Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич
Григорий Иванович, я с думой не советовалси и до думы не довёл, ибо заставят тебе опять оттянутьси назад, а городки, што ты строил, пожечь и побросать. А то — урон большой. Тебе надобно тот отряд татарский подстеречь и сколько будет возможности нанести ему урон, штобы он к Дорошенку не прошёл. А коли побьёшь тот отряд татарский, можешь идить сразу к Чигирину. Друг и радетель твой Артамон Матвеев».
Чуть ниже было приписано:
«Человека, што грамотку привезёт, оставь при себе».
Косагов, подняв глаза от письма, посмотрел на Сеньку, который был почти вдвое выше его:
— Иди в стан, обустраивайси.
Когда Сенька вышел из шатра, его поразил вид двух пьяных юных казачков, без дела шатающихся по стану, и он обратился к тут же стоящему сотнику:
— Поштой-то они в походе так укушались?
— А на Дону все болезни водкой лечат. Они с утра животами маялись, вот их сотник има и дозволил. А много ль им надо, сопляки ещё. Вона тот, с калмыцкой рожей, Афонька Разин, пасынок Степана Тимофеевича.
В это время в сторону шатра Косагова шёл атаман Фрол Минаев. Пьяный Афонька встретился с ним глазами и неожиданно закричал:
— Моё почтение, атаман. Я ещё пущу кой-кому кровя за отчима, ей-ей, отомщу.
Все так и ахнули. Сенька подумал: продал Афонька, малолеток, дурачок, но атаман только глянул на него и грустно промолвил:
— Пускай сперва молоко материно на губах обсохнет. Мститель, не таких обламывали... — И, недосказав, ушёл в шатёр.
А тем временем Косагов с атаманами разослал в степь разъезды, татарский вспомогательный отряд начали караулить. И те разъезды рыскали от устья Дона до устья Днепра.
Прошло более полумесяца, а татары всё не выступали. Казаки уже втихую посмеивались над Косаговым, а вспомогательного отряда всё не было.
Пришло лето. Третьего июня в стан прибыл вестовой атамана Корнея Яковлева с вестью, что отряд татар, чуть более шести тысяч человек, вышел из Перекопа и двинулся к Чигирину. Стан зашумел, заволновался, поднялся, собравшись в одночасье, и двинулся в степь навстречу.
Под вечер прибыли на рассчитанное Косаговым место. Травы много, а кормить лошадей нельзя, выеденные участки сразу будут заметны. Надо было укрыть казаков по балкам, а спрятать пятнадцать тысяч человек в степи не простое дело. Под утро четвёртого июня всё было готово.
Селим-ага вёл шесть тысяч конных татар к Чигирину. Хан приказал ему пробыть у Дорошенко до сентября, а затем вернуться в Крым. Ага был стар, двигаться не спешил, к тому же высланный вперёд разъезд долго не возвращался, заставляя Агу волноваться.
Трава поднялась в степи выше брюха коня, и татары увидели полевые пушки, когда раздался залп. Вслед за ним казаки дали залп из пищалей и аркебуз, кося сотни всадников и лошадей. Татары подались назад и наткнулись на вышедшего им в тыл отряд Фрола Минаева. Те в свою очередь дали залп. Затем дали сотни Корнея Яковлева. Казаки стреляли со всех сторон и, не терпя потерь, наносили сильный урон противнику. Тогда старик Селимага повёл татар в атаку, и, на его счастье, именно туда, где было чуть более сотни городовых казаков. Видя это, бывший в их рядах Сенька Стрельцов поднял сотню и ударил в лоб. Считанные минуты — и татары изрубили удерживающих их казаков, но именно этих минут хватило, чтобы остальные казачьи сотни со всех сторон налетели на втрое поредевший отряд Селимаги.
В Крым вернулось чуть более пяти сотен, чудом вырвавшихся и умчавшихся в степь, остальные нашли смерть от казачьих сабель.
Рано поутру шестнадцатого июня, в злате и парче, бояре собрались у государя в Грановитой палате с окольничими и думными дворянами. В сенях перед палатою были стольники, стряпчий, дворяне и думные дьяки, все также; в расшитых злотом и жемчугом платьях.
Государь велел князю Воротынскому принести с Казённого двора животворящий крест и бармы Мономаха. Вместе с Воротынским отправились бояре царевич Пётр Сибирский, князь Никита Одоевский, князь Василий Приимков-Ростовский и забрали бармы, крест, царский венец, скипетр и державу, отнесли на золотых блюдах, под пеленами, унизанными самоцветными каменьями, в Успенский собор и передали патриарху Иоакиму. В соборе устроено было против алтаря, близ задних столбов, высокое чертожное место, покрытое красным бархатом, с двенадцатью ступенями. На этом месте стоял царский трон резной слоновой и моржовой кости, также обитый бархатом и украшенный драгоценными каменьями, а по левую сторону от него кресло для патриарха. От ступеней до царских врат постлан был жёлтый бархат, отдающий более к золоту, для шествия царя, а для патриарха лазоревый.
Государь с красного крыльца прошествовал к собору. Перед ним шли думные дворяне, стольники, думные дьяки, стряпчие, дворяне. Протопоп с крестом в руке кропил перед государем путь святою водою. За ним следовали бояре, окольничие, а по сторонам шли поодаль солдатские и стрелецкие полковники. По правую и левую руку, от крыльца до самого собора, стояли ряды стрельцов. А круг Кремля солдатские полки барона Брюса и барона Монтгомери. По прибытии царя в храм начали ему петь многолетие. Он приложился к иконам, Спасовой ризе и мощам, и патриарх благословил его. Потом государь и патриарх сели на места свои. Глубокая тишина воцарилась в храме. Государь приподнялся, и следом встал патриарх. Фёдор поклонился патриарху и сказал, что он желает быть венчанным на царство по примеру предков его и по преданию и канонам святой восточной церкви. Патриарх спросил: «Аки веруешь и исповедуешь Отца и Сына и Святого Духа?» Государь сказал в ответ символы веры. Патриарх начал речь о великой сути православного царя на земле. После его речи Фёдора облекли в царские одежды. С налоев принесли животворящий крест патриарху, и он благословил им государя. Царский венец возложил на Фёдора, вручил скипетр и державу и посадил на царское место. Вновь запели многолетие. Патриарх, митрополиты, архиепископы, епископы и весь собор — все встали с мест своих, поклонились и поздравили государя. Затем бояре и все бывшие в церкви его поздравили, а патриарх сказал ему поучительное слово:
— Имей страх Божий в сердце и сохрани веру нашу истинную чисту, непоколебиму; люби правду и милость и суд правый; будь ко всем приступен и милостив и приветен. От Бога дана тебе бысть держава и сила от Всевышнего, тебе бо Господь Бог в себе место избрал на земле и на престол посади: милость и живот положил у ног твоих. Единая добродетель от стяжания бессмертная суть. Языка льстива и слуха суетного не приемли, для царя ниже оболгателя слушати, ни злым человекам веры емлите, но рассуждай всё по Бозе в правду.
Затем началась литургия, в продолжение которой царь стоял на древнем царском месте, находящемся в правой стороне собора. От этого места к царским вратам был постелен алый бархатный ковёр, шитый золотом. Царь приблизился к вратам. Патриарх вышел из алтаря. Митрополит принёс на золотом блюде в хрустальном сосуде святое миро. Царь, приложась к Спасову образу, написанному греческим царём Эммануилом, к иконе Владимирской Божьей Матери, написанной святым евангелистом Лукою, и к иконе Успения .Богородицы, остановился перед царскими вратами, снял венец и отдал боярам его вместе со скипетром и державою. Помазав царя миром, патриарх велел ризничему и диакону ввести его в алтарь через царские врата и подал ему с дискоса часть животворящего тела и потир с кровью Христовой; государь, причастившись, вышел из алтаря, надел венец, взял скипетр и встал на своё место. По окончании литургии все поздравили государя с помазанием миром и с причащением святых тайн, и он пригласил патриарха и весь собор, также бояр, окольничих и думных дворян к своему царскому столу. Когда царь в венце и бармах вышел из собора, младший брат царевича Сибирского князь Алексей с сыновьями Григорием и Василием осыпали его золотыми монетами. А за пределами Кремля князья Семён Звенигородский, Никита Вяземский и Василий Мещёрский рассыпали серебро народу, валившему в Кремль и в бесчисленном множестве собравшемуся на площади, приветствовавшему государя. Государь по постланному красному сукну пошёл к собору Архангела Михаила, целовал там святые иконы, мощи святого царевича Дмитрия, гробницу деда, государя-родителя и брата царевича Алексея и прочие царские гробницы. Царь приложился к иконам в церкви Благовещения Пречистой Богородицы, был ещё трижды осыпан золотом по выходе из храма. Оттуда возвратился он в свои царские палаты, где были накрыты столы для торжественного пиршества, которое длилось до самого вечера, откуда утомлённого государя увели в опочивальню.
После этого у Милославского Ивана Михайловича собрались царевны Татьяна Михайловна и Софья Алексеевна, Хитрово Богдан Романович с сыном Иваном, Куракин Фёдор Фёдорович, Иван Богданович Милославский и племянники хозяина дома Александр Иванович, Матвей Богданович и Дмитрий Юрьевич. Как и всегда, первым заговорил хозяин дома князь Иван Михайлович:
