Томас Костейн - Гунны
— Но я дал клятву, что не уеду. Я не хочу, чтобы меня обвиняли еще и в этом.
— Сколько раз я слышала эти слова, — рассердилась Евгения. — Я сыта по горло этой глупой сентиментальностью. Если ты не уедешь немедленно, тебе отрубят голову или лишат жизни более ужасным способом. Слушай меня. Напрасно ты ждешь справедливого суда. Все предрешено заранее. Я слышала об этом сегодня. Из уст того мерзавца, что все это подстроил. Я говорю о Ранно, у которого руки по локоть в крови, но он хочет и дальше убивать и убивать. Сегодня он приходил в дом Роймарков. Столь уверенный в себе, что открыто похвалялся грядущим успехом. Тебя закуют в цепи, если ты останешься здесь. Стариков, членов Ферма, заменяют их сыновьями. Все они друзья Ранно. Но это еще не все. Он отвел меня в сторону и шепнул, что он намерен жениться не на Лаудио, а на Ильдико. Сказал, что Мацио дал согласие.
Николан не сразу смог ответить. Он огляделся и впервые почувствовал, что высокие деревья, которых он всегда полагал своими союзниками, теперь стали врагами, и в шуршании их листьев слышится плохо скрытая угроза. Он не хотел умирать по ложному обвинению, выдвинутому его злейшим врагом. Но он дал клятву, и ранее еще никто не убегал до заседания Ферма.
Евгения поняла, о чем он думает.
— Когда эта гиена в образе человеческом держит тебя в руках, время ли думать о чести? Разве у тебя есть сомнения в том, что лучше сохранить голову на плечах, чем остаться без оной? Голова необходима, если хочешь бороться с заговором. Дорогой мой, с твоей стороны это чистейший эгоизм. Ты хочешь, чтобы страдали все твои друзья? Подумай об этом. Один миг, и для тебя все будет кончено. Но твои друзья будут нести печаль в сердцах до конца своих дней.
— Если я убегу, у меня не останется друзей.
— Они будут уважать тебя за смелость и здравый смысл, — возразила вдова.
— Со временем обо мне будут помнить лишь одно: он нарушил данную им клятву.
— Может, для этого требуется куда больше мужества, чем остаться здесь и подчиниться воле Ранно. Правда рано или поздно откроется и тебя оправдают.
Едва начали сгущаться сумерки, в дверь громко постучали. Николан принявшийся было за ужин, понял, что аппетита у него никакого. Так что дымящийся кусок мяса, практически нетронутый, остался лежать на тарелке.
Жакла открыл дверь и в комнату вошел Лонадо, один из помощников Оратора. Сухо кивнул Николану.
— Вернулся твой друг, Бритон. Просит разрешения повидаться с тобой.
Николан стремительно вскочил. Будущее уже не казалось таким черным, когда Ивар был рядом.
«Благодарю Тебя, о Господи, — сказал он себе. — Ты понял, как мне тяжело, и послал мне на помощь друга».
— Я никого не могу допускать к тебе без разрешения одного из членов Ферма, — продолжал Лонадо. — Все они уехали, кроме Хаски. Он колебался, разрешать вам ли встретиться. А потом сказал: «Почему бы и нет? Едва ли их разговор повлияет на то, что произойдет завтра». Так что он согласился. Но к тебе сможет зайти только Бритон. Его спутника я к тебе не приведу.
— Этот человек мой свидетель! — воскликнул Николан. — Я имею право говорить с каждым из своих свидетелей. Таков закон.
— Таков закон, — кивнул Лонадо. — Но мне ли судить, свидетель он или нет?
— Подведи его к двери. Тогда я смогу убедить тебя, что я в праве повидаться с ним.
Вошел Ивар, запыленный, очень уставший, поскольку так и не привык к седлу. Широко улыбнулся Николану.
— Мы мчались во весь опор. И, как я понял, успели вовремя, потому что суд начинается завтра.
— Если бы ты знал, как мне тебя не хватало! — воскликнул Николан. — И как я рад, что ты вновь рядом со мной!
— Я привез Сомуту, — добавил Ивар.
Курьер появился у двери, с шапкой в руках, улыбающийся. Несколько раз поклонился Николану.
— Сомуту, какое счастье, что ты смог приехать! — Николан указал на Лонадо. — Скажи этому человеку, кто ты такой.
— Я — курьер при штабе Аттилы, владыки земли и морей, — поклонившись, ответил Сомуту. — Я приехал рассказать все, что мне известно, о великой битве, когда мертвые вповалку лежали на земле, стрелы убили подо мной трех лошадей. То был кровавый день и немногим довелось пережить его. Только курьеров Аттилы погибло более тридцати. Мне повезло: я остался в живых.
Николан посмотрел на Лонадо. Тот кивнул.
— Четверть часа. Не больше. Таков закон.
Он ретировался и Николан пригласил гостей разделить нетронутый им ужин. Они не заставили себя просить дважды и по ходу разговора тарелка и кувшин с вином быстро опустели.
Лицо Сомуту загорело дочерна, и на нем ярко выделялись черные глаза. Положив на тарелку чисто обглоданную кость, он улыбнулся Николану.
— Господин мой, я с радостью приехал сюда. И сделаю все, что в моих силах.
— Теперь я не одинок, — ответил Николан. — Будет кому опровергнуть их ложь, — он повернулся к Ивару. — А что с остальными?
Ивар бессильно развел руки.
— Только Сомуту смог приехать. В стране трех принцев восстал народ. Всем надоели пьянство и жестокость братьев. Двое успели убежать. Третьего поймали. Таллимунди. Его отдали женщинам и те забили его до смерти. Палками. Так что его я привезти никак не мог. Как и подписанные им показания.
— А еще двое?
— Аллагрин после взятия Конкордии решил пограбить какую-то деревушку. Крестьянам это не понравилось. Какой-то мужик воткнул его в бок вилы.
— А Пассилий?
— Я говорил с Пассилием и он согласился поехать с нами. Но за день до отъезда подхватил какую-то болезнь, по-моему, детскую. У него раздулась шея, лицо стало красным, он так ослабел, что не смог подняться. Я чувствовал, что надо спешить, и не стал ждать его выздоровления. Мы оставили его стонущим на койке и уехали.
Николан не забыл слова Ослау о том, сколь мало ценятся на плоскогорье показания чужеземцев. Четыре свидетеля, возможно, убедили бы Ферма. Но примут ли во внимание показания одного? Вряд ли. Однако, один свидетель лучше, чем ни одного, а потому Николан заметно приободрился.
10
Всю ночь через окно до Николана долетало ржание лошадей, чьи-то шаги, обрывки разговоров. На заре, подойдя к окну, он изумился тому, что увидел. Амфитеатр снизу доверху заполняли люди. Зрители, собравшиеся на заседание Ферма сидели плечо к плечу, колено к колену. Мужчины, женщины, дети, все нарядно одетые. Многие уже успели запустить руки в корзины с едой. Суд обещал быть долгим, поэтому они запаслись хлебом, мясом, пирожками с медом. А наверху, у деревьев сгрудились лошади, прекрасные лошади плоскогорья, чувствующие, что в котловине происходит что-то очень важное.
На Николана навалилась тоска. «Большинство этих людей, словно стадо баранов, поверили лжи, распространяемой Ранно, — подумал он. — Они пришли в надежде увидеть как меня признают виновным, осудят и казнят».
А день ожидался прекрасным. Голубое, безоблачное небо, ни дуновения ветерка. Ничто не могло помешать этим баранам насладиться предвкушаемым ими зрелищем.
Жакла принес завтрак.
— Такого никогда не было, — пробурчал он. — Все плоскогорье словно вымерло.
— Слышал какие-нибудь новости? — спросил Николан.
— Ничего особенного, — последовал ответ. — Никто не знает, где твоя дама, хотя ходят разные слухи. Только что прибыл Ранно. Мрачный, как грозовая туча. Не разговаривает, а рычит. Уже успел поругаться с моим господином Ослау. Может, этот слух дошел и до него.
— О чем ты?
Жакла поставил миски на стол, знаком предложил Николану приступить к завтраку, но тот отрицательно качнул головой.
— Вроде бы Рорик жив и выступит свидетелем на этом суде. Только об этом все и говорят.
Николан почувствовал, как тоска уступает место надежде на благополучный исход судилища. Вдруг сон Мацио окажется явью? Так хотелось в это поверить, но он не мог избавиться от сомнений. С отъезда Ильдико прошла целая неделя. Это означало, что ей не удалось сразу же найти брата. Однако, почему о том, что Рорик жив, заговорили только сейчас?
Несколько минут спустя в комнату впустили Ивара. Грустный и печальный, он подтвердил сказанное Жаклой. Судя по всему, он уже не верил в успех миссии Ильдико. В одной руке он держал меч, который протянул Николану.
— Это меч твоего отца.
Николан живо схватил его. Короткий клинок, необычной формы, украшенная драгоценными камнями рукоять. Выбитый на ней герб Ильдербурфов: дерево с развесистой кроной. С первого взгляда было видно, что сработали его восточные мастера.
Николан кивнул.
— Это одна из самых ценных вещей нашей семьи. Его передавали из поколение в поколение. Где ты его взял?
— Меч принес один из тех, кто верит в тебя. Он был вашим соседом, когда убили твоего отца. Он не стал объяснять, как попал к нему этот меч. Лишь сказал, что он послужит тебе лучше, чем ему.
Николан дрожащими пальцами закрепил меч на поясе.
— Он действительно придает мне мужества, Если ты вновь увидишь этого человека, поблагодари его за меня.
