.
Могута смотрел с недоверием, рассерженно, потом в глазах мелькнула отчаянная надежда:
– Ты хочешь сказать, что у меня есть… внук?
Владимир пожал плечами:
– Разве я это хочу сказать? Это я уже сказал. Догадайся теперь, что я хочу сказать.
Могута быстро посмотрел на ларец. Лицо озарилось пониманием.
– Ты хочешь и мою долю за адрес моего внука?
Владимир, который именно это и хотел сказать, посмотрел в лицо старого купца, внезапно качнул головой:
– Не угадал. Ты мне нравишься… а правда, что ты жил на Ляшской улице? Тогда наши дома были рядом. Я ничего за адрес не возьму. Считай это подарком. Но только не внук тебя ждет…
Могута дернулся, глаза расширились в испуге. Надежда сменилась страхом.
– Что? Он тоже погиб?
– Нет, жив и здоров. Только тебя ждет не внук, а… внуки. Второй родился через полгода после гибели твоего сына. И хотя я твоего сына никогда не видел, но, глядя на тех парней, я сразу сказал бы, что они твои двойняшки. Только лет на сорок моложе.
Могута схватился за сердце. Мгновение смотрел выпученными глазами на Владимира, затем подхватился и начал торопливо собираться. Владимир выждал нужное время, дернул за рукав и указал на ларец:
– Отдели мою долю. Мне надо возвращаться, иначе меня выгонят со службы.
Могута хлопнул ладонью по крышке ларца, приподнял, заглянул, остро посмотрел в лицо молодого воина:
– Ты даже не просишь увеличить свою долю? За помощь с… этими неприятностями?
– Считай, что я это сделал в свое удовольствие.
– Ты хоть знаешь, сколько здесь?
Владимир сказал дрогнувшим голосом:
– Судя по весу… много. Очень много.
Могута несколько мгновений смотрел неотрывно в побледневшее лицо своего наемника. Внезапно коротко хохотнул:
– Не знаю, от сердца это у тебя… или от великой хитрости. Но я все еще родянин, хоть и ношу крест. Это здесь говорят: стыд не дым, глаза не выест! Но я не могу позволить, чтобы мне, славному и гордому Могуте, делал подарки бедный этериот, а я в ответ только сопел да кланялся. И богател, теряя совесть и честь. Бери этот ларец себе. А также тот металл и камешки, что внутри…
Он сказал как можно небрежнее, но Владимир видел, что купец раздувается от гордости. Вот так одним жестом подарить целое состояние, этим можно гордиться и хвастаться всю жизнь. И радости от такого жеста больше, чем от ста тысяч таких ларцов!
Глава 43
Владимир переложил золотые монеты и драгоценности в дорожную суму, особо ценные рубины спрятал в пояс. Когда он набросил на спину коня заметно потяжелевшее седло – в его тайниках тоже схоронил золото, – с крыльца сбежали слуги Могуты, затем купец торопливо спустился сам – вымытый, помолодевший, одетый богато, даже пышно.
– Готов?
– Только сесть на коня, – ответил Владимир.
Стук копыт заставил настороженно развернуться. Во двор въехал на гнедом жеребце Олаф. Он сиял, доспехи на нем сияли, рот был до ушей. Могута вопросительно взглянул на Владимира. Тот отрицательно качнул головой. Олаф участия в поисках сокровищ не принимал, значит, его доли нет. Потому не стоит даже упоминать о находке. К тому же он уже получил свое сокровище, сам заявил.
– Вольдемар, – сказал Олаф торжественно, – я хотел бы пригласить тебя на свадьбу!
– А кто женится?
– Я.
Владимир окинул его критическим взглядом с головы до ног. Викинг выглядит счастливее, чем если бы нашел десять таких ларцов. Эта мысль наполнила Владимира печалью. Могуте наплевать на золото, у него появилось сокровище неизмеримо ценнее, Олафу тоже наплевать, только он цепляется за этот желтый металл и блестящие камешки!
– А как же служба? – напомнил он. – Если мы утром не появимся в казарме, нас выгонят вовсе.
Олаф беспечно усмехнулся:
– Плевать!.. Человек живет не ради денег. Я встретил то, ради чего мужчины воюют, скитаются по свету, уходят из отцовских гнезд, разрушают и завоевывают королевства.
– А мне надо утром быть на службе, – сказал Владимир.
Он обнял Олафа, похлопал по спине. Викинг был красив, глаза блестели счастьем.
– Я желаю тебе удачи, когда вернешься в Гардарику.
– Благодарствую.
Владимир повернулся к своему коню, потом вдруг словно вспомнил нечто несущественное:
– Ах да!.. Я все-таки отыскал то сокровище. Ты был прав, там не так уж и много, но все же усилий стоило… Возьми эти монеты, здесь по дороге есть «Ромул», лучшая харчевня в городе. Выпей лучшего вина за мое возвращение на Русь!
Олаф изумленно смотрел на золотые монеты в его ладони. Это было настоящее полновесное золото, а на монетах выступали полустертые лица незнакомых римских цесарей.
– Ты все-таки нашел… – выдохнул он. – Ты… За что тебя любят боги?.. – Опомнившись, он протянул монеты обратно Владимиру: – Нет, забери.
– Это не доля, – объяснил Владимир, – просто вспомни меня за чарой. Боги сделают мне путь легче.
Олаф покачал головой:
– Феора терпеть не может мужчин, от которых несет вином. А ее отец говорит, что вся Греция погибла от вина. А ныне сгинет и Римская империя.
Владимир засмеялся:
– И ты веришь? Ее отец наверняка сам тайком прикладывается к кувшину. А Феора на самом деле больше уважает мужчин, которые умеют пить, а ума и мощи рук не пропивают! Отныне тебе нести крышу дома на своих плечах, а такой человек должен отвечать за свои действия. – Он заставил Олафа спрятать монеты, еще раз обнял: – Помнишь родник у гигантской шелковицы? Я там дам отдохнуть коню.
Олаф спросил удивленно:
– Зачем ты мне это говоришь?
– На тот случай, если вдруг передумаешь.
Олаф посмотрел ему в глаза, медленно покачал головой. Голос викинга был тверд:
– Нет. Мужчина рано или поздно находит настоящую женщину. И понимает, что всю жизнь шел именно к ней. Я нашел, Вольдемар!
Они обнялись, затем Владимир вскочил на коня, гикнул, как дикий печенег, и вихрем вылетел за ворота.
Олаф сожалеюще смотрел вслед.
Солнце опустилось за край земли, когда Владимир увидел гигантскую шелковицу. Конь запрядал ушами, издали зачуял свежую родниковую воду. Воздух был неподвижен, наполнен запахами тяжелого знойного дня.
У ручья он расседлал коня, седло положил под голову, лег на попону, забросив руки за голову. Теперь, когда Среча наконец улыбнулась, можно подумать и о возвращении на Русь. Год заканчивается, Олаф цел и невредим, конунг Эгиль должен дать войско, обещал. Но если даже не даст, на эти деньги Могуты все же можно нанять немалую дружину. А остальную часть платы пообещать после взятия Киева. Город богатый, дань можно вышибить знатную.
Небо потемнело, высыпали звезды. Из воздуха медленно уходило тепло, конь мерно хрустел овсом, подбрасывал торбу, выбирая со дна остатки. Владимир вытащил из сумы хлеб и сыр, нехотя поужинал, запивая родниковой водой.
Лунный серп начал меркнуть, а на востоке уже появилась светлая полоска рассвета. Владимир вздохнул, начал седлать коня. Именно в это время он и услышал частый конский топот.
