Проспер Мериме - Варфоломеевская ночь
— Он возмущен, как и мы, и намерен строго наказать убийцу и его подстрекателей. Он был у адмирала.
Я хотела бы уехать в Дофинэ, папа: этот город с его насилием мне ненавистен.
— Мы скоро уедем, дорогая. Доктор надеется, что через неделю адмирал сможет путешествовать на носилках, и мы все последуем за ним.
— О, как долго, папа! За неделю многое может случиться.
— Бояться нечего, Клара. Никто не посмеет сделать чего-нибудь из опасения гнева короля. Как вы думаете, монсеньор де Лаваль?
— Я согласен с вами, граф.
— А вы, сэр Филипп?
— Я думаю, что не мешало бы принять некоторые предосторожности.
Вошли еще трое гугенотов и сразу заговорили о положении дел. Клара подошла к Филиппу, стоявшему в стороне.
— Вы действительно верите в опасность, сэр Филипп?
— Верю, графиня. Население ненавидит нас, и в Париже нередко бывали избиения гугенотов. Без сомнения, Гизы виновны в нападении на адмирала; парижская чернь обожает их, и им стоит сказать только слово, чтобы поднять на нас весь город.
— Значит, опасность действительно существует. Не посоветуете ли вы мне что-нибудь?
— Выходите на улицу как можно реже, а спать ложитесь в платье, чтобы быть готовой встать в любую минуту.
— Я исполню это. И только?
— Я ничего не знаю, — сказал Филипп, — пока советую сделать хоть это.
Вернувшись домой, Филипп, к своему великому удивлению, не нашел Пьера, который явился только на другое утро.
— Где ты был всю ночь? — спросил сурово Филипп. — Кажется, теперь не время для удовольствий.
— Я уходил из города, сударь, — сказал Пьер.
— Зачем?
— Я вывел двух лошадей в деревню в двух милях отсюда и поставил их в гостинице, обещав конюху крону, если он побережет коней.
— Все это хорошо, Пьер. Но здесь никто не верит в опасность и мне стыдно, что я один тревожусь.
— Умный человек тревожится, когда глупые спят, — ответил Пьер. — Я был бы совсем спокоен, если бы нам нужно было думать только о себе. Но знаю, что в случае тревоги вы будете думать не только о своей безопасности.
— Графиня де Валькур — невеста монсеньора де Паскаля, — сказал внушительно Филипп.
Пьер незаметно пожал плечами.
— Вы, конечно, правы, сударь, — охотно согласился он. — И так как у нее есть защитники, ее отец и господин де Паскаль, то нам следует, значит, думать только о своем спасении, и это очень облегчает нам дело.
— Ты просто смешон, Пьер, — сказал нетерпеливо Филипп, — и я был глуп, что слушал тебя. Иди, готовь завтрак, иначе ты выведешь меня из терпения.
В этот день состоялось несколько совещаний между гугенотскими вождями. Никто не подозревал, что покушение на адмирала составляло только часть заговора против всех гугенотов; все думали, что оно было следствием злобы Гизов и Екатерины Медичи к человеку, который так долго боролся с ними и теперь имел доверие короля.
Филипп провел большую часть дня в Лувре с Генрихом Наваррским, Франсуа де Лавалем и некоторыми приближенными молодого короля. Все они, лучше его знавшие Францию и Париж, а также положение дел не выказывали и тени беспокойства.
Слушая их разговоры об увеселениях двора, Филипп перестал тревожиться и злился на себя за то, что слушал зловещие пророчества Пьера. Он вернулся домой только в одиннадцатом часу ночи, самом веселом расположении духа.
— Ну, пророк, — сказал он Пьеру, — какие новые заговоры открыл ты? Расскажи, чтобы я мог посмеяться.
— Смеяться после будете, сударь, — сказал Пьер, — а сейчас пойдемте со мной к входной двери.
— Изволь, если это доставит тебе удовольствие.
Они сошли к дверям на улицу.
— Видите вы это, сударь?
— Вижу: белый крестик, нарисованный каким-нибудь шалуном.
— Не угодно ли вам пройти немного дальше, сударь. На этой двери есть крест, на той нет, на следующей тоже нет, здесь опять крест, а там опять нет. Я прошел по нескольким улицам и везде видел то же самое: на каждом доме, где живет гугенот, есть на двери белый крест, а где католик — креста нет.
Филипп был поражен этим открытием и сумрачным видом, с которым говорил Пьер.
— Ты уверен в том, что говоришь? — спросил он.
— Совершенно уверен, сударь.
Филипп прошелся по улице и убедился, что Пьер говорил правду. Возвращаясь домой, он стер крест на дверях графа де Валькура, а на своих дверях оставил, но шедший за ним Пьер незаметно стер его рукавом.
Филипп сел и задумался.
— Мне не нравятся эти знаки, Пьер, — сказал он. — Что ты об этом думаешь?
— Я думаю, сударь, что они хотят взять в плен всех дворян-гугенотов.
— Не могу поверить, Пьер, чтобы они могли решиться на такую гнусную измену, которая опозорит короля.
— Может быть, это не его дело, сударь, а Гизов; быть может, они хотят избить нас, как это было в Руане и не раз случалось в Париже и в других местах.
— Трудно поверить этому. Во всяком случае будем настороже. Теперь слишком поздно, чтобы предпринять что-нибудь.
Отворив окно, Филипп сел рядом.
— Ложись спать, Пьер; через два часа я разбужу тебя и ты займешь мое место.
Прежде чем лечь, Пьер тихо вышел на улицу, тщательно стер с двери знак мокрой тряпкой и затем, положив возле себя меч и пистолеты, улегся на койке.
В час ночи Филипп разбудил его.
— На улице происходит что-то необычное, Пьер: я вижу свет множества факелов и слышу шум, похожий на людской говор. Пойдем посмотрим, что это значит.
Сунув пистолеты за пояс и захватив меч, он завернулся в плащ и вышел на улицу в сопровождении Пьера. Скоро они встретили двух прохожих, и один из них при свете фонаря окликнул Филиппа:
— Это вы, сэр Флетчер?
— Да, де Паскаль. Я вышел посмотреть, что значат эти огни.
— Я тоже вышел из-за этого. Душно, я не мог заснуть, открыл окно и увидел огни. Мне показалось, что они по соседству с домом адмирала, и я решил посмотреть, что это означает.
Они вскоре встретили группы людей с зажженными факелами и увидели, что такие группы бродят по всем улицам.
— Что затевается? — спросил де Паскаль у одной группы.
— В Лувре будет ночной маскарад и шуточное сражение, — ответили ему.
— Странно! — сказал Филипп, когда они пошли дальше. — Я был у короля Наваррского до десяти часов и ничего не слыхал об этом.
К ним присоединились еще несколько дворян-гугенотов, привлеченных необычайным светом и шумом на улицах. Все они направились к Лувру.
Перед дворцом собралось множество народа с факелами и стояли отряды солдат.
Вдруг толпа заколыхалась с криком и шумом, и несколько человек гугенотов, отделившись от нее, бросились бежать, как бы спасаясь от преследования. Они бежали навстречу группе гугенотов, шедшей с Филиппом к площади.
— Что такое, де Винь? — спросил Паскаль первого подбежавшего к ним.
— Ничего не понимаю, — ответил де Винь. — Полчаса тому назад я проснулся от шума и света и вышел с де ла Ривьером, Мореца, Кастелоном и де Вигором посмотреть в чем дело. Когда мы подошли к солдатам, они начали нагло глумиться над нами. Мы, конечно, отвечали и грозили пожаловаться их офицерам, как вдруг эти дерзкие негодяи бросились на нас. Мореца, как видите, ранен алебардой, и так как мы пятеро не могли биться с целой толпой солдат и собравшейся там чернью, то убежали от них. Я буду жаловаться и доведу дело до короля.
— Нам сказали, — проговорил де Паскаль, — что эти люди с факелами должны участвовать в шуточной атаке на какой-нибудь замок или что-нибудь в этом роде, для увеселения короля. Без сомнения, с этой же целью собраны и солдаты. Нам следует, я думаю, пойти домой и подождать до утра.
— А вы не допускаете возможности всеобщего нападения на нас? — спросил Филипп.
— Что? Нападение? Подготовленное у Лувра, на глазах у короля? Вам это приснилось, Флетчер?
— У меня есть основание подозревать это, — заметил спокойно Филипп и рассказал о крестах на дверях.
Ему никто не верил. Все возвратились в свои квартиры.
— Что мы будем теперь делать, Пьер? — спросил Филипп.
— По-моему, следует обождать и посмотреть, что будет дальше, сударь. Если готовится что-нибудь дурное, вся парижская чернь будет в движении. Пойдемте к ратуше; там всегда был центр зла. Если там все спокойно, то, может быть, вся эта комедия и вправду устроена для увеселения двора. Непонятно только, почему улицы около дома адмирала освещены.
Навстречу им прошла молча еще более многочисленная толпа с факелами.
— Заметили ли вы, сударь, что на руке у каждого из этих людей белая повязка, как и у всех, кого мы встречали до сих пор. Если есть опасность, то нам легче будет узнать о ней, имея такой же знак.
— Хорошая мысль, Пьер.
Филипп вынул свой платок, разорвал его пополам и сделал повязки себе и Пьеру. Затем они нагнали несколько групп с факелами, которые шли в одном направлении с ними. У всех были белые повязки на руках.
