СТРАСТЬ РАЗРУШЕНИЯ - Лина Серебрякова
На свадьбе было съедено много сотен пельменей.
Шумно не было.
Молодежь и гости-поляки боязливо взирали на беззубую громаду жениха и сухощавого, подстриженного под Александра, могущественного Генерала-Губернатора Восточной Сибири Его превосходительство Муравьева-Амурского, стараниями поваров которого стол был украшен фаршированной стерлядью, черной икрой, цветным мороженым и многоярусными тортами.
А под ногами все равно потрескивала скорлупа кедровых орехов.
— Тонька, тебе не страшно? — плакала Юля, младшая сестренка. — Он же старый, он старше мамы.
— Ты дурочка, Юлька! При чем тут возраст, когда любовь!
Старшие помалкивали, им было не по себе, а молодежь, друзья детства, в неуважительном молчании и душевной неловкости поедали редкостные лакомства. Лишь "мальчик-жених" был безутешен.
— Антося, что ты делаешь, Антося, что ты делаешь? — глядя в одну точку, твердил и твердил Франтишек.
Сама же Антония влюбилась в жениха, как Дездемона.
— Он герой и стоял за Польшу, — отбивалась она от всех укоров.
В далекий Лондон Александру Герцену ушло игривое письмо друга-молодожена.
"Я жив, я здоров, я крепок, я женюсь, я счастлив, я вас люблю и помню, и вам, как и себе, остаюсь неизменно верен.
Уж если кто вздыхает,
Так это я, я, я.
(французская песенка)
Началась семейная жизнь.
Михаил показал себя весьма снисходительным и заботливым мужем. Под сенью губернаторского благоволения жизнь катилась легко, с деньгами трудностей не было.
Наконец, через год-другой, с разрешения Генерал-Губернатора Муравьева, Бакунины и Квятковские совершили нелегкое путешествие со всем домашним скарбом за тысячу двести сибирских километров в самую глубь таежной страны, в столицу Восточной Сибири Иркутск. Это было повышением статуса для всех. Квятковский получил прекрасную работу, дети стали учиться у хороших преподавателей, а Михаил Бакунин воспрял духом, обдумывая далеко бегущие планы.
… Вокруг шумели благословенные кедры, стеной стояла темнохвойная душистая тайга, раскинулся между зелеными хребтами священный Байкал. Вдоль реки Иркут на юг уходил наезженный путь на Кяхту, столицу азиатской торговли, а от нее расходились пути в Манчьжурию, Китай, на Амур, к Тихому океану.
Поэтому и жизнь в Иркутске была живее, особенно при новом Царе Александре.
В новое царствование появились в столице городские и крестьянские банки, общества распространения грамотности, коммерческие школы, женская гимназия. Купечество быстрее наживало свои капиталы, началось и слабое общественное движение: во всех слоях были живые умные головы, которые учили, лечили, изучали край, выпускали газеты и журналы.
Здесь отбывали поселение разночинцы Буташевич-Петрашевский, Спешнев, Завалишин. Петрашевский продолжал "воевать за справедливость", отчего столы всех сибирских столоначальников, все местные канцелярии Третьего Отделения были завалены его и Завалишина многостраничными жалобами без абзацев, запятых и точек.
В Омске, по сибирским меркам, поблизости, завершались каторга Достоевский, и он "мотал срок" поселения.
К сожалению, малочисленная интеллигенция, подобно всем мелким столицам и уездным городам, была разделена на две враждующие партии: партия туземная, местная, малообразованная, и партия "навозная", то-есть приезжая, из окружения чиновников Муравьева. Сам Муравьев, конечно, любил своих людей и много и полезно работал с ними на благо Российской Империи, к "туземцам" же относился с видимым пренебрежением.
Это еще больше распаляло страсти между иркутскими Монтекки и Капулетти. В последнее время, уже при новом царе в "туземной" партии тоже появились люди ученые, с университетским образованием. К сожалению, это не смягчило нравы соперничающих, а, напротив, ужесточило их.
Обе партии ревниво следили, куда примкнет всемирно известный Михаил Бакунин.
И кто первый, Бакунин или Петрашевский? Кто первый — тот против второго. Вражда и вражда, никакого сотрудничества. Кто, кто? Отсюда в далекий Лондон к Герцену в «Колокол» ушла гневная статья доктора Николая Белоголового «Под суд!» с обвинениями в адрес порядков, введенных Генерал-губернатором, а «Колокол» раззвонил об этом на весь мир.
А известно, что каждый номер мятежного журнала внимательнейше читает сам Император Всея Руси.
Иркутск торжествовал.
Тогда, зная о дружбе Бакунина с Герценом, и полагая, что официального опровержения Герцен не примет, Муравьев попросил братишку написать опровержение будто бы от себя, и послать в Лондон.
И эта статья появилась в «Колоколе». Отказать Бакунину Герцен не мог.
Самому Михайле Александровичу эти местные стычки казались смешной мелочью. Что ему в них? Новый Париж, новый Дрезден — вот что роилось в львообразной голове бывалого бунтовщика! Недаром же в письмах к Герцену он восхвалял Муравьева и прочил ему место впереди революционного правительства в Сибири!
Михаил Бакунин в обществе Генерал-губернатора по-прежнему много беседовали и на прогулках верхом и в свободные минуты в кабинете.
— Где взять людей? Как заселить берег Амура? Должны топиться избы, куриться трубы, кричать младенцы. А сейчас… где, где взять поселенцев?
Михаила мало заботили местные дела, но вопрос показался ему забавным. Он пыхнул сигарой.
— А ты пережени всех каторжных и ссыльных, дай на хозяйство, и пусть живут по берегам Амура. Милые дамы скажут спасибо.
Муравьев умно и весело взглянул на троюродного брата.
— Богатая мысль, братишка.
Площадь города полна народу. Двери церкви были распахнуты настежь. Перед входом стояли две шеренги. Мужчины и женщины. Нищие, темные, неунывающие. Переглядывались, пересмеивались, переругивались. Весело.
В стороне на помосте расположилось начальство. Муравьев, Корсаков, Квятковский в вицмундире, некто седой и бравый. В сторонке виднелись Бакунин и принаряженная Антония, ее семейство. И горожане.
Старший офицер сделал отмашку.
— Выбираем!
Тотчас бродяги, ссыльные, переселенцы кинулись к женской шеренге.
— Хозяйкой будешь? У тебя самовар есть? Корову заведем? А ты меня обижать не будешь?
Выстроились пары. Народ одобрительно гудел.
— Радехоньки. С бабой жить будут. С бабой сладко. Детишки пойдут!
Первая пара зашла в церковь. Недолгое венчание, вышли, взявшись за руки. Вторая пара, третья…
Старший офицер объявил дальнейшее.
— Семья получает для обустройства коня, плуг, разную справу, ведра, топор, пилу, икону, лес на избу, мануфактуру пятьдесят аршин. От Екатерины Николаевны каждой новобрачной в подарок теплая шаль.
Среди молодоженов Бакунин увидел знакомого, Волгаря. Подошли с Антонией, поздравили. Михаил протянул несколько купюр.
— На обустройство.
— Премного благодарны, ваше превосходительство. То — наш оберег на удачу.
— Чем будете заниматься?
— Она хозяйством, я речным извозом, как на воле
И потянулись вниз по Амуру плоты и баржи с людьми, скарбом и скотом, засветились окошки, закричали младенцы.
…
Впереди предстояли серьезные межгосударственные дела. Для переговоров и подписания Айгунского договора из Санкт-Петербурга прибыл статский советник Министерства иностранных дел Петр Перовский, переводчики. В состав делегации входили автор текста Договора, атаман казачьего войска Сухотин, и офицер-артиллерист Бакунин.
Договорились на середину мая, напротив станицы Усть-Зейская, на правом берегу Амура в древнем городе Айгунь.
— Необходимы громкие военные учения по всему нашему берегу, — предложил Бакунин.
Сухотин
