Юзеф Крашевский - Два света
При таких единогласных похвалах Алексею ничего не оставалось делать, как потупить голову и замолчать. Он улыбнулся и не говорил уже ни слова. При виде этого Анна почувствовала явное неудовольствие, но, не сумев понять взглядов Алексея на жизнь, назвала их только несправедливым предубеждением.
Отъехав немного от Карлина, старик Петр Замшанский — любовник Лолы и молодой Альберт взглянули друг на друга.
— Ты покорил там всех, — сказал знаток в сигарах, — поздравляю тебя…
— Это дом очень милый, хоть на нем лежит ржавчина деревни, — отвечал Альберт. — Но панна Анна — редкая красавица!..
— И, вдобавок, добра и свята, как ангел! — подтвердил дядя.
— А каково их финансовое положение? — спросил молодой человек.
— О, я могу тебе это объяснить, — отвечал дядя, закуривая новую сигару, — самым подробнейшим образом. По имени и родственным связям Карлинские стоят очень высоко… имение их немного расстроено, но все еще отличное. Во всяком случае, они получат из отцовского имения по несколько сот тысяч, к тому же пан президент и пан Атаназий бездетны: следовательно, панна может принести за собой приданого слишком полмиллиона…
— Прекрасная партия…
— Для тебя, в самом деле, она очень приличная. Почему бы тебе не постараться? — отозвался старик, очень желавший породниться с Карлинскими.
— Да я бы готов, если бы только была верная надежда…
— Судя но первому приему, я почти не сомневаюсь в успехе. Анна — холодная как лед, но ты и ей сумел понравиться… Теперь остается только половчей обойтись с президентом, потому что он прозаически смотрит на вещи и не позволит отуманить себя… да еще понравиться пану Атаназию — аристократу во Христе…
— О, мы найдем против них средство.
— Прочие лица ничего тут не значат…
Альберт задумался и, спустя минуту, сказал:
— Ведь через два дня мы опять поедем к ним, не правда ли?
— Да, мы дали слово… Но сегодня побываем еще у Гиреевичей… тут чистоганом два миллиона… и панна недурна собою. Правда, старики — смешные люди, но они имеют чем заплатить за это.
Альберт весело рассмеялся и произнес:
— Надо посмотреть и этих ичей! Поедем в Ситково.
* * *В продолжение двух следующих недель без ума влюбленный Юстин два раза ходил пешком в Шуру и возвращался в Карлин. Он прямо признался своему опекуну, что страстно полюбил Полю, старик, по-видимому, нисколько не удивился этому, даже не противоречил молодому человеку.
— Рано или поздно, а я ожидал этого, — сказал он поэту. — Радуюсь, что ты, по крайней мере, влюбился не в простую крестьянскую девочку, признаюсь, я боялся подобной выходки. Теперь слушай меня!.. Испытай, как можно строже, свое сердце, ведь ты поэт и чувствуешь горячо, следовательно, легко можешь ошибиться…
— Нет, — отозвался Поддубинец, — я люблю ее выше всего на свете и умоляю не отказывать нам в своем благословении… Без вашего согласия я не осмелюсь подойти к ней с предложением разделить мою участь.
Старик молча прижал голову Юстина к сердцу и произнес:
— Благословляю тебя и вместе заклинаю: не ищи счастья там, где нет его, не надейся и не желай его. Благословляю тебя на страдания, потому что иначе не умею благословлять… Дай Бог тебе вкусить каплю сладости из чаши, которую берешь в руки, а все прочее да усладит тебе поэзия! Восторги — священная страсть людей, любящих дело рук Создателя и умеющих смотреть на него сердцем и очами… Но, безрассудное дитя! — прибавил старик. — Прежде, чем навеки соединишь ты свою судьбу с женщиной, подумал ли ты, куда приведешь ее, чем будешь кормить и чем обеспечишь ее будущность?
Казалось, Поддубинец был наивно изумлен таким вопросом и отвечал:
— Я никогда не заботился о подобных вещах, да нам немного нужно. Вы дадите нам клочок земли под хату, мы будем сеять, собирать, и Бог благословит труды наши… Я сам изберу себе жилище на берегу реки, среди старых дубов… сам буду смотреть за постройкой… вы также поможете мне…
— Дальше, дальше, говори, как ты предполагаешь жить? — с возрастающим любопытством восклицал пан Атаназий.
— Не знаю — нужно ли нам что-нибудь больше сказанного? Несколько коров, овец и пастушок… Несколько земледельческих орудий и простых домашних принадлежностей… а главное дело — лесная тишина и запах цветов, журчащая вода и зелень…
— И ты жил бы так по-крестьянски… а она?
— Надеюсь, она даже не заметит того, что будет окружать ее, если любит так же пламенно, как я…
— Как беспокоишь ты меня, милое дитя! Ведь ты совершенно не понимаешь жизни.
— Великую общую жизнь я прекрасно понимаю… но мелочей ее, может быть, еще не знаю, да и никогда не буду знать их!
— Благодари Бога, что он дал тебе во мне покровителя, ты пропал бы, совершенно пропал! Да, в твой рай нужна еще другая Ева, чтобы она за двоих вас думала о насущном хлебе. Но не бойся, уже давно я предназначил тебе Горы: там есть домик, сад, речка и у вас не будет недостатка в хлебе.
Юстин не понял слов своего благодетеля.
— Эта деревня — твоя! — прибавил пан Атаназий.
— А на что мне деревня? — спросил Юстин. — И как вы можете дать ее мне?
— Не спрашивай, не благодари и не отговаривайся. В Горах я приготовил для тебя жилище, там будет лучше, нежели в хижине среди леса, где ты умер бы с голоду… Остальное устроит Бог, я сделал то, что было в моих силах. Теперь действуй по велению сердца, и благословение Всевышнего да будет над тобой…
Пан Атаназий проворно отвернулся, взял соломенную шляпу, палку, книгу и пошел в сад, избегая благодарности изумленного питомца.
Юстин полетел в Карлин, и хоть не понимал вполне важности подарка, но рад был ему для Поли. Теперь свет представлялся поэту прекраснее прежнего, жизнь привлекательнее, будущность светлее, а молодость еще крылатее. Мысль благодарственным гимном выливалась из груди его: он свивал гнездо своему счастью, лелеял мечту, плакал и вместе смеялся.
Но почему при виде восторженного поэта на лице Поли отразились не радость, а ужас и бледность? Волнение ли так глубоко проникло ее, или ангел-хранитель обвеял ее предчувствием?
Юстин подбежал к девушке, пожал ее руку и одну минуту молча стоял перед ней.
— Знаете, панна, — сказал он, — с чем я пришел сюда?
— Не знаю, — отвечала бедная девушка.
— С просьбой!.. Нам здесь худо, тесно, грустно, слишком много глаз смотрят на нас, слишком много свидетелей нашего счастья… Дайте вашу руку — и уйдем отсюда…
— Куда?
— О, не бойтесь, нам есть куда уйти! — отвечал Юстин торжествующим тоном. — Во-первых, в Шуру, чтобы старик святой отец благословил нас, потом в Горы, эта деревня моя… Там есть домик, тень, река, тишина… все!
Поля печально улыбнулась и воскликнула:
— Так ты, в самом деле, хочешь разделить отравленную и облитую слезами жизнь мою?
С какой-то лихорадочной отвагой она поднялась с места, подала поэту руку и повела его в сад, нарочно или случайно, в то самое место, где она испытала столько счастья с Юлианом.
Юстин с беспокойством глядел на сироту, потому что на лице ее отражалась самая жестокая внутренняя борьба.
— Теперь откровенно поговорим о будущем, — начала Поля.
— Нет, я не умею говорить в то время, когда глубоко чувствую, — отвечал поэт, протянув к ней руку. — Вот моя рука и вместе клятва, что до гроба не оставлю тебя…
— Сперва послушай, — перебила Поля дрожащим голосом, — та, кому ты отдаешь руку и сердце, недостойна тебя… Знаешь ли ты ее прошедшее? Изведал ли ты ее сердце?
— Прошедшее не принадлежит мне… но сердце… мое… не правда ли?
— О, наконец надо открыть тебе всю правду, бедное дитя! — воскликнула сирота, заливаясь слезами. — Хоть это признание стоит мне слишком дорого, но я ничего не буду скрывать перед тобой… не хочу, чтобы ты был невинной жертвой чужих заблуждений… Я любила и люблю другого… принадлежу другому — и ничего не могу дать тебе, кроме холодной руки, остывшего сердца, мысли, прикованной к здешним местам, слез и угрызений…
Юстин побледнел и задрожал.
— Я обманывала тебя, — продолжала девушка, — ты был жертвой… как и я сама… Надо было оттолкнуть того, кого я любила, возбудить в нем презрение ко мне и, успокоив его этим презрением, навсегда удалить от себя… Я притворялась влюбленной в тебя…
Молодой человек грозно взглянул на Полю и воскликнул:
— Женщина! Есть ли в тебе сердце?..
Но гнев его тотчас смягчился при виде покорного и умоляющего взгляда девушки. Он прослезился и спросил:
— Что же я сделал тебе?.. О, ты жестоко наказала меня за то, что я смел поднять на тебя глаза мои!..
— В свою очередь и ты оттолкни меня с презрением! — воскликнула Поля. — Я не стою твоего чистого сердца и святой любви, которую пробудила в тебе… Я не приму, жертвы — и ты простишь меня…