Валентин Пикуль - Океанский патруль. Книга 1
— Верно, — рассмеялся егерь и пошел своим путем.
«Ну ладно, иди, — подумал Ярцев, — тебе, брат, повезло».
В конце тропинки показались две фигуры в шинелях. Один гитлеровец с погонами офицера говорил что-то. До слуха лейтенанта донесся обрывок фразы:
— …И зачем вам надо было, ефрейтор, ввязываться в эту драку с финнами?
План созрел в голове Ярцева мгновенно. Он подошел к офицеру и, вскинув руку к виску, сказал:
— Господин обер-лейтенант, около спуска к реке мной замечен один подозрительный человек — по-видимому, русский разведчик или перебежчик.
— Почему вы его не задержали? — спросил Вульцергубер.
— При мне нет оружия, — ответил Ярцев, нащупав под балахоном ледяное дуло автомата.
— Пойдемте, — отрывисто приказал офицер. — А вы, Нишец, тоже идите с нами…
Шагах в сорока от того сугроба, за которым лежал Левашев, лейтенант сшиб командира батальона с ног, выхватил из-под балахона автомат, ударил им ефрейтора. Тот свалился тоже. В руке офицера блеснул парабеллум. Ярцев кошкой прыгнул к нему, схватил за руку. Выстрел грянул мимо уха, в пустоту. Быстро обернувшись, Ярцев увидел, что немецкий ефрейтор улепетывает по тропинке.
— Стреляй! — крикнул лейтенант Левашеву. — Все равно шум поднимется.
Солдат выпустил вслед удирающему гитлеровцу короткую очередь с колена. Ефрейтор упал, снова побежал.
— Черт с ним! — сказал Ярцев, заламывая руки гитлеровского офицера за спину. — Несем этого!..
В неверном свете ракет, выпущенных немцами, они спустились к реке, с грозным ревом бежавшей к океану. С одного берега на другой был перекинут старинный семужий закол. По верхушкам бревен, едва торчавшим над вспененной водой, они прошли сами и провели пленного.
Вульцергубер всю дорогу хмуро молчал и только на пути к штабу спросил:
— Вы когда-нибудь жили в Берлине?
— Нет, — ответил Ярцев, — я все время жил в Новгороде.
— Но у вас чисто столичный выговор.
— Неужели? — удивился Ярцев и рассмеялся.
А Левашев еще долго не мог успокоиться. Даже укладываясь спать, он продолжал переживать случившееся:
— Вижу, идете спокойно так. Думаю: что за черт? А рядом немцы… И как это вам удалось?
— Как да как! — пробормотал сквозь сон Ярцев. — Повоюешь с мое, тогда узнаешь как…
— Тебя, Пауль, теперь разжалуют, — сказал Брамайер.
Ефрейтор Нишец потрогал окровавленное ухо. «И везет же мне, — вяло подумал он, — тогда на кордоне ушел от смерти, и сейчас целая очередь из автомата мимо прошла, вот только ухо задела».
— Наверно, разжалуют, — равнодушно согласился он, кладя руки себе на колени, чтобы смирить их дрожь: никогда еще не бегал так, как пришлось бежать сегодня!..
— Бросил своего офицера, — продолжал Брамайер, — конечно, за это не пощадят. И без тебя есть много бывалых солдат, которые могут стать ефрейторами. Притом ты не член национал-социалистской партии. Вот если бы ты решил вступить в наши ряды, тебя, может быть, и не стали бы понижать в звании!
— Поздно уже, — отмахнулся Нишец, и было непонятно, что он хотел этим сказать: или поздно вступать в партию, или пора спать?..
Он стал стягивать с себя сапоги, уныло осматривая ряды нар, на которых лежали егеря его отделения.
— Томас, — позвал Нишец, — ты что не спишь?
— Думаю, господин ефрейтор.
— О чем же ты думаешь?
— Да все о том же… Вчера русский снайпер убил Фрица Лангбенау. А я лежу как раз на его месте!
— Ладно, — сказал ефрейтор, снова потрогав ухо, — завтра нам должны прислать вместо Лангбенау другого солдата. Так я положу его на твое место… А сейчас спи…
На следующий день прибыл новый солдат — Франц Яунзен, год рождения — 1920, член организации «Гитлерюгенд» с тринадцатилетнего возраста, член национал-социалистской партии с весны 1941 года; университетское образование не закончено, в боевых действиях принимал участие дважды, наград не имеет.
— Так, значит, — сказал Пауль Нишец, — ты университета закончить не успел?
— Нет, господин ефрейтор. Перед немецким юношей стоят иные задачи!
— Странное дело, немецкий юноша… Я знал двух, которые пробовали тратить время на учебу: Карла Херзинга и фельдфебеля Каппеля. И оба они кончили плохо…
— Я постараюсь не следовать дурным примерам, господин ефрейтор! — бодро откликнулся Франц Яунзен.
— Тогда занимай вон ту койку, где спал Фриц Лангбенау, который очень любил бриться напротив окна.
Особенно хохотали егеря (и Нишец в том числе) над последней частью рукописи, где описывалось, как в один из дней 1953 года берлинцы замечают на улицах города полулюдей, полузверей, одетых в засаленные медвежьи шкуры, что вернулись после победы солдаты Лапландской армии. Один тащит оленьи рога, другой обвешан песцовыми шкурками, третий несет моржовые клыки. Жены, узнавая своих мужей, бросаются к ним навстречу, но егеря хватаются за шмайсеры и спрашивают пароль. Все блага городской цивилизации солдатами были давно забыты. Кончалась мистерия тем, что скоро, на удивление берлинцам, все улицы были застроены блиндажами и дотами; в них по старой военной привычке разместились славные носители эдельвейса…
Когда Яунзен кончил читать мистерию, дверь раскрылась, и в землянку вошел незнакомый лейтенант. С поднятым воротником шинели, расставив ноги в ярко начищенных сапогах, он стоял на пороге, держа руки за спиной, точно прятал невидимую дубинку.
Оглядев егерей колючим взглядом, офицер подошел прямо к Яунзену.
— Я находился за дверью, — сказал он скрипуче, — и все слышал… Где вы взяли эту рукопись? Яунзен, побелев лицом, стоял молча.
— Я вас спрашиваю!
— Герр лейтенант, я ее взял из своего ранца.
— Кто вам туда ее положил?
— Никто, герр лейтенант.
— Значит, эта вещь, направленная к упадку боевого духа солдат, написана вами?
Под очками Яунзена блеснули слезы.
— Отвечайте!
— Да, герр лейтенант, это написано мною. Но я…
— Молчать!.. В каких военных кампаниях принимали участие?
— Я участвовал в карательной экспедиции.
— Где?
— В норвежской провинции Аксерхус.
Обер-лейтенант Форстер получил тогда Железный крест первой степени.
— Но получили-то крест не вы! Так чего же суетесь?.. А от фронта, выходит, отлынивали?
— У меня, — с трудом выдавил Яунзен, — геморроидальные колики.
— Вы их нажили, когда писали эту дрянь?.. — Лейтенант выругался. — Кто здесь ефрейтор?.. Пусть перепишет всех, слушавших этого паникера… Вы? — сказал он, посмотрев на Нишеца. — Впрочем, вы тоже поддались упадочнической пропаганде и не воспретили вредную агитацию… Я сам перепишу вас… Как твоя фамилия?.. А твоя?..
Он аккуратно переписал всех егерей, находившихся в землянке, и Нишец подумал: «Наверное, из полицейских — типичный шупо…»
Ефрейтор еще не знал тогда, что лейтенант Вальдер, назначенный командиром тринадцатого взвода взамен рехнувшегося фельдфебеля Каппеля, действительно служил в провинциальной полиции.
Помахав перед носом Яунзена свернутой в трубку рукописью «Возвращения героев Крита и Нарвика», лейтенант Вальдер вытянул свою лисью мордочку.
— Завтра, — многозначительно сказал он, — на позиции прибывает инструктор по национал-социалистскому воспитанию фон Герделер, и я доложу ему об этой мрази, за которую вы поплатитесь трибуналом…
Когда лейтенант ушел, Франц Яунзен вдруг побледнел и грохнулся в обморок.
Пауль Нишец, составлявший в штабном блиндаже инвентарные списки взводного оружия, слышал, как за тонкой переборкой происходил разговор между войсковым инструктором и новым командиром тринадцатого взвода.
— Вы напрасно, — сказал фон Герделер, — гак резко отнеслись к этой мистерии своего солдата Яунзена. Времена изменились, лейтенант, и мы должны поддерживать в нижних чинах уверенность в победе любыми средствами. Я внимательно прочел рукопись и ознакомился с анкетой ее автора. Как в первом, так и во втором случае я не нашел ничего предосудительного. Единственная ошибка, которую я обнаружил в мистерии, это чересчур далекая дата нашей победы — тысяча девятьсот пятьдесят третий год! Надо переставить эту дату хотя бы на сорок восьмой, и рукопись можно популяризировать в войсках. Она будет пользоваться несомненным успехом, так как мистерии присущ мягкий немецкий юмор и — что самое главное! — в ней есть оптимизм солдата, до конца верящего в непобедимое дело фюрера… Проследите, лейтенант, как Франц Яунзен будет вести себя в боевой обстановке, и, если он хорошо проявит себя, представьте его к награде…
«Вот и воюй, — думал потом ефрейтор, — когда само командование перекидывает даты победы, как игральные кости…»
Он долго ждал, когда придет приказ о разжаловании его в рядовые, но такого приказа не поступало. Видно, командование не очень-то дорожило попавшим в плен Вульцергубером, а может быть, учло и то, что в ответственный момент у Нишеца не имелось при себе никакого оружия.
