Иван Вазов - Под игом
Девушка тоже упала на колени.
Они прошептали какие-то слова, и услышал их один лишь всевышний.
XIV. У ствола
Утром снова взошло яркое солнце, и радостно засияло высокое лазурное небо.
Сады благоухали; раскрывались румяные лепестки росистых роз; плодовые деревья в буйно разросшейся листве, в торжественном уборе из белоснежных цветов украшали все бялочерковские дворы, придавая им праздничный вид; пели соловьи, ласточки с оглушительным щебетом стрелой пронизывали пространство, упиваясь воздухом, солнцем и свободой. Вся природа бурлила жизнью и молодостью. Небо и земля как бы слились и стали единой жизнеутверждающей стихией, сотканной из зорь, света, красок, песен, ароматов, любви и ликованья.
В этот утренний час Марко Иванов остановился у ворот одного двора в конце глухой улицы на окраине города и постучался.
Ему открыл молодцеватый паренек с непокрытой головой, в шароварах и безрукавке.
—Это к вам завезли бревно? — тихо спросил Марко.
—К нам, дядюшка Марко, пожалуйте!
И парень пошел вперед, указав Марко на вторые ворота.
—Там они, войдите!
Ворота открылись, и первое, что увидел Марко, был ствол. Ствол срубленной черешни.
Наш старый знакомый, бондарь Калчо Букче, стоя на груде бревен, просверливал огромным сверлом отверстие в приподнятом конце черешневого ствола, другой конец которого был прочно укреплен внизу. Пот градом катился по истомленному лицу бондаря.
—Бог в помощь, Калчо! — улыбаясь, сказал Марко, с любопытством глядя на его работу. — Подвигается у тебя дело, подвигается, чтоб ему!
—Дело мастера боится, — отозвался чей-то голос.
Марко обернулся. У стены сидел на корточках Мичо Бейзаде.
—А, Мичо! — приветствовал Марко заместителя председателя комитета, протягивая ему руку.
—Иду на заседание. Решил мимоходом завернуть сюда: дай, думаю, погляжу, что делает наш Букче, — сказал Мичо.
—А где же у вас заседание? В поле, что ли? — спросил Марко, усаживаясь и не отрывая глаз от черешни.
—Сегодня мы соберемся в Зеленой балке.
Зеленой балкой назывался лог на голой возвышенности, расположенной к северу от города и представлявшей собой первую ступень отрогов Стара-планины. После того достопамятного вечера, когда Заманов вернул письмо, комитет каждый раз собирался в новом месте. Сегодня заседание решено было устроить в Зеленой балке.
Калчо, раскрасневшийся, потный, все вертел и вертел жилистыми руками огромное сверло. Он то и дело вынимал свой инструмент, чтобы вытряхнуть стружки, заглядывал в просверленное отверстие и снова принимался сверлить. Дойдя до нужной глубины, он остановился в двух пядях от толстого конца черешневого бревна, которому предстояло стать стволом будущей пушки. Старательно очистив отверстие от стружек, Калчо одним глазом осмотрел его, дунул внутрь и окинул гостей самодовольным взглядом. Гости обступили его и тоже впились глазами в ствол.
—Сюда влезет и гиря от больших весов, — заметил Мичо. — Но мы зарядим пушку мелким железным ломом. Этак она больше погани укокошит. Твоя черешня, Марко, сделает чудеса…
Лицо у Марко торжествующе сияло, — черешня и в самом деле была срублена в его саду.
За последнее время в миросозерцании и убеждениях Марко Иванова произошел весьма заметный перелом. Когда Бяла-Черкву охватило революционное брожение, он не смог долго оставаться бесстрастным, сторонним наблюдателем… Это брожение заинтересовало, удивило его и наконец задело за живое. Он думал: «А что, если и впрямь повсюду творится то же, что и здесь, как об этом толкуют люди? Пожалуй, этак разгорится пожар во всей Оттоманской империи… Может, и в самом деле пришел конец турецкому владычеству, раз уж малые дети и те вооружаются?.. Почем знать?..» Подобные мысли ослабляли его опасения и укрепляли его веру в судьбу. Человек положительный, обладающий здравым смыслом, но лишенный и тени воображения, он в конце концов оказался вовлеченным в поток всеобщего воодушевления и начал верить. И эта трезвая, честная болгарская душа не убереглась от «заразы».
Но не вдруг совершился этот психический процесс. Твердые убеждения вырабатываются постепенно, под влиянием многих значительных фактов. Сначала (это было прошлой осенью) Марко, наблюдая все возраставшие зверства и злодеяния турок, бормотал про себя:
—Такая жизнь — разве это жизнь?
Это была первая вспышка, первый толчок…
Потом, уже этой весной, после появления Каблешкова, Марко, видя воодушевление молодежи, столь решительно готовящейся к осуществлению своего безумного, но возвышенного замысла, как-то сказал жене:
—Почем знать? Когда безумцы берутся за дело, иной раз оно им удастся.
Наконец в один пасхальный день, когда в кофейне завязался разговор об огромных препятствиях, лежащих на пути освободительного движения и грозных последствиях, к которым оно, быть может, приведет, Марко, обращаясь к Михалаки Алафранге, выразительно проговорил:
—Михалаки, кто прикидывает, во что обойдется свирель и барабан, тому свадьбы не сыграть!
Месяцев шесть назад Марко как-то раз упомянул в разговоре о «чреве адовом», на что поп Ставри тут же ответил пословицей:
—Волков бояться — в лес не ходить.
Заметим, однако, что Марко, в сущности, увлекался только подготовкой к восстанию, по участвовать в нем не собирался. Ему не хватало энтузиазма, чтобы решиться стоять до последнего, подобно Мичо, не хватало и веры в конечный успех борьбы, чтобы все поставить на карту, подобно Огнянову. Но он считал, что Бяла-Черква должна быть готова отразить башибузуков, которые грозили хлынуть в нее из многочисленных турецких сел Стремской долины. Опоясанная со всех сторон этими селами, Бяла-Черква уже теперь была для них, как бельмо на глазу… «Если пожар начнется повсеместно, — думал Марко, — тогда другое дело. Но кто может за это поручиться?.. Как бы то ни было, Бяла-Черква должна быть готова».
И он настаивал на том, чтобы все вооружались.
—Потом видно будет, — говорил он.
Три дня назад к нему пришел Николай Недкович и рассказал, что никак не может раздобыть черешневые стволы.
—Ну что ж, срубите черешню в моем саду, — сказал Марко.
Но то ли из эгоизма, то ли движимый чувством отцовской любви, впрочем, вполне естественным, он не позволял своим сыновьям впутываться в это дело… Он хотел, чтобы они остались в стороне от потока, волны которого захлестнули его самого. «Довольно меня одного на нашу семью», — говорил он. Но он хотел невозможного! Перелом в его душе еще не завершился окончательно: кое в чем Марко Иванов колебался, кое-когда противоречил сам себе. Одним словом, он был представителем умеренного элемента в народной партии. Этот элемент может пригодиться для чего угодно, но только не для революции, ибо совершить ее нельзя без применения насилия и крайних мер. Умеренные люди нередко тормозили революцию. Но в данном случае дело, пожалуй, обстояло иначе…
Калчо принялся буравить в черешневом стволе запальное отверстие, чтобы пушка получилась не хуже настоящей. Очень тонким сверлом он просверлил дырочку в гладко стесанном сучке. Быстро окончив эту работу, он дунул в отверстие, и опилки вылетели из пушки.
—Вот это дело! — с торжествующим видом воскликнул Калчо. — В пух и прах расколошматим турок.
—Браво, Букче! — сказал Мичо. — Ты у нас будешь пушкарем. Теперь Лило-кузнецу остается только набить на нее обручи и железные скрепы, и куда Круппу до тебя!
