Вячеслав Софронов - Кучум
— Трус! Ты попросту заговариваешь мне зубы, чтоб оттянуть время. Надо было дождаться, когда они все выйдут из крепости, а не посылать всех нукеров под пушки!
— Царевич сам приказал идти в бой.
— А ты, ты почему не пошел вместе со всеми?!
— Я охранял моего царевича. Ведь кто-то должен был быть рядом…
Алей обмяк и было видно, что он крепится из последних сил, чтоб не разрыдаться от собственного бессилия. Ниязбай осторожно обнял его за плечи и повел подальше в глубь леса, чтоб никто не увидел царевича, проливающего слезы. Тот шел, запинаясь за корневища деревьев, низко опустив голову и горько всхлипывая. Наконец, они остановились у поваленного бурей огромного кедра, и Алей тихо спросил:
— Почему у нас нет таких пушек? Я слышал, будто бы Карача-бек привозил из Казани оружейного мастера, но он то ли сбежал, то ли умер. Однако, многие нукеры Карачи-бека имели ружья. Почему у нас нет их сейчас?
— Кто его знает, но я сам слышал, как хан Кучум, твой отец, смеялся над ружьями…
— Почему он смеялся?
— Они слишком тяжелы, их долго заряжать, да и к тому же кони путаются, если стрелять из них.
— А русские кони? Они не пугаются?
— Про русских коней мне ничего не известно. Но они больше стреляют из ружей и пушек при обороне городков и крепостей. К тому же надо иметь большой запас пороха, пуль, ядер… Представь, какой обоз пришлось бы снаряжать, чтоб притащить сюда все это.
— Зато не погибло бы столько моих нукеров. Ядрами можно было бы пробить ворота и ворваться внутрь. А то мы колотимся бревном, а они по нам из пушек… — Алея начало трясти как в ознобе.
— Что прикажет, патша улы? Пойдем дальше или повторим нападение?
Но Алей так глянул на него, что Ниязбай вздрогнул и больше не задал ни одного вопроса. Ночью они подобрали мертвых, оставленных под стенами городка, захоронили их на берегу, прочли молитвы, а потом сотни двинулись дальше неприметными тропами, чтоб выискать менее защищенные городки или небольшие деревеньки.
* * *Семен Аникитич Строганов находился на заимке, где они вместе с Федором продолжали налаживать пушечное литье, когда прискакал дворовый человек, сообщивший о повторном нападении на Керчедан воинов-сибирцев.
— На вогуличей они никак не похожи, — сбиваясь, рассказывал тот, взмахивая от волнения руками, — одеты иначе и оружие другое…
— Выходит, наш друг, Кучум-хан, или сам пожаловал, или своих башлыков прислал. Не зря слухи шли, ох, не зря.
— Как хоть они на вас, господин мой, не наткнулись. А то бы схватили и в полон уволокли, — продолжал сокрушаться дворовый. — Скачу к вам сюда, а у самого сердце так и заходится… Не дай Бог, вас и в живых вовсе нет.
— Не хорони раньше времени, успеем помереть, — Семен Аникитич посерьезнел и, оглаживая ствол недавно отлитой пушки, задумчиво спросил. — Выходит, дальше они подались… Куда же теперь пойдут?
— Не иначе как на Чердынь. Казаки хотели погнаться за ними, да осадчий воевода, ваш человек, удержал их, не велел оставлять крепость.
— И правильно сделал. Вот что, Федор, надо сниматься тебе отсюда, в крепость ехать, пока татары да вогульцы вокруг шастают.
— Так ведь хотели еще пару пушек отлить.
— Ладно, одну, может, и успеем. Только сделай-ка надпись на ней…
— Какую сделать? Что у Строгановых отлита?
— Это само собой, а спереди припиши: "Ермаку, атаману казачьему, подарок".
— Сделаю, — легко согласился Федор и скрылся в литейной избе.
— А ты, — обратился Семен Аникитич к поджидавшему его гонцу, — проберись к племянникам моим: Максиму и Никите. Скажи, что дядя велел собраться у него в городке. Да поторопи, чтоб завтра и были.
— Страшно одному-то, — вздохнул тот, но мешкать не стал и отправился выполнять поручение хозяина.
Сам же Семен, вернувшись в городок, первым делом разыскал Ермака и пригласил к себе в дом для долгого разговора.
— Как, атаман, думаешь — сунутся еще раз басурманы на городок наш?
Тот огладил правой рукой окладистую бороду, чуть кашлянул и неторопливо ответил.
— Не о том ты, видать, Семен Аникитич спросить хотел. Вижу, о чем думаешь, только сказать не решаешься.
— Это о чем же? — брови Строганова удивленно поползли вверх.
— А думаешь ты, как бы сделать, чтоб больше не совались они к тебе в земли, не зорили работных людей, в полон не уводили, посады не жгли, в дружбе с тобой жили.
— Эк, хватил! Когда же басурманы с людьми православными в дружбе жили? Где такое видано?
— Слыхал я, что прадед твой тоже не сразу христианином стал. Так?
— Так-то так, да когда это было. Поди, больше сотни годков набежало с тех самых пор.
— То не важно Важно, что можно и соседей твоих в православную веру привесть, научить в церкву ходить.
— Чего-то не пойму я тебя, атаман Ты в батюшки что ль напрашиваешься? Тогда не ко мне вопрос. В монастырь иди, успокой там душу. Мы с тобой говорим, как отучить людишек на городки русские нападать, как проучить их, чтоб не совались лет сто.
— Ну, коль этих побьем, то следом другие заявятся. Испокон веку так было. Тех повоюем, а там следующих жди-поджидай.
— Никак перебрал ты вчера, Ермак Тимофеевич, а сегодня башка худо варит. Я те про Фому, а ты мне про Ерему в который раз, — в сердцах хлопнул ладонью по столу Строганов.
— Нет, то ты, Семен Аникитич, меня понять не можешь. Я ведь о чем говорю, послушай. Ежели осы лесные повадятся в кладовку летать, мед таскать, то сколь их не отгоняй, дымокур не ставь, а они все одно вокруг виться будут, момент выбирать, чтоб мед тот уворовать.
— Унеси мед в другое место, чтоб не нашли, и все дела, — засмеялся Строганов.
— Точно. А твои вотчины в карман не спрячешь, под Москву не перевезешь…
— Не спрячешь, не спрячешь. Тут самому не знаешь, куда от сибирцев спрятаться, чтоб в лихой час не прихватили.
— А пасечники как делают? А? Идут вслед за осами и гнездо их находят. Накрывают его шкурой овчинной и в воду. Все. Нет гнезда — и ос не увидишь.
— Вон ты о чем, — уважительно глянул на него Семен Аникитич, — думаешь, как бы гнездо басурманское разорить, чтоб нам от них убытки не нести. Так кто туда сунется? Тут войско надо тысяч в несколько.
— Хватит на них и тех, что со мной пришли. Казакам скоро надоест за стенами сидеть, не тот у них норов. Станут или обратно на Дон проситься, или куда в иное место. А у Кучума, хана сибирского, воинов сейчас не больно и много…
— Откуда знаешь?
— Пленник ихний сам сказал. Мол, с царевичем Алеем, старшим сыном ханским, почти все нукеры и ушли. Никого в Кашлыке и не осталось.
— Точно?
— Ежели пленник не врет, то точно.
— А как наврал? Тогда как? Вдруг Алей этот обратно повернет?
— Подождем. Он еще даст о себе знать. Тогда и решать станем. Ты мне, Семен Аникитич, главное скажи: ружейный припас, муку, солонину дашь нам с собой в поход?
Тут только до Строганова дошло, куда подвел разговор казачий атаман, и он весь сжался, представив, как те выгребают все его запасы из амбаров, оставляя пустыми сусеки, обрекая его людей на голодную зиму.
— Нет, атаман, так не пойдет. Мы-то с чем останемся? Тут заранее припасать все надо год, а то и поболе. Да и как городки без охраны оставите? А коль басурманы снова сунутся? Где вас искать?
— Смотри сам, Семен Аникитич, — Ермак встал и, тяжело ступая по скрипящим под ним половицам, направился к двери, — я свое слово сказал. А потом может и поздно оказаться. Как это говорят? Дорого яичко ко Христову дню. Прощай, пока…
В сенях Ермак столкнулся со стремительно перескакивающим через несколько ступенек Максимом Строгановым, пробежавшим мимо него в дом.
— От чердынского воеводы гонец прибыл, — закричал он с порога, даже не поздоровавшись с дядькой, — татары на город напали. Помощи воевода просит. Прознал откуда-то про казаков, что на службу к нам пришли. Велит их прислать.
— Садись, передохни, — указал на лавку Семен Аникитич, — дождемся Никиту, что он скажет.
— Не приедет он. Гонца ко мне прислал, мол, дел много. Его татары стороной обошли. Да и казаков он к себе не заказывал. Так что нам с тобой, дядя Семен, вдвоем решать надобно.
— Видел, атаман казачий от меня только что вышел?
— Ну, в сенцах столкнулись с ним.
— Знаешь, чего он предложил, до чего додумался?
— Откуда мне знать?
— Хочет промышлять самого Кучума в его землях.
— Правильно говорит. Давно пора, — живо откликнулся Максим. — Я бы и раздумывать не стал, а снарядил их. А ты что? Не хочешь?
— Эх, молодость, молодость. Правильно отец твой говорил, что хватим мы лиха с казаками этими. Куда хотят, туда и воротят.
— А я так думаю. Пущай спытают судьбу свою. Кучума не повоюют, то хоть с нашей шеи спрыгнут. Не жалко и снарядить их.
