Марк Твен - Жанна дАрк

— Если я не пребываю в состоянии благодати, то молю Господа сподобить меня; если же пребываю, то молю Господа не отнимать ее у меня.

О, какое впечатление произвели ее слова! Вы никогда не увидите ничего подобного, не увидите за всю вашу жизнь. Сначала воцарилась гробовая тишина; люди изумленно переглядывались, а иные, устрашившись, осеняли себя крестным знамением. Я слышал, как Лефевр пробормотал:

— Придумать такой ответ не под силу человеческой мудрости. Откуда же снизошло столь дивное вдохновение на этого ребенка?

Вот Бопэр снова взялся за свою работу; но он, видимо, был удручен своей позорной неудачей: неохотно и вяло исполнял он свое дело, которому уже не мог отдаться всем сердцем.

Он задал Жанне чуть ли не тысячу вопросов о ее детстве, о дубовом лесе, о феях, о детских играх и забавах под сенью нашего милого Arbre Fee de Bourlemont. Проснулись потревоженные тени далекого прошлого, и голос Жанны оборвался; она немного всплакнула. Но по мере сил она сдерживала себя и на все отвечала.

В заключение священник снова коснулся вопроса о ее одежде. То был вопрос, который надо было все время держать на виду в погоне за жизнью этого невинного существа — надо было, чтоб он все время висел над ней, как угроза, в которой скрыта погибель.

— Хотела бы ты носить женское платье?

— О, еще бы! По выходе из этой тюрьмы, но не здесь.

ГЛАВА VII

После того суд собрался в понедельник двадцать пятого. Поверите ли? Епископ, нарушая условие, в силу которого допрос должен был касаться только того, о чем упомянуто в proces verbal, опять потребовал от Жанны безусловной присяги. Она возразила:

— Пора бы вам удовлетвориться. Довольно я присягала. Она твердо стояла на своем, и Кошону пришлось уступить.

Возобновился допрос о Голосах Жанны.

— Ты заявила, что в третий раз, как ты услышала их, ты узнала, что это Голоса ангелов. Каких же именно?

— Святой Екатерины и святой Маргариты.

— Откуда ты знаешь, что с тобой говорили именно эти две силы? Как могла ты отличить одну от другой?

— Я знаю, что это были они; и я знаю, как различить их.

— Каков же признак?

— Они по-разному приветствовали меня. Последние семь лет они руководили мной, я знала, кто они, потому что они мне это сказали.

— Кому принадлежал Голос, услышанный тобою впервые, когда тебе было тринадцать лет?

— То был голос святого Михаила. Я видела его воочию; и он был не один, но сонм ангелов сопровождал его.

— Видела ли ты архангела и сопровождавших его ангелов во плоти или же — духовно?

— Я видела их своими телесными очами, как теперь вижу вас. И когда они ушли, я заплакала, оттого что они меня не взяли с собой.

Мне вспомнилась та грозная, ослепительно белая тень, которая однажды спустилась к Жанне у подножия Arbre Fee de Bourlenont, и я снова затрепетал, хотя это было очень давно. В действительности это произошло не так уж давно, но казалось — много лет тому назад, потому что с тех пор случилось столько событий.

— В каком образе являлся святой Михаил?

— Мне не разрешено говорить это.

— Что сказал тебе архангел, когда явился в первый раз?

— Сегодня не могу ответить вам.

Вероятно, она давала этим понять, что сначала ей надо получить разрешение Голосов.

Вскоре после того, как ей задали несколько вопросов относительно откровений, переданных через нее королю, она указала на бесполезность всех этих расспросов:

— Повторяю то, что я неоднократно уже говорила во время предыдущих заседаний: я уже ответила на все эти вопросы перед судом в Пуатье; не лучше ли было бы вам заглянуть в отчет этого суда и прочесть там все необходимое. Прошу вас, достаньте эту книгу.

Ответа не было. То был вопрос, который надо было всячески обходить и замалчивать. Книгу эту предусмотрительно запрятали подальше, потому что там заключались такие вещи, которые здесь были бы крайне нежелательны. Между прочим, там значилось определение суда, гласившее, что Жанну надлежит признать посланницей Бога, тогда как целью теперешнего, низшего, суда было именно доказать, что она послана дьяволом. Было там и разрешение Жанне носить мужское платье, а этот суд старался воспользоваться мужским платьем как тяжким обвинением против нее.

— Что побудило тебя отправиться во Францию? По своей ли воле ты пошла?

— Да, по своей воле и по приказанию Всевышнего. Когда б не воля Господа, я не пошла бы. Скорей я согласилась бы, чтобы лошади разорвали мое тело на части; но не пошла бы вопреки Его воле.

Бопэр опять перевел разговор на мужское платье и повел торжественную речь на эту тему. Терпение Жанны было подвергнуто искусу; наконец она прервала его, сказав:

— Ведь это пустяк, не стоящий внимания. И надела я мужское платье не по совету людскому, а по велению Господа.

— Роберт де Бодрикур не предписал тебе носить его?

— Нет.

— Как ты думаешь: хорошо ли ты поступала, нося мужскую одежду?

— Я всегда поступала хорошо, когда повиновалась приказаниям Господа.

— Ну а в этом частном случае считаешь ли ты, что поступала хорошо, надевая мужскую одежду?

— Я ничего не делала иначе, как по повелению Бога.

Бопэр всячески старался завлечь ее в противоречия самой себе; старался также найти в ее словах и поступках несоответствие со Священным Писанием. Он вернулся к ее видениям, упомянул об окружавшем их свете, о ее встречах с королем и так далее.

— Был ли ангел над головой короля в тот день, когда ты его увидела в первый раз?

— Именем Пресвятой Марии!..

И, сдержав свое нетерпение, она договорила спокойно:

— Если и был ангел, то я его не видела.

— Был ли свет?

— Там было более трехсот солдат и пятисот факелов, не считая света духовного.

— Что заставило короля поверить тем откровениям, которые ты сообщила ему?

— Ему были знамения; кроме того, он посоветовался с духовенством.

— Какие откровения получил король?

— В нынешнем году вы этого от меня не узнаете. Затем она добавила:

— Меня в течение трех недель допрашивало духовенство в Шиноне и в Пуатье. Король получил знамение, прежде чем уверовал, а духовенство пришло к заключению, что в моих поступках заключено добро, а не зло.

На время эту тему оставили, и Бопэр занялся чудотворным мечом из Фьербуа; он надеялся хоть этим способом навлечь на Жанну подозрение в колдовстве.

— Как ты узнала, что в земле зарыт старинный меч — за алтарем церкви Святой Екатерины в Фьербуа?

Жанна не стала этого скрывать:

— Я знала, что там лежит меч, потому что мне сказали Голоса; и я попросила прислать мне его, чтобы я могла носить его на войне. Мне казалось, что меч зарыт в землю неглубоко. Причт церкви отдал распоряжение отыскать его; они вычистили меч, и ржавчина легко отстала.

— Был ли он при тебе во время битвы при Компьене?

— Нет. Но я всегда носила его, вплоть до моего ухода из Сен-Дени, после нападения на Париж.

Существовало подозрение, что этот меч, найденный при столь таинственных обстоятельствах и столь неизменно приносивший победу, был наделен колдовскими чарами.

— Благословили ли этот меч? И какое именно благословение было призвано на него?

— Никакое. Я любила его только потому, что он был найден в церкви Святой Екатерины: я очень любила эту церковь.

А церковь эту она любила за то, что она была воздвигнута в честь одной из являвшихся к ней святых.

— Не клала ли ты его на алтарь для того, чтобы он принес тебе счастье (он говорил об алтаре в Сен-Дени)?

— Нет.

— Не молилась ли ты о том, чтобы меч твой был счастлив?

— Поистине нет ничего преступного в пожелании счастья своим доспехам.

— Так не этот ли меч был у тебя во время битвы при Компьене? Какой же был тогда при тебе?

— Меч бургундца Франкэ д'Арраса, которого я взяла в плен в битве при Ланьи. Я взяла его себе, потому что это был хороший булатный меч; им хорошо было рубить и наносить удары.

Эти слова были произнесены простодушно; и разительное несоответствие между ее маленькой, хрупкой фигуркой и воинственно-суровой речью, столь непринужденно сорвавшейся у нее с языка, заставило многих зрителей улыбнуться.

— Что стало с другим мечом? Где он теперь?

— Говорится ли об этом в proces verbal? Бопэр промолчал.

— Что ты любишь больше: твое знамя или меч?

При упоминании о знамени глаза ее радостно вспыхнули, и она воскликнула:

— Мое знамя мне дороже, о, в сорок раз дороже, чем меч! Иногда, нападая на врага, я сама несла его, чтобы никого не убить. — И она наивно добавила, снова проявляя забавную противоположность между своей почти детской внешностью и воинственной речью: — Я не убила ни одного человека.

У многих это опять вызвало улыбку; и вполне понятно почему: подумайте, какая она была нежная и невинная с виду девочка. Не верилось даже, что она когда-либо видела, как убивают друг друга люди: слишком не соответствовала этому ее внешность.