Легионер. Книга третья - Вячеслав Александрович Каликинский
Заведывающий и их усадил жестом: работайте, господа! Не останавливаясь, он прошел в свой кабинет, который делил с двумя чертежниками, тоже из каторжан, но политических.
Те и вовсе никогда не вставали при появлении патрона: самолюбие у «политики» было болезненно-обостренным.
И добра помнить не желают, про себя усмехнулся Ландсберг, подавая чертежникам руку. Не желают, и все тут! А ведь ежели бы не он — в лучшем случае учительствовали бы, а то и вовсе изнывали от безделья в своих камерах, без гроша в кармане, без возможности даже табаку купить. Гордыня человеческая… Впрочем, бог с ними, с политическими…
Он принял приготовленные отчеты, проглядел чертежи. Скупо похвалил за старание, указал на мелкие недочеты. Два чертежа решил переделать сам, попозже — он уже возвращал их на переделку с конкретными замечаниями, которые так и не были «политикой» учтены.
Служба протекала как обычно — деловито и вместе с тем скучновато.
Ретроспектива-10
Что такое «каторжанская сменка», или, как иронично называют ее сами тюремные сидельцы, «свадьба», он знал. Ландсберг, который за всю свою сахалинскую каторжную бытность только раз и отсидел в карцере на хлебе и воде трое суток, тем не менее был хорошо знаком с этой жестокой тюремной обыкновенностью.
На «сменку» обычно шли иваны с большими сроками каторги — собственно, никто иной из прочей тюремной братии и не мог претендовать на то, что вся каторга примет участие в этом жестоком спектакле. Обычно это выглядело так.
Иван, получивший большой срок или «бессрочку», надумав сбежать с каторги, звал майданщика: хочу, мол, на «сменку» пойти, нет ли кого подходящего на примете?
Майданщики, эти коммерсанты каторги, знают всё и всех. Тут же, поморщив лоб (для порядка, не иначе) припомнит: да, есть один такой, «от сохи». Через три месяца, слышно, срок кончает, с ближним сплавом (пароходом в Европейскую Россию) и уйти должен с Сахалина.
Ивану незаметно покажут кандидата на «подменщика» — тот должен хотя бы в общих чертах соответствовать намеченной роли. Цвет волос, наличие либо отсутствие бороды и прочие мелочи значения не имеют. Даже если кандидат худ, как щепка, а иван телом солиден — дело поправимо! За три месяца каторга раскормит «сменщика» до нужной кондиции. Главное — чтобы рост примерно соответствовал. Если кандидат слишком мал ростом, либо, наоборот, велик — тут уж ничего не поделаешь, его счастье, майданщик ивану другого кандидата подберет!
И вот жертва намечена. «Поддувалы» майданщика — его ближайшие помощники и мастера на любые поручения — целиком и полностью в курсе дела. И жестокая игра начинается. В одно обычное утро у кандидата на «сменку» начинается полоса счастьишка. Староста неожиданно выделяет его среди прочих обитателей номера — жертвует «лишнюю» пайку хлеба. Это ли не фарт для затюканного всей каторгой несчастного сидельца, у которого сроду ни копейки, ни «дачки» с воли не водилось?
Сидит «фартовая» жертва, жует перепавшую пайку, только по сторонам зорко поглядывает — не отобрал бы хлебушек кто-нибудь сильненький. А тут и доверенный «поддувала» майданщика в игру вступает — сядет рядом, похвалит: давно, мол, на тебя смотрю — обстоятельный ты человек! И каторжанин ты правильный, и порядки все нашенские знаешь, и себя соблюдаешь.
Доброе слово, как говорится, и кошке приятно. Глядишь — и приосанился уже маленький человечек. А «поддувала» свое гнёт — всё думаю, мол, не дать ли тебе рекомендацию «отцу» (майданщику, то есть) — давно ему такой помощник, как ты, требуется. Честный, правильный, фартовый. Что, мол, брат, не забудешь потом, кто тебя рекомендовал? И тут же ведет кандидата к майданщику, горячо рекомендует. Так и так, дескать, вот тебе человек, которого ты ищешь, да все найти не можешь.
И майданщик в радость играет: да, фартовые людишки мне нужны! А ты фартовый, я давно примечаю! А чего это ты, мол, пустой хлеб жуешь? Да еще тюремный, из сырого припёка? К лицу ли тебе? И «поддувалы» майданщика журят: что ж ты, отец, своего человечка впроголодь держишь?
— А ведь и верно, старый я дурак! — хлопает себя по лбу майданщик, раскрывает перед жертвой свой тюремный ларёк — тут и молоко в бутылочках, и вареная свинина кусочками, и белый хлеб с воли, даже колбаса домашняя, запашистая — сил нет!
— Не побрезгуй, братец, бери что хочешь!
— Да у меня и денег-то нету! И не предвидится, — отказывается жертва, чья рука так и тянется к невиданному доселе богатству.
— Бери! — майданщик сегодня добр. — Сейчас денег нет — у меня же и заработаешь тугую копеечку! Ты ж фартовый, сразу видать! Бери!
Кандидат берет и молоко, и колбасу, и свинину. Ест «от пуза»! Временно его оставляют в покое, дают привыкнуть к сытной еде и повышенному почтительному вниманию. С полными руками нежданно свалившегося на голову фарта намеченная жертва отходит к своим нарам. И ест, ест, ест…
Его не трогают — к этому моменту будущая роль несчастного ясна всем окружающим. А кому не ясна, тот быстро соображает, что к чему. Но жертву никто и никогда не предупредит, не остановит — таков каторжанский порядок. Каждый сам за себя!
А «фарт» не кончается! На следующий день староста неожиданно освобождает жертву от «урока», и это тоже не кажется жертве подозрительным. С утра перед ним опять раскрыт ларек с тюремными деликатесами — ешь, не хочу! А тут и подосланный камерный скандалист и известный мучитель безответной каторжанской массы пытается отобрать у нового «фартового» какую-то хозяйственную мелочь — нарочно, разумеется, в рамках того же «спектакля». Не тут-то было! На помощь жертве тут же спешат новые друзья-«поддувалы». И так нахалу под ребра кулаков насуют, что тот с длинным воем уползет к себе под нары…
На вечерней кормежке — опять счастьишко! Снова староста двойную пайку, да еще с горбушкой пропеченной выдает, котловому велит: этому со дна черпани, погуще! Он у нас нонче сильненький! И майданщик зовет к себе, пустяшную работу дает — свининки вареной ниткой нарезать, к примеру. Хвалит за сообразительность, снова от души угощает. Шепчет: да ты, мил-человек, водочки не желаешь ли? И подносит чашку водки — да не разведенной, как всем,
