Третий ангел - Виктор Григорьевич Смирнов
— Слава те, Исусе Христе! — широко перекрестился Воротынский.
— Спаси и сохрани нас, Господи, — упавшим голосом прошептал молоденький ратник, гусёнком вытянув шею.
— Ништо, Васютка, — приободрил его коренастый бородач. — Не впервой бусурман бить.
6.
Орда быстро приближалась. Впереди, как обычно, шла ногайская конница под предводительством Теребердея и Дивея-мурзы. Хан остался позади, передав Дивею командование всем войском на время сражения. Так хотели мурзы, и хан покорился.
Удар ногайцев был страшен. Под напором многотысячной массы затрещали брёвна гуляй-города. Тучи стрел ударили в бревенчатые стены, жаля сквозь бойницы укрывшихся ратников. Татары швыряли внутрь горящие смоляные факелы, набрасывали арканы, норовя растащить гуляй-город. Ногайские джигиты, все как один искусные наездники, вскакивали на спины коней и, зажав зубами сабли, перепрыгивали через стену. Их встречали копьями.
Но всё же гуляй-город, старый опытный воин, крякнув, удар выдержал. И Воротынский порадовался, что всё же выбрал этот холм, а не берег Рожая. Обрушившись сверху, орда разметала бы деревянную крепость на колёсах словно камень, пущенный с горы. К счастью, не у дел пока оказалась турецкая артиллерия. Пушкари в фесках не решались стрелять по гуляй-городу, зажатому о всех сторон атакующей конницей, чтобы не задеть своих. Зато рявкнули русские пушки, захлопали пищали и самопалы, лучники, на мгновение высунувшись из-за стен, разили неприятеля стрелами. Татарам мешала их же многочисленность. Небольшой по размерам гуляй-город могла одновременно атаковать лишь малая часть орды.
Дивей-мурза подал знак Теребердею, и ногайцы стали обтекать гуляй-город, беря крепость в кольцо. Ждавший этого Воротынский дал сигнал полкам правой и левой руки, ещё не вступавшим в бой. Полки вклинились с флангов и принялись трудолюбиво прорубаться навстречу другу другу словно дровосеки сквозь лесную чащу.
Поняв, что ногайцы скоро окажутся между двух огней, мурза Теребердей, гортанно крича, стал разворачивать свою конницу, отсекая наступавших клиньями русских. Ему это почти удалось, но привлечённый его криками немецкий наёмник Георгий Франсбах тщательно прицелился сквозь бойницу и точным выстрелом из пищали уложил мурзу на месте. Дикий воем отозвались ногайцы на гибель Теребердея. Дивей-мурза, хлестнув коня камчой, кинулся в самую гущу сечи, рубя русских направо и налево. Положив пятерых, он вдруг наткнулся на достойного противника.
Суздальский дворянин Темир Алалыкин был родом из поволжских татар. Отец его, перешедший на русскую службу, крестил сына и воспитывал его по-русски. Упрямый дед, напротив, пестовал внука по-татарски. Посему вырос Темир полурусским-полутатарином. Служил на пограничных заставах, ходил в любимцах у воевод. Кроме смелости бесшабашной и невероятной силы обладал Темир ещё одним даром — никто в русском войске не умел так зло и весело травиться с противником перед боем. Подъезжая к вражескому войску на полёт стрелы, Темир зычным голосом кричал непристойные татарские слова, снимал штаны, устрашая врагов могучим детородным членом. Русские потешались, зато татары неистовствовали и высылали поединщика. Наши выставляли всё того же Алалыкина. Равно владевший секретами русского и татарского боя, Темир неизменно побеждал, внушая страх противнику и воодушевляя своих.
...Завидев краснобородого татарина, лихо расправлявшегося с русскими воинами, Темир решил взять его в плен. Он придавил коня коленями, в несколько прыжков догнал мурзу и, обхватив его сзади стальным захватом, выдернул из седла как морковку из влажной земли, кинул поперёк седла. И взвыл от боли — татарин вцепился зубами в его ляжку. Ахнув тяжёлым кулаком по голому затылку, отчего пленный враз затих, Темир прорвался к гуляй-городу, как котёнка перебросил бесчувственного пленного через стену, и снова кинулся в кипяток боя.
Сражение, длившееся до самого вечера, не дало преимущества ни тем, ни другим. И хотя татар полегло под стенами гуляй-города гораздо больше, силы не сравнялись. Самой тяжёлой потерей для крымцев была гибель Теребердея и пленение Дивей-мурзы. Хан, ещё недавно ревновавший молодого соперника и втайне желавший ему гибели, сразу почувствовал, каково управлять войском без Дивея. Узнав, что тот в плену, приказал во чтобы то ни стало вытащить из русских ножен первую саблю Крыма.
... Русские не сразу опознали Дивея. Вечером Воротынский решил допросить пленных. Первым допрашивали слугу Дивея, угодившего в плен вместе с господином…
— Долго ль простоит тут крымский царь? — спросил воевода.
Татарин пожал плечами.
— Об этом спросите самого великого мурзу Дивея. Я всего лишь слуга…
— Ты с нами не шути! — поднёс к его носу громадный кулак переводивший допрос Темир Алалыкин.
— Хочешь, я сам у него спрошу? — испугался слуга. — Мой господин, — обратился он к рыжебородому пленнику, — русский батыр хочет знать: долго ли простоит здесь наш великий царь?
— Мать честная, — обалдело поморгал глазами Алалыкин, — так ты и есть Дивей-мурза?
— Нет, я мурза невеликий, — неприязненно ответил Дивей, бросив на слугу косой взгляд.
— Сбегайте за князем Репниным, — приказал Воротынский. — Он в Орде бывал, должен Дивея в лицо знать.
Увидев пленного, Репнин всплеснул руками.
— Ай да Алалыкин! Ты хоть знаешь, ослоп, кого ты в полон взял?
Дивей понял, что запираться бессмысленно. Он сидел на земле, скрестив ноги, с завязанными за спиной руками, упрямо угнув голый синеватый череп. Русские во все глаза разглядывая сидящего на земле знаменитого мурзу, тыкали в него пальцами, посмеивались. Наконец, мурза не выдержал:
— Мужичьё! Вам ли тягаться с нами!
— Гляди на него! — изумился Никита Одоевский. — Сам в плену, а туда же, грозится.
— Если бы вы взяли в плен не меня, а хана, я бы знал как его освободить, — заносчиво кинул Дивей…
— И как же? — прищурился Воротынский.
— Я бы зажал вас здесь и выморил голодом. Ваши обозы захватили мои воины. Через три дня вы сожрёте ваших лошадей. Через пять пойдёте полонянниками в Крым.
Воротынский поманил Хворостинина, повёл за собой.
— Глянь туда, — негромко сказал он. — Правду сказал бусурман. Обложили нас как зверя в берлоге. Без подмоги не выйти. А хуже всего, что воды мало.
Хворостинин поднялся на телегу, повёл головой. Всюду, насколько хватало глаз, горели огни татарских костров. Князь не стал напоминать воеводе, что он предлагал поставить гуляй-город не на холме, а у речки. Спросил лишь негромко:
— Что делать будем, Михайла Иваныч?
— Не ведаю, — буркнул Воротынский.
7.
Покидая Москву, царь оставил
