Владимир Прасолов - Вангол
— Да, это следователь Гладышев, который вёл моё дело в Чите.
— Скажите, вы собственноручно давали такие показания? — Следователь положил перед Волоховым лист бумаги, исписанный мелким почерком.
Волохов, взглянув на почерк и подпись, ответил:
— Нет. Этого я не писал и не подписывал.
— Прочтите, — приказал следователь.
Волохов стал читать. Не дочитав, прервался, удивлённо глядя на Гладышева, потом посмотрел на следователя и сказал:
— Я не знаю этого человека и никогда не был с ним знаком, поэтому всё, что здесь написано, грубая ложь.
— Гладышев, что вы можете сказать по этому поводу? — с издёвкой спросил следователь сидевшего напротив, понуро опустившего голову Гладышева.
— Я ещё раз объясняю, что мне было дано указание в оперативных целях создать компромат на…
— То есть создать лжекомпромат? — прервал его следователь.
— Да, — ответил, опустив голову, Гладышев.
— Кто дал это указание и в какой форме?
Гладышев поднял глаза, полные слёз. Хотел что-то сказать, но жестом руки следователь остановил его и нажал кнопку звонка. Вошедший конвоир получил приказ увести Волохова.
Волохов с ужасом вспоминал содержание того листа. Он не успел дочитать его до конца, так как фамилия человека, на которого он якобы давал показания, была короткой и страшной — Берия. Волохов всё понял и не жалел Гладышева, но и злорадства никакого не испытывал, сейчас он отчётливо понимал цену человеческой жизни.
Два следующих дня его никто не беспокоил, и вот сегодня — с вещами на выход. Наконец коридоры кончились, уже в просторном за двойными решётками тамбуре полная женщина в форме лейтенанта НКВД подала ему небольшой бланк с печатью.
— Не потеряйте — это справка об освобождении.
Волохов не верил своим глазам, он взял бумагу, автоматически сложил её вчетверо и положил в нагрудный карман. Конвоир подтолкнул его:
— Ну, давай не задерживайся, — и открыл дверь, за которой по тротуару прогуливались люди.
— До свидания, — перехваченным от волнения голосом проговорил Иван и шагнул за дверь.
— Совсем обалдел, «до свидания» говорит.
Он услышал за своей спиной дружный хохот.
Он вышел и спустился с небольшого крыльца. Прохожие шли, не обращая на него никакого внимания. Иван остановился, не зная, куда идти. Вдруг сзади кто-то похлопал его по плечу и спросил:
— Волохов Иван Прокопьевич вы будете?
Повернувшись, Иван увидел молодого милиционера:
— Да, я.
— Тогда следуйте за мной.
— А что случилось? Меня только что освободили, я просто не мог ещё ничего совершить.
— Иван Прокопьевич, следуйте за мной, — спокойно, улыбаясь повторил милиционер и не оборачиваясь пошёл.
Волохов пошёл следом. В ближайшем переулке милиционер свернул, и, приближаясь, Волохов услышал:
— Товарищ капитан, вольноотпущенный Волохов по вашему приказанию доставлен.
Он шагнул в проулок, и широкая улыбка Степана Макушева наконец ему всё объяснила. Они обнялись. Когда Волохов наконец пришёл в себя, сзади по его плечу опять кто-то легко похлопал и спросил:
— Дядя Ваня, а меня не хотите обнять?
Не веря себе, Волохов обернулся, и теперь уже Мария, кинувшись ему на шею, обняла и поцеловала. Волохов еле сдерживал слёзы, катившиеся из его глаз. Он долго не мог ничего сказать. Потом, когда они, уже весело смеясь, куда-то шли, спросил:
— Какое сегодня число?
— Двадцать второе июня, — ответил Владимир. — Друзья, это самый счастливый день в моей жизни, я запомню его навсегда.
Они вышли в центр.
— Дядя Ваня, представляешь, меня Степан специально вызвал в Москву, чтобы тебя встретить. Молодец, правда? Я-то думала, зачем, почему? А как тебе наши ребятишки? Смотри, Ванюшка какой смышлёный. В твою честь Степан назвал. Ой, я так рада, — тараторила, идя под руку с Волоховым, Мария.
У главпочтамта, к которому они направлялись, на глазах росла толпа народа. Большой чёрный громкоговоритель как магнит притягивал людей, останавливая людские потоки. Они подошли ближе… «Сегодня… без объявления войны… Германия… Напала…» Война.
Это слово стирало улыбки с лиц людей…
— Да, вот так дела, — озабоченно сказал Степан, когда громкоговоритель замолчал.
— Все идём скорее к нам, там решим, что делать, — сказал Владимир.
Мария растерянно посмотрела на Степана. Волохов стоял нахмурившись, папироса погасла в его руке, но он этого не замечал и всё пытался сделать затяжку.
— Пошли, — махнул рукой Степан, как бы отметая всё, что было до этой минуты.
Костя и Колька Кулаков верхом добрались до районного центра к вечеру, заночевать решили у дядьки Кулакова, Петра Панфилыча. Привязав лошадей на коновязь, они прошли по широкому двору к дому, цепных собак здесь никто не держал, лайки, приветливо помахивая хвостами, потыкались мокрыми носами в ладони парней и сопроводили их до сеней.
— Проходьте, проходьте, орлы, руки сполосните, и к столу, вечерять будем, как раз успели, — приветливо встретил их хозяин. — Авдотья, глянь, кто приехал, давай на стол домашнюю.
— Петро, так перекусите — и в баньку, а после баньки поставлю и стол накрою.
— И то правда. Ну-ка, молока с картошечкой горячей, навались, кавалеристы, — хохотнув, похлопал по крепким плечам парней Петро, усаживая их за стол.
Ели молча. Когда чугун с дымящейся картошкой опустел, Николай и Костя, довольно откинувшись на скамьях и вытирая полотенцами руки, поблагодарили хозяев.
— Как здоровье, Пётр Панфилыч?
— Всё ничего, вот поясница одолела. Авдотья, приготовила ты свою отраву али нет?
— Иди уже, натру тебе хребет, старый конь, — прозвучал добрый грудной голос Авдотьи из малой комнаты.
— Счас я, парни, вы пока в баньку идите, там всё готово, натоплено. Простыни, племяш, знаешь, где лежат. Веники запарьте как следует, — уже из комнаты вперемешку с охами и ахами наставлял Пётр Панфилыч.
— Дядь Петь, всё по уму будет, давай с нами, мы тебя в две руки прогреем, забудешь про поясницу.
— И то правда, Авдотья. Хорош уже, пущай меня парни пропарят. — Пётр Панфилыч, придерживая руками подштанники, набросив простыню на розовую от втираний спину, пошёл вслед за парнями.
Банька, натопленная по-чёрному, была прибрана и чиста, раскалённые камни не давали воде долететь до них, превращая её в живительный пар. Распаренные и довольные парни, сидя на полке, лениво махали вениками, прогревая ноги.
— Ну как парок? — спросил Панфилыч, входя в парилку.
— Хорош, дядь Петь, давай на полку.
Колька взял из бадьи два свежих запаренных веника. Костя черпанул кипятка и плеснул на камни. Рванувший пар заставил обоих присесть, а Панфилыч, улёгшийся своим большим полным телом на полке, пробурчал:
— Не гоните, помалу, помалу.
И началось. Надев на голову войлочные треухи, а на руки верхонки, Костя и Николай стали добросовестно обрабатывать вениками ноги и спину Панфилыча, постанывавшего от удовольствия. Они сначала слегка прошлись жаром, обмахивая его вениками, не касаясь тела, а затем начали методично с двух сторон с оттяжкой и смачно парить. Панфилыч, отдуваясь, подбадривал парильщиков:
— Давай, давай, сынки, ох, хорошо! Поддай ещё, шибче, шибче!
Парни, обливаясь потом, работали вениками. Костя хотел было уже сказать, что на первый заход, пожалуй, хватит, как вдруг Панфилыч, дико заорав, рванулся с полка, чуть не сбив их с ног.
— Воды! — орал он, метаясь по парилке, обеими руками схватившись между ног.
Колька, схватив бадейку с колодезной водой, с маху плесканул её на Панфилыча, да чуть промахнулся, окатив заодно и Костю.
— Воды! — продолжал истошно вопить Панфилыч и, видя, что помощи ждать неоткуда, рванул из парилки в предбанник, а оттуда во двор.
Парни, высунувшиеся из дверей предбанника, упали на настил и катались, умирая от смеха. Голый Панфилыч метался по двору, благим матом поминая всё на свете. В стоявшую во дворе бочку с водой он никак не мог влезть, не по размеру его увесистого зада оказалась. Со всего маху опустился в корыто, от которого с визгом отскочили перепуганные свиньи. На крыльцо выскочила Авдотья. Увидев своего благоверного сидящим в свином корыте в отрубях и причитающего, она схватилась за щёки, всё её полное тело пошло волнами. Такого звонкого смеха давно не слышали соседи. Панфилыч дико взвыл, увидев корчившихся от смеха парней и хохочущую на крыльце Авдотью.
— Тащи, дура, простынь да самогону, чем ты меня вымазала! А-а-а-а-а! Огнем всё горит!
Общими усилиями Панфилыча вытащили из корыта и повели в дом. Нахохотались до слёз, пока бедного мужика отмыли и отчистили. Авдотья, то смеясь, то чуть не плача, причитала:
— Я ж не ведала, что в бане-то энта мазь тебе туда попадёт!
— Чё ржёте, кони, как бы плакать не пришлось, — бурчал на парней Панфилыч.
