Александр Волков - Два брата (др. ред.)
— А вот эти, что вдоль бортов протянуты?
— Ции опять особ статья! Це леера, а протягнуты воны для того, щоб такие дурни, як ты, за борт не сваливались. А цей толстый, аж с твою руку, — то якорный канат!
— Сколько же их тут! — удивился Илья.
А боцман заметил:
— Це ще пустяковина. А вот узлы зачнешь учиться вязать, беспременно линьков попробуешь…
— Зачем мне узлы вязать? Я же солдат, а не матрос.
— В бою усякое случается: перебили матросов, солдаты на то место пойдут.
— А ведь верно, — согласился Марков. — Ты меня поучишь?
— А що ж? Знаешь, скильки их, тых узлов? Узел рифовый, узел шкотовый, узел беседочный, удавка… Тай ще немало есть. И надобно знать, где який вязать положено. А зараз ошибешься, о туточки и линьки…
Громада двухдечного корабля[195] на первых порах подавляла Маркова. Межпалубное пространство было загромождено трапами, ведущими от люка к люку, колоннами мачт, проходящими сквозь палубы в прорезанные для них отверстия, десятками пушек, которые выглядывали в открытые порты,[196] ящиками с ядрами, расставленными возле них. По кораблю и ходить-то приходилось с оглядкой, а начальство требовало, чтобы все приказания исполнялись бегом. Рослый Илья забывал наклоняться там, где следовало, и немало шишек наколотил на лбу в первые недели пребывания на корабле.
Первую свою ночь на корабле Илья проспал на верхнем ярусе нар, плотно заполнявших тесное пространство солдатского кубрика.[197] Сон его с непривычки был беспокоен. Но едва забылся он под утро, как его разбудил резкий свисток боцмана.
— На побудку! Живо! Не протягиваться у меня, а то…
После туалета и утренней молитвы солдаты сели завтракать. Вокруг баков с кашей разместилось по десять человек, каждый со своей деревянной ложкой. Завтрак прошел быстро, в сосредоточенном молчании. Надо было помогать матросам в утренней уборке корабля.
Илья удивился, видя, как рьяно принялись матросы за мытье палуб. Ни одна хозяйка так не чистит и не скребет пол в своем доме, как это делалось на военном корабле. Доски добела протирались крупным песком и галькой, а потом грязь и песок смывались водой.
Пока часть людей (в число их попал и Марков) мыла палубу, другие драили толченым кирпичом медные коробки компасов, дверные ручки, поручни, начищали стволы орудий…
Боцманы и унтер-офицеры носились по кораблю как угорелые, подбадривая команду забористой руганью, а то и крепкими ударами линька.
— Живо, живо!
— Гляди, старшой придет!
Старшой — старший помощник капитана, офицер, отвечающий за исправное содержание судна — в самом деле появился среди работающих, и уборка закипела еще ожесточеннее.
К восьми часам утра все было готово. На белую палубу приятно было взглянуть: металлические части сияли, нигде ни пылинки; все подтянуто, прибрано…
На многих кораблях забота о чистоте простиралась не дальше тех мест, на которые могла взглянуть внезапная ревизия. На дне трюма скоплялась грязная, затхлая вода, от которой шел отвратительный запах. Провизия, хранившаяся весьма небрежно, быстро портилась, загнивала. Употребление такой провизии вело к повальным болезням. В морском интендантстве царили взяточничество, воровство. На корабли часто доставляли припасы самого низшего качества. Пищи не всегда хватало на долгие месяцы плавания, матросы и солдаты тогда голодали. Жалованье часто задерживалось по году и по два. Смертность во флоте была очень велика, особенно среди новичков.
Илье Маркову повезло, что он попал на «Девоншир», под команду капитана Наума Сенявина. Наум Акимыч не задумался бы повесить недобросовестного поставщика провианта на рее своего корабля. Условия жизни команды «Девоншира» были лучше, чем на многих других кораблях русского флота.
Закончив уборку, матросы и солдаты «Девоншира» обулись, приоделись к ежедневному утреннему смотру.
— К подъему флага! — раздалась команда.
Все выстроились на палубе.
— Флаг поднять! — приказал вахтенный начальник.
Флаг взлетел вверх по тонким фалам[198] и развернулся по ветру.
Люди обнажили головы.
Так началась служба Ильи Маркова на корабле.
Матросы любили капитана Сенявина. Он был одним из первых русских, до тонкости изучивших мореходное дело. Среднего роста, коренастый, с большой головой и широкими плечами, Наум Акимыч был прирожденным моряком. Какая бы ни бушевала буря, красное, обветренное лицо Сенявина выражало полное спокойствие, и он всегда отдавал приказания ровным голосом.
Сенявин был взыскателен и строг, но в меру и не лютовал, как иные командиры кораблей, особенно те, которые были из иностранцев и плохо знали русский язык.
— Наш капитан добрый, — говорили матросы, — русского человека бережет: знает, что он в бою пригодится.
Наум Акимыч горячо стоял за честь русского флага и не позволял ее унижать.
Сенявин хорошо проучил капитана одного немецкого военного корабля. При встрече с судном Сенявина немец не захотел отдать салют русскому военному флагу: «Я русского флага не знаю и салютовать никогда не буду!»
Взбешенный Наум Акимыч открыл стрельбу по немецкому кораблю. После первых трех выстрелов перепуганный немец начал салютовать. Русские матросы на палубе «Девоншира» хохотали до упаду. С тех пор немецкие суда с большой поспешностью отдавали салют сенявинскому кораблю.
Наум Сенявин гордился тем, что он — командир русского корабля. В одной из голландских гаваней власти захотели осмотреть его фрегат, что противоречило международным морским правилам.
Сенявин наотрез отказался допустить голландских досмотрщиков на свое судно:
— Корабль осматривать не дам, хотя бы пришлось мне за это лишиться жизни! И хотел бы я на того шельмеца посмотреть, который грозит арестованием моего фрегата. Разве только весь голландский флот на меня двинется, да и тому добровольно не подчинюсь, а только с боем!
Вот какой человек был Наум Сенявин.
Глава XVIII
БИТВА ПРИ ЭЗЕЛЕ
На Аландах дело застыло на мертвой точке. Снова Трифон Никитич качался в лодке посреди залива и удил рыбу: никаких дипломатических занятий ни у него, ни у других членов конгресса не было. Шведы всячески старались выиграть время.
Новая шведская королева Ульрика-Элеонора приняла план своих советников: ублаготворить союзников Петра уступкой своих германских владений, которые Швеция за войну уже потеряла. Овладев лакомыми кусочками с согласия Швеции, Англия, Дания, Пруссия, без сомнения, отпадут от Северного союза. Оставшись один, русский царь не будет так упорен в своих требованиях и согласится вернуть Лифляндию и Эстляндию — те провинции на восточном берегу Балтики, которыми Швеция дорожила больше всего.
Русские уполномоченные сообщали царю, что шведы ведут переговоры с прусским королем и, возможно, подкупят его уступкой шведских провинций. Англичане интриговали в Берлине, побуждая Фридриха-Вильгельма заключить союз против России с Георгом Английским. За это Англия обещала Пруссии Штеттин.
В этот враждебный России союз втягивали и польского короля.
Ни шведы, ни союзники Петра не понимали в полной мере, что Россия за время многолетней войны ничуть не ослабела, а наоборот, накопила огромную силу, создала сухопутную армию и мощный флот.
«Коварство союзников можно разбить только силой оружия!» — решил царь Петр.
Весной 1719 года русский флот вышел в Балтийское море.
В последних числах мая русская эскадра капитан-командора Сенявина крейсировала между островами Эзель и Готланд.
Незадолго перед тем у шведских берегов было захвачено тринадцать неприятельских торговых кораблей. Шкипер одного из них сообщил весьма важное известие: скоро выйдет из порта Пиллау в Стокгольм шведская эскадра из трех военных кораблей с назначением эскортировать[199] караван купеческих судов. Ее и подстерегал Наум Сенявин.
В состав подчиненной Сенявину эскадры входили шесть пятидесятидвухпушечных кораблей: «Портсмут», «Девоншир», «Ягудиил», «Рафаил», «Уриил», «Варахаил»; кроме них, была еще шестнадцатипушечная шнява «Наталья».
Флагманский[200] вымпел эскадры был поднят на «Портсмуте»; туда перешел Наум Акимыч, заменив командира, который отправился крейсировать на другом судне к берегам Швеции. На «Девоншире» Сенявин поставил вместо себя капитаном Конона Зотова.
В ночь на 24 мая матрос, дежуривший на марсе фок-мачты[201] «Портсмута», закричал:
— Вижу на весте[202] три корабля. Какой нации, неведомо!
На палубу был тотчас вызван капитан. Он долго стоял молча, внимательно рассматривая в зрительную трубу силуэты кораблей при бледном свете северной ночи.
